воскликнул Василий, всплеснув руками.
— Не считай её дурой. Придётся нам с тобой увольняться из газеты.
— Боже мой…. Конечно. Нужно рвать когти! Но какая же сволочь нас заложила?
— Не паникуй.
Валентина со злостью ткнула в пепельницу свою сигарету, пытаясь, одновременно раздавить и загасить ту сигарету, что оставила Светлана Адамовна.
— Пойдём лучше ко мне. Нам ведь дана одна ночь на раздумье. Быть может, что-нибудь и приснится.
— За твоими словами, нет ничего, ничего не мне приснится.
В ответ Валентина встала из кресла, выпрямилась, выгнула спинку, качнулась, приподнявшись на цыпочки.
Валентина была жилиста и не высока. Но она была похожа на апполинеровский идеал. С маленькой и нахальной, красивой грудью: «искусственная блондинка», с круглым, и никчёмным, но загадочным и бледным лицом, с абсолютно правильным носом.
Красивая блондинка, но с тонкими и вызывающе ярко накрашенными губами, с привычно прищуренными, наверно от близорукости, может от частой необходимости к мелкой работе глазами, и с высоко пририсованными бровями.
Она отряхнула с юбки сигаретный пепел, осмотрела своё отражение в чёрном стекле сушильного шкафа, сказала Василию, что будет ждать на улице… И, показав Василию свою аккуратную попку и ровненькие ножки — исчезла из фотолаборатории.
Оставшись один, Василий потыкался по углам, достал было из пачки новую сигарету, но курить не ему хотелось, бросил сигарету на стол, снял с вешалки свой пуховик, стал надевать, обнаружил, что правый боковой карман его пуховика уже настолько оторвался, что класть туда сигареты, даже спички, уже рискованно. Переложил всё в левый карман. Надел норковую шапку, красивый шарфик, взял кофр с аппаратурой, выключил свет и закрыл дверь.
Встретились они на улице, как и договаривались, недалеко от редакции.
Был тихий зимний вечер. Снежинки так густо валили с неба, что мешали ему курить, а дерзкие автомобили, сверкая боками и фарами, с шипением проносились у него перед носом по ностальгически- девственнму снежному покрову, и скрывались вдали проспекта, за многоэтажными зданиями типографии и редакции.
Свет уличных фонарей создавал сказочное настроение. Сиверин ещё подумал: что пока идёт этот снег — город не настоящий, а сказочный, что этот град земной, на время снегопада стал городом небесным, а все люди — это проникнутые, или застигнутые единым чувством своим — влюблённые.
Все заколдовал снег. Уже никто не торопятся на свидание, даже люди, не очень желают взаимно одухотворять друг друга, и одаривать друг друга своим счастьем в качестве вечного знака существования человека.
Василий пристально посмотрел на свою Валентину Биннкову. Ему, теперь, из-за снега, ссоры, печали, освещения, её лицо показалось ему загадочным и прекрасным. Он взял её под руку, и они медленно побрели по снегопаду.
Валентина жила в панельной хрущёвке, недалеко, в центральном районе города и поэтому их вечерняя прогулка уже через пол часа закончилась у её подъезда.
Когда же они зашли в квартиру, поняли, что, если, на улице во время прогулки молчание друг с другом ощущалось, чуть ли не наслаждением, то в маленькой однокомнатной квартирке, что-то вновь почудился призрак Светланы Адамовны со своим дурацким ультиматумом — говорить было не о чем, и молчание стало казаться мучительным.
Василий вспомнил про оторванный на пуховике карман и попросил Валю зашить. В ответ Валя тут же попросила его сходить в универсам купить хлеба и чего-нибудь к чаю. Однако Василий был не прост, он порылся в стенном шкафу, в коридоре, нашёл да и надел на себя старое драповое демисезонное пальто бывшего Валиного мужа.
— Ты в этом пойдёшь в магазин? — спросила Валя, когда он заглянул к ней на кухню за сумкой.
— А что? Считаешь, что будет приличней, когда я появлюсь на публике в пуховике с оторванным карманом.
Валентине возразить было нечем, поэтому настроение у Василия резко улучшилось. Он очистил карманы пуховика, переложив всё в пальто, покрутился перед зеркалом, увидел, что его шапка и шарф не подходят: в одежде должен присутствовать единый стиль. Снова порылся в стенном шкафе, нашёл кроличью шапку, какой-то блеклый шарф, примерил эти находки перед зеркалом, нацепил очки, которые обнаружил во внутреннем кармане пальто — снял, так как в очках его изображение в зеркале расплывалось.
Снова покрутился перед зеркалом, потрогал лацканы пальто, и удивился каким жёстким и грубым на ощупь оказался драп: «Наверно пальто из такого солдатского сукна носил мой отец…»
И Василий окончательно забыл про все угрозы Светланы Адамовны. Он вообще не воспринимал их всерьёз.
По его личному убеждению: «Светлана, была, сама по себе, не способна ни к чему путному, но, если уж по другому, ей, допустим, кажется, что нельзя, она может продолжать верить в него, мечтать о нём, благодарить бога, что он послал ей его, и жаждать, чтобы он заговорил с нею».
Да и дело было вообще не в ней и не в Вале: про себя Василий давно заметил, что после трудового дня ему нужен возбуждающий вечер, — в ресторане, театре, на стадионе, в цирке… как-то получалось само собой, что он попадал в эти места, причём самым фантастическим образом.
Вот и сейчас, примеряя чужую одежду, он уже вообразил себя, бог знает кем: он спаситель по призванию, он уже в театре и в роли призванного спасителя, и он уже очень сам себе нравиться.
Вперёд на улицу!
Прочь, от этой кислой Валькиной мордашки, которая будет страдать весь вечер из-за своей дуры- подруги.
Василий важно вышел из подъезда, вдохнул снежный зимний воздух и двинул по направлению к магазину.
В универсаме он взял две бутылки пива, батон хлеба, пачку масла, немого конфет, рассчитался за покупки, и хотел, было уходить, но заметил Светлану Адамовну, она уже направлялась к кассе.
Первым движением Василия было вернуться, подойти к ней, но он тут же вспомнил стыд, унижение, которое испытал совсем недавно, в фотолаборатории: «Нет! Ни за что… И потом, сейчас, на мне эта дурацкая кроличья шапка, чужое пальто».
Издали, наблюдая Светлану Адамовну, Василий, к своему великому изумлению, почувствовал сильное желание овладеть ей. Для него это было не простое желание самца, к конкретной женщине или к, любовнице, а острая непреодолимая мания прирождённого хищника, агрессивная страсть, сулившая какое-то безответственное и невыразимое ощущение.
Василий выскочил из универсама, на одном дыханье обежал вокруг дома, влетел в подъезд.
Лампочка в её подъезде горела!
Тогда он осторожно залез на перила и, упираясь двумя пальцами одной рукой о стену, осторожно выпрямился во весь рост.
Достал!
Он взял другой рукой конец своего шарфа, чтобы не обжечь пальцы, накинул на лампочку и покрутил лампочку влево.
Свет погас.
Василий спрыгнул.
О, чёрт!
Как темноте найти и забрать Валькину сумку?
Это потом!
Он поднялся вверх на один лестничный марш, а там была площадка, с окном во двор и висели радиаторы отопления, и из-за страха, оттого, что задумал, он озяб. Он надел чужие очки и притаился.
С того места, где он стоял, одна лестница вела вверх — где на площадку уже выходили двери квартир,
