Кто вводит нас в тоску и смертную печаль? Лишаемся утех, теряем все забавы! Отеческая власть, раскольничьи уставы В деревню Ваньку днесь влекут отсюда прочь. Ах, снесть такой удар, конешно, нам не в мочь! О, лютая напасть, о, рок ожесточенны, Тобою всех сердца печалью пораженны. С пучиной как борей сражается морской, Колеблются они, терзаются тоской, Трепещут, мучатся, стон жалкой испускают, С деревней Ярославль навеки проклинают. Провал бы тебя взял, свирепый чорт отец, Бедам что ты-таким виновник и творец. Ах, батюшка ты наш, Данилыч несравненный, Стеклянный изумруд, чугун неоцененный, Наливно яблочко, зеленый виноград, Источник смеха, слез и бывших всех отрад, Почто, почто, скажи, нас сирых оставляешь, В вонючий клев почто от нас ты отъезжаешь, Отъемля навсегда веселье и покой, Безвременно моришь нас смертною тоской. Неужели у нас вина и водки мало, Ликеров ли когда и пива не ставало? С похмелья ль для тебя не делали ль селянки, И с тешкой не были ль готовы щи волвянки? Не пятью ли ты в день без памяти бывал, Напившись домертва, по горницам блевал? В Металовку тебя не часто ли возили, Посконку курею чухонками дрочили? Разодранны портки кто, кроме нас, чинил? Кто пьяного тебя с крыльца в заход водил? Понос, горячка, бред когда тя истощали, Не часто ли тогда тебя мы навещали? Не громко ль пели мы в стихах твои дела, Не в славу ли тебя поэма привела? Противны ли тебе усердье, наша дружба, Любовь, почтение, пунш, пиво, водка, служба? Чем согрешили мы, о небо, пред тобой, Что видим такову беду мы над собой? С кем без тебя попить, поесть, с кем веселиться, В компаньи поиграть, попеть, шутить, резвиться? Разгладя бороду и высуча уски, Искали мы площиц и рвали их в куски. Прекрасные уж кто пропляшет нам долины, Скачки в гусарском кто нам сделает козлины, Кто с нами в Петергоф, кто в Царское Село?.. Куда ж теперь тебя нелехка понесло? Забавно ль для тебя дрова рубить в дубровах, В беседах речь плодить о клюкве и коровах. Хлеб сеять, молотить, траву в лугах косить, Телятам корм в хлевы, с реки — ушат носить, За пегою с сохой весь день ходить кобылой, Спать, жить и париться с женой, тебе постылой, Обдристаны гузна ребятам обтирать, Гулюкать, тешить их, кормить, носить, качать, Своими называть, хотя оне чужие, Неверности жены свидетельства живые, С мякиной кушать хлеб, в полях скотину пасть, От нужды у отца алтын со страхом красть, С сверчками в обществе пить квас всегда окислой, От скуки спать, зевать, сидеть с главой повислой? Лишь в праздник станешь есть с червями ветчину И рад ты будешь, друг, простому там вину. Увидишь, как секут, на правеж как таскают, По икрам как там бьют, за подать в цепь сажают. С слезами будешь ты там горьку чашу пить, Оброк свой барину по трижды в год платить. Отца от пьяного, от матери сердитой, Прегадкой от жены, но ревностью набитой Услышишь всякий час попреки, шум и брань, Что их ты худо чтишь, жене не платишь дань. Босой в грязи ходить там будешь ты неволей, Драть землю, мало спать, скучать своею долей. Не будет у тебя с попом ни мир, ни лад, Хоть записался здесь с отцом в двойной оклад. Но что за глас теперь внезапу ум пленяет? Приятнейшую весть нам брат твой возвещает! Каку премену вдруг мы чувствуем в себе, Надежды всей когда лишились о тебе. О, радостная весть, коль мы тобой довольны, Каким восторгом всех сердца и мысли полны! Тобою паче всех днесь дух мой напоен, Превыше облаков весельем восхищен. Смяхчился наконец наш рок ожесточенный! Что слышу, небеса, о день стократ блаженный! Данилыча отец прокляту жизнь скончал, Он умер, нет — издох, как бурый мерин пал. Нас Ванька в Питере уже не оставляет, Присутствием своим всех паки оживляет. Минуту целую не осушал он глаз, Повыл, поморщился, вздохнул, сказал пять раз: — Анафема я будь, с Иудой часть приемлю, Чтоб с места не сойтить, пусть провалюсь сквозь землю, Родителя коль мне теперь не очень жаль, Хоть стар уже он был и пьяница, и враль. Что ж делать, быть уж так, вить с богом мне не драться, Но пивом и вином пришло уж утешаться.—
