Альхейм в задумчивости почесал затылок и едва не сорвался вниз, когда Чважи полез на особенно крутой обрыв. Что же делать? Неужели люди и правда обречены без помощи смертоносцев? Но как же тогда двуногие пережили Эпоху Войны, предшествовавшую Эпохе Рабства? Рабов пожирали, но перед этим откармливали, защищали. А как было до этого? На ум пришла старая легенда о происхождении жителей города. Согласно сказанию, они не были рабами, а заключили Договор с Повелителем, спустившись с гор. Скорее всего, это обычное вранье… Однако легенда предполагала, что в горах можно выжить.
'В горах нельзя выжить,' - напомнил о себе Чважи. - 'Там замерзает вода. Замерзает кровь.'
- А как же существа с красной кровью? Ведь они там живут? - напомнил Альхейм.
'Красная кровь легче переносит холод. Но и эти твари не могут жить в снегах. Альхейм, разве ты уже не хочешь умереть, защищая город от врагов Повелителя?'
Гвардеец не нашелся, что ответить. В голове пробегали мысли, одна хуже другой, и все их видел Чважи… Как старослужащие ухитрялись скрывать их от пауков? Теперь уж Альхейма этому никто не научит.
'Этому нельзя научить, насколько я знаю. Это приходит само. Альхейм, ты близок к предательству. Если я пойму, что ты забыл Повелителя, я убью тебя. Пока мы идем в город… Горы впереди, на севере. Возможно, ты увидишь их, если нам не удастся пересечь Ронсу раньше. Тогда, надеюсь, ты поймешь, что жить там невозможно. А пока будь осторожен в своих мыслях.'
- Но как, Чважи?! - взмолился Альхейм. - Я ведь всего-навсего человек, люди не могут контролировать свои мысли!
'Скверно. Я не вижу разницы между мыслями и словами. Если для тебя она существует, то это видимо и есть то, что люди называют ложью. Я знаю, что верные Повелителю двуногие презирали ложь.'
Альхейм задрал голову, пытаясь увидеть хоть одну звездочку. Тогда можно было бы подумать о ней… Но нет, тьма непроглядна. Ночь все тянулась и тянулась.
- Может быть, остановимся? Тебе нужен отдых, я мог бы поспать и привести мысли в порядок.
'Я решился идти всю ночь. Смерть следует за нами по пятам. Я чувствую ее в реке, утром ты увидишь на поверхности мертвых тварей.'
- Но как Смерть могла попасть в Ронсу?!
'Не знаю. Знаю только, что это Смерть, это древнее знание. Оно скрыто за сотнями лет, за поколениями сородичей. Знание размыто, но я чувствую, чувствую Смерть. Невидимая, она проникает в нас каждое мгновение. Надо идти, если ее будет в твоем или моем теле слишком много, мы умрем. Не сразу, но обязательно умрем.'
- Я понял, Чважи. Но не мог бы ты хотя бы говорить со мной о чем-нибудь, чтобы я не уснул от усталости. Расскажи про Повелителя, про дворец.
'Я не хочу говорить о Повелителе. Я не уберег его…'
Новая волна скорби и паники окатила сознание Альхейма. Он понял, что затронул действительно нежелательную тему.
- Тогда о Запретных Садах. Я ведь там никогда не был, сам понимаешь.
'Сады закрыты для всех двуногих и большинства восьмилапых,' - не понял шутки Чважи. - 'Лишь Повелитель имеет право входить туда в любое время. Его телохранители гибли от укусов разгневанных самок, зато город получал лучшее потомство.'
- А ты? Ты - сын Повелителя, или нет? - Альхейм сначала спросил, а уж потом прикусил себе язык.
'Откуда же я могу это знать?' - удивился, но ничуть не обиделся смертоносец. - 'Я не знаю породившей меня самки, я не знаю осеменившего ее самца. Это не важно для меня.'
- Да, но ты только что сказал, что Повелитель давал городу лучшее потомство… Значит, разница есть?
'Конечно. Он старший и мудрейший. Он не должен умереть от укуса самки. Любой другой допущенный в Запретные Сады должен позволить убить и сожрать себя, но не Повелитель. Так было… Так больше никогда не будет, я не уберег моего Повелителя.'
- Перестань это повторять! - Альхейм отважился дружески постучать по широкой спине. - Ты ведь ничего не мог сделать.
'Я даже не умер вместе с ним… Запретные Сады прекрасны,' - неожиданно продолжил Чважи. - 'Каждый воин мечтает попасть туда, но допускаются лишь избранные, по указу Повелителя. Войти туда, оставить потомство и умереть. Каждый хотел этого, но больше так не будет.'
- Ну, ты-то можешь войти в Сады, как только мы доберемся до города, - осторожно заметил гвардеец.
'О чем ты говоришь, глупец? Мое потомство не выживет. Зачем же мне позволять сожрать себя?'
Альхейм закашлялся. Поди пойми восьмилапых - то говорят, что быть пожранным самкой после сношения высшее счастье воина, то удивляются, зачем это надо. Чважи вдруг начал рассказывать что-то, чего человек понять не мог. Он выражался незнакомыми Альхейму импульсами, передающими странные, непривычные ощущения. Мало что понимая, гвардеец тем не менее старательно прислушивался, и в какой-то момент ему стало казаться, что он разгадал тайну души чужой расы… Как это прекрасно - служить Повелителю, умереть за него, или, если повезло, умереть оставив потомство. Душа чужой расы.
Именно так победили в Эпоху Войны смертоносцы, они узнали секрет человеческой души. Отец как-то рассказывал детям одну сказку, там рассказывалось о Великом Предательстве… Какой-то человек перешел на сторону пауков и выдал им какой-то секрет. Альхейм не помнил подробностей, да и глупая сказка - какой же у людей секрет? Если бы он был, гвардеец бы тоже его знал. Секрет, которого нет. Это показалось забавным, Альхейм рассмеялся и едва не свалился с Чважи.
'Ты уснул,' - осуждающе произнес паук. - 'Ты не можешь выдержать сутки без сна? Плохой же из тебя гвардеец. Протяни руку, я выпустил паутину.'
- Зачем? - не понял Альхейм.
'Привяжись ей, я сделал нить клейкой. Если ты не можешь не спать, спи на ходу.'
- И как я сразу не догадался! - расстроился гвардеец.
'Ты глуп,' - легко нашел объяснение Чважи.
Альхейм не стал спорить с этим очевидным фактом. В темноте он нащупал конец нити, потянул ее, тонкую, но прочную, покрытую клеем, и кое-как закрепил себя в седле. Поза получилась не слишком удобной, но ему было уже не до мелочей.
- Прости меня, Чважи, я просто очень устал… - успел произнести Альхейм.
Глава четвертая
Солнце нагрело закрытые веки, раскрасило их в ярко-алый, будоражащий цвет, по которому к тому же поплыли разнообразные пятна. Альхейм попытался отвернуться, но что-то не пустило его. Он заслонился ладонью, сморщился.
'Проснись,' - потребовал Чважи.
