пол, стала суматошно нашаривать туфли, стягивать с себя больничный халат. – Надо же что-то делать, искать дальше?
– Ну что ты узнаешь от этой охранницы? Только то, что она уже написала в отчете! И как ты будешь с ней разговаривать? – Маша постаралась говорить медленно и спокойно. – Нет, консул прав. Надо лететь в Москву и обращаться в МВД и Интерпол. Теперь, когда есть координаты этого господина Лашко, его же там найдут за считаные часы! Если нужно будет, мы с тобой во Францию полетим, это будет разумнее!
– Тогда полетели домой! – Лариса попыталась встать, но тут же пошатнулась и вновь села на койку. – Голова кружится, господи! Подожди… – Нет, это ты подожди, вот придет врач, скажет, когда можно будет тебе лететь, тогда и полетим, не спеши. – Маша помогла ей прилечь, присела рядом. – Теперь у нас есть зацепка, понимаешь! Надо позвонить Илье, Нателке, может, присоветуют что-нибудь толковое, да?
– Маш, я все время думаю, что им нужно от моей девочки? – Лариса откинулась на подушку. – Я с ума схожу от этой мысли, понимаешь? Может быть, я чего-то не знаю или знаю, но не придала значения. А у Ани была своя жизнь, понимаешь, какие-то контакты, заботы… А мне она не рассказывала. Я что-то упустила, упустила, понимаешь?
– Ну, ты на себя-то эти жернова не вешай! – Маша решительно встала. – Уж если ты плохая мать, то я не знаю… У взрослого ребенка должна быть какая-то своя жизнь, она и не должна тебе все выкладывать, это ведь понятно.
– Нет, я тоже это понимаю, но, значит, было что-то очень серьезное, опасное… Ведь не может быть, чтобы все это возникло на пустом месте? Значит, эти люди готовились, откуда у них ее фото, паспорт какой-то болгарский – жуть какая-то…
– Ну, давай рассуждать логически. Мы же с тобой не сумасшедшие, нет? – Маша попыталась улыбнуться. – Самое простое, что приходит в голову, – ее с кем-то перепутали. С кем-то, кто действительно замешан в какой-то международной истории.
Лариса недоверчиво покачала головой.
– Нет, ты погоди, я договорю. – Маша загнула палец. – Теперь второй вариант: большая любовь. Да-да, девочки порой и не такие глупости делают из-за большой-то любви. – Она загнула второй палец. – И наконец, ее шантажировали, запугали, например, что причинят вред тебе, а? Вот уже три версии, а мы ведь только начали… Надо еще подумать.
– Если они причинят ей вред, я все сделаю, я их найду и… – Лариса с отчаянием вцепилась в руку подруги.
– Ну, конечно, дорогая, мы их обязательно найдем, только ты не волнуйся. Тебе надо поправиться, а то как мы с тобой будем искать Аню?
Через час пришел лечащий врач, долго качал головой, выслушивая горячие просьбы Ларисы отпустить ее домой, тыкал дорогой ручкой в распечатку электрокардиограммы, пытаясь объяснить этим двум русским, что с таким состоянием она может просто не долететь до Москвы… Потом согласился созвониться со страховой компанией и выяснить, можно ли будет организовать ее эвакуацию в сопровождении медицинского работника. На этом и расстались. И тут же в палату вошел пожилой, очень смуглый офицер полиции с погонами, обильно украшенными золотым шитьем, – видимо, большая шишка, подумала Маша, – тихо откашлялся в кулак и на малопонятном русском рассказал все то, что она узнала от консула и передала Ларисе.
– Ми направиль сапрос Интерпол, заявление ханым будет закрыт расследование, и результат сообщим последствии, дробний отчет письменном форме предостаит письменный запрос российский сторона, – тихо бубнил темнокожий офицер, время от времени передыхая от сложных слов русского языка. – Вы понималь?
– Да-да, спасибо! – Лариса нетерпеливо перебила его. – А могу я попросить копию тех материалов, что вы получили из Стамбула?
– Материалиф? – переспросил офицер, вытирая лоб белейшим платком.
Маша не выдержала, повторила вопрос по-английски. Офицер обрадовался и, беспрестанно кивая, быстро и внятно рассказал, что официально материалы они могут переслать в Россию по запросу МВД очень быстро, но частным лицам это невозможно, поэтому госпожа должна как можно быстрее обратиться в российское МВД, и тогда…
– Конечно, конечно, я так и сделаю, – тоже быстро по-английски ответила Лариса, поняв, что ничего больше не добьется. – Благодарю вас, офицер, я нахожусь под большим впечатлением от эффективной работы турецкой полиции.
– Это наш долг, уважаемая госпожа! – Офицер встал, четко наклонил лысеющую голову. – Мы весьма сочувствуем вам, дети – это всегда так болезненно… Всего вам наилучшего! – И он с явным облегчением вышел.
– Маша, я хочу домой! – Лариса прижала руки к груди. – Полетели, а? Мне кажется, я приеду домой, а Аня там!
– Хорошо бы! – Маша поднялась. – Давай я схожу в администрацию клиники, попрошу ускорить наше дело, а?
Корявая, изрезанная или растрескавшаяся серая стена падала медленно и без звука. Из трещин в ней лезла какая-то пакля, сочилась грязная жижа. Стена падала, разбивалась и снова вырастала до самого неба. Его Аня не видела, но точно знала, что стена уходит туда, за облака, и снова будет падать на нее, придавливая к земле, вбивая в пыль…
На краткий миг она приходила в себя, вспоминала про стену, которая всегда падала, когда у нее поднималась высокая температура. Пыталась разглядеть темные тени вокруг, но ничего не увидела. Только слева стоял кто-то высокий и толстый в белом и молча смотрел на нее. Из-под длинной хламиды торчали босые ноги… Нет, львиные лапы с когтями, с ужасом поняла Аня. В противоположном углу была огромная черная дыра, из нее несло запахом пожара. Глаза болели от малейшего движения, поэтому она и не пыталась разглядеть дыру, только боялась ее…
Потом приходила мама, клала прохладную ладонь на лоб, лила на Аню что-то приятное, холодное. Она снова падала в темноту, но тут же на нее начинала падать серая гадкая стена, и все повторялось вновь и вновь. Кто-то переворачивал ее, обтирал чем-то мягким, укрывал. Она не противилась теплым рукам, только просила пить, но тот, добрый, долго не понимал, но потом понял, дал ей пить что-то горькое. Аня глотнула, зашлась в кашле и замотала головой: не надо…
…Она проснулась, вокруг было светло. В голове тихо звенело. Попыталась осмотреться, но глаза все еще поворачивались с болью. Она лежала посередине большой комнаты на старом мягком диване, укрытая легким одеялом. Два окна сбоку были зашторены темными портьерами, потолок к ним спускался как-то косо.
На себе Аня обнаружила батистовую рубашку с кружевами и голубыми ленточками – такое платье было у ее немецкой куклы Агнессы, которую подарила бабушка давным-давно. Слева от дивана действительно высилась белая колонна – круговая занавеска над старинной фаянсовой ванной, стоявшей на четырех львиных лапах. Вон оно что, подумала Аня, никакой это не великан, а просто ванна. Почему она оказалась в комнате, понять было невозможно, но Аня и не пыталась. Она просто смотрела.
Черная дыра в углу оказалась камином, полка над ним была завалена книжками, какими-то расхристанными бумагами. Над камином висел деревянный футляр скрипки, рядом – темный смычок. С другой стороны висел фотопортрет юноши – с длинными кудрявыми волосами, мечтательным взглядом, пухлыми губами. Сбоку раскорячился старый мольберт, на котором стоял незаконченный натюрморт – какой-то кувшин, пара гранатов, желтая груша…
Перед диваном стоял низкий столик, тоже заваленный. В большом кресле рядом спала девушка – толстенькая, веснушчатая, с очень короткими рыжими волосами. На полу рядом стоял фарфоровый тазик с водой, в нем плавала губка.
Аня страшно хотела в туалет, но где он здесь, было непонятно. Она попыталась встать, ее качнуло. Она задела столик, с него что-то упало с легким шорохом, но девушка в кресле тут же встрепенулась.
– О-о, ты уже проснулась! – весело сказала она по-английски. – Привет! Я – Ханна! Как тебя зовут?
– Аня, – от неожиданности по-русски сказала она. Сообразив, повторила по-английски: – Меня зовут Анна.
