господин, — кивнул тулиец. — Я думал о битве. Но планов у меня пока нет.
— Все признают, что ты опытный воин и великий стратег, — сказал Тха-Таураг. — Я тоже верю в твой талант и вовсе не хочу обижать тебя. Но битва, которая произойдет у стен Туита, будет совершенно особой. Ни о чем подобном ты даже не слышал. — Маг замолчал и пристально посмотрел в лицо Халега.
Тулиец катал в ладонях чашу и внимательно слушал его.
— Магия, — проговорил Тха-Таураг скрипучим голосом. — Тебе, Халег, придется учесть ее, когда будешь разрабатывать план… А сейчас давай поднимемся наверх.
Он и Халег одновременно встали. В каюту тут же вошел раб с лампой, чтобы осветить ступени.
Площадку на крыше каюты окружала резная деревянная ограда. Опершись о перила, Халег задумчиво посмотрел на реку.
— Сперва меня беспокоил амулет валузийских магов, — заговорил Тха-Таураг. — Чтобы уравнять чаши весов, я достал чешуйку Великого Сатха. Валуэийцы лишились своего превосходства, но и я мог не все предусмотреть. — Тха-Таураг снял с шеи кожаный мешочек. — Возьми его.
Халег надел талисман на шею.
— Я не расставался с чешуйкой с того мгновения, как мы принесли ее из подземелья, — продолжил маг. — Я хочу узнать, заметишь ли Ты то же, что и я.
— Она стала тяжелее, — сказал Халег уверенно.
— Закрой глаза, — посоветовал ему Тха-Таураг.
Тулиец послушно закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям.
— Чешуя тянет меня туда, — сказал он, указав рукой в темноту. — Там Туит?
— Думаю, чешуя Сатха указывает не на Туит, а на Тшепи. На Кулла и Щит Хотата.
— Что это значит? — спросил Халег.
— Великий Сатх мудр, — пояснил Тха-Таураг. — Он знает: Кулл пришел в Кхешию, чтобы убить его детей и осквернить его храмы. Сатх знает, где его враг, и ищет встречи с ним… Слушай меня внимательно, Халег. Ты должен быть готов к тому, что другая сила, превосходящая твою или мою, вмешается и решит исход битвы. Возможно, Великий Змей сойдет под стены Туита…
Тулиец оторопело посмотрел на мага.
Скрипели снасти. Нос судна с тихим плеском разрезал речную гладь. Впереди по правому борту мигал огонек в лодке проводника.
— Луна взошла, — сказал Халег.
Тха-Таураг неторопливо оглядел небо.
— Она похожа на спелый плод, — заметил маг, — и через четыре дня созреет. В назначенный срок в указанном месте пересекутся судьбы многих тысяч смертных. И сбудется предсказание Всевидящей Мут, и мы узнаем то, что не смогли прочесть.
Глава четырнадцатая
Ночное небо будто полиняло и стало серым, звезды начали таять одна за другой, над Таисом повис туман. Светало. Привалившись к корме, Нутхес следил за едва заметными берегами. Сейчас мир был похож на набросок картины: белый лист пергамента и лишь несколько неуверенных линий на нем.
«Разве это туман? — думал Нутхес. — Так, одно название. Вот осенью, бывает, туман поднимается от Таиса и совершенно затапливает пристань, а потом, как молоко, проливается на улицы. В такие дни городские кварталы рядом с пристанью по утрам похожи на Страну Мертвых. Дома на разных сторонах улицы едва видны, и люди ходят тихо, как призраки…»
Жрец зевнул.
Первый луч солнца, точно алый клинок, прорезал молочную пелену над его головой и пропал в вышине. Лес по обоим берегам просыпался. Птичий гам становился громче. С правого борта затрещали кусты, потом в реку упал камень. Нутхес оглянулся: какой-то крупный зверь спустился к реке и теперь жадно лакал воду…
Странное дело, Нутхес плыл всю ночь, а до этого пережил кошмарный и, кажется, бесконечный день, но, пока не рассвело, сна у него не было ни в одном глазу.
Теперь же он отчаянно зевал, веки слипались, будто намазанные медом, его знобило, как всегда бывает на рассвете после бессонной ночи.
Река между тем снова вильнула, и Нутхес налег на руль. За поворотом тумана почти не было: солнце уже поднялось над деревьями. В лесу орали обезьяны и истошно вопили птицы…
Нутхес почувствовал, что солнечные лучи согревают его, и закрыл глаза…
Он проснулся в одно мгновение, точно кто-то хлопнул его по плечу. Сердце жреца бешено колотилось…
Оглядевшись по сторонам, Нутхес не увидел ничего предвещавшего беду. Лодка по-прежнему плыла по середине реки, а солнце все так же висело над верхушками деревьев.
«Слава Сатху, я проспал совсем чуть-чуть», — сказал себе Нутхес.
Он смачно зевнул и уставился на сверкающую водную гладь.
Причалить к берегу и отдохнуть Нутхес не решался, опасаясь, что, пока он будет спать, валу-зийский флот пройдет мимо и достигнет Туита раньше, чем он. А тогда пробраться в городок станет совсем не просто…
«Пристану к берегу на закате, тогда и отосплюсь», — подумал он и прикрыл глаза.
Нутхес не сразу понял, что спит. Он увидел, как из-за речного мыса выступил город с глинобитными невысокими стенами, разглядел фигурки людей на причалах. Солнце уже клонилось к закату.
«Это Туит. Как быстро я добрался! А мне говорили, плыть надо три дня и три ночи…»
Тут он увидел стоявших на причале седобородого наместника Тшепи и верховного жреца и сообразил, что это сон.
Точно зверь, попавший в сеть, Нутхес попытался вырваться из сна и невероятным усилием воли открыл глаза: он сидел на дне лодки. А она плыла прямиком к речной отмели, засыпанной камнями. Жрец навалился на руль, заложив такой крутой поворот, что едва не перевернулся. Речная галька зашуршала по дну, и лодочка замерла…
Нутхес перешагнул через борт и сел на плоский камень, лежавший на отмели. Руки его дрожали.
«Это Сатх хранит меня в пути».
Не проснись он, не поверни в последний миг руль, нос лодки был бы смят о камни, как яичная скорлупа, и тогда идти ему до Туита пешком…
Жрец понимал: плыть сейчас дальше нельзя, сон все равно его одолеет. Тогда он забрался с ногами на камень, устроился поудобнее и сосредоточился. Затем он закрыл глаза и постарался выровнять дыхание. Сперва его отвлекал плеск воды. Но скоро все звуки пропали, а красноватый сумрак перед глазами сменился беспредельной ослепительной далью. Здесь не было солнца, но отовсюду с неба лилось золотое сияние. Вокруг холма, на котором сидел Нутхес, вился прохладный ветерок. И невесомые сверкающие пылинки летели по воздуху, будто цветочная пыльца…
Нутхесу казалось, что он пробыл в Верхнем Сияющем Мире несколько мгновений, но, когда открыл глаза, солнце уже стояло в зените, а камень, на котором он сидел, раскалился так, что обжигал ноги.
Прежде всего кхешиец напился из реки и выкупался, а затем, не одеваясь, столкнул лодку с отмели и забрался внутрь.
Он чувствовал себя замечательно отдохнувшим, как будто только что проснулся после долго сна. Жутко хотелось есть, но с этим Нутхес решил повременить.
Он плыл по реке, пока солнце не скрылось за кронами деревьев, пристав к берегу только однажды, когда увидел дикое плодовое дерево, стоявшее у самой воды…
В зеленых вечерних сумерках, не разводя костра, благо ночь была теплой, он заснул на речном мысе, предусмотрительно вытащив лодку на берег.
Нутхес надеялся, что на рассвете его разбудит солнце. Но, увы, смертным не дано знать своей судьбы. Когда жрец уснул, а из сумерек соткалась ночь, кто-то неслышно выскользнул из-за стволов и изо всех сил ударил его узловатой дубинкой чуть выше уха.
— Как все же странно порой оборачивается жизнь. Судьба преподносит нам подарки, которых мы не ждем, и потом не знаем, благодарить ее или проклинать, — промолвила Иссария после затянувшегося молчания.
— О чем ты? — удивился Кулл.
Они стояли на корме «Великого Хотата». Кулл, опираясь руками о резной борт, смотрел на Таис. Корабль разрезал зеленую речную гладь, словно нож — ткань.
— Мне вдруг вспомнился день, когда мы впервые встретились с тобой, — пояснила Иссария. — Я очень изменилась за это время и не знаю, хорошо это или плохо.
Кулл взглянул на женщину, что стояла бок о бок с ним, и невольно залюбовался ею: белоснежное платье оттеняло загорелую кожу, синие глаза сияли, подобно драгоценным сапфирам.
— Ты все так же прекрасна, — улыбнулся он. — И ничуть не изменилась. Что тревожит тебя?
Иссария покачала головой:
— Ты меня не понял. Раньше я была другой. Свободной. Я не боялась ни людей, ни богов
— А сейчас?
— Пожалуйста, дай мне договорить. Просто молча послушай.
— Повинуюсь, моя госпожа.
— Не называй меня так! Я была госпожой в былые дни, госпожой самой себе. Но ты сделал меня рабыней.
Кулл был изумлен и рассержен.
— О чем ты, женщина?! Смилуйся Валка над тобой, ты гневишь небеса своими речами! — Иссария часто действовала на него именно так. Дразнила, приводила в замешательство и даже в ярость. Иногда ему казалось, он готов убить ее. Ни одна женщина никогда не вызвала в нем подобных чувств. И одновременно он не мог прожить без нее и дня, начинал скучать, если не видел ее прелестного лица, не слышал звонкого, точно колокольчик, голоса.
Долгое время Куллу не удавалось разобраться в собственных эмоциях. И лишь в последнее время он начал подозревать, что, возможно, это просто любовь. Та самая, которую он ждал и страшился всю свою жизнь. Она все же настигла его.
Тем временем Иссария, заметив, что слова ее разгневали короля, успокаивающим жестом опустила ему на запястье свою тонкую руку без единого украшения.
— Не сердись, ты не понял меня. Я лишь хотела сказать, что в прежние дни была свободна от всего на свете. У меня не было ни привязанностей, ни обязательств. Но теперь, встретив тебя, я изменилась. Теперь я боюсь за тебя. Не проходит дня, чтобы я не тревожилась о
