битвы. Конница наткнулась на кхешийский лагерь. Кандий сказал, что воины взбунтовались и прекратили преследовать противника. Валузийцы кричали, что их обделили в Тшепи и теперь они хотят разграбить лагерь. Их поддержали камелийцы. А потом и зальгарцы.
— Ладно, я понял. Пусть до утра не показываются. Утром решу, что с ними делать. Сколько людей пришло с ними?
— Двадцать тысяч клинков. У нас снова есть конница.
— Что толку? Битва проиграна. Какие потери?
— Мой король…
— Не тяни.
— Огромные. Таваронцы почти полностью уничтожены. Затул тяжело ранен. С ним в Туит пришли не больше трех сотен человек. Келкор едва не погиб. Его валузийцев — четырнадцать тысяч. Тезиарий убит. От его отряда осталось три тысячи воинов. Тальмешу повезло больше. Он и бегство прикрыл, и привел с собой восемь тысяч. Грондар-цев у Манорга — примерно тысяча. Во всей армии около пяти тысяч ранены.
Кулл посчитал и ужаснулся: он потерял половину пехоты.
— Это все?
— Возможно, ночью подойдут еще. Но не больше трехсот — четырехсот человек.
— Да, Брул… Еще такая битва — и мы останемся с тобой одни. Надо уходить из этой страны. Только как? Кхешийцы так просто не отпустят.
— Мой король, не забудь, что они понесли ощутимые потери. Вряд ли они сейчас рвутся в бой.
— Что ты советуешь?
— Предложить им мир.
— Нет. Я один буду драться, раз другие устали. А что? Может, решить дело поединком? Если я выиграю — они дадут нам уйти. С добычей.
— А если… Мне не хочется думать об этом, но… А если ты проиграешь?
— Тогда придется отдать добычу. И мою жизнь тоже. Зови Рамдана.
Халег поднялся на рассвете и первым делом направился в обход лагеря.
Висел густой туман, было зябко. Стены Туита, Таис — все исчезло. Осталось лишь вязкое белесое ничто. Ни о какой осаде города не могло быть и речи.
— Сейчас Кулл может подойти к самому шатру Сенахта, а мы не заметим, — сказал Халег.
— Удвоить охрану? — спросил Измал.
Тулиец кивнул, поежился и плотнее завернулся в плащ…
Поднявшееся солнце слегка рассеяло туман, но так и не разогнало его.
На холме, опершись на пики, стояли пять кхе-шийских пехотинцев. С их поста, самого близкого к Туиту, городских стен все еще было не видно.
— Знаешь, какие у Кулла колдуны! — говорил один пехотинец другому.
— Какие?
— Такие… Ты же из провинции в нашу часть попал, вот и не знаешь ничего.
— Про что это я не знаю?
— Кулл уже шесть лет как мертв!
— Ты тронулся. — Второй покачал головой.
— Великий Змей свидетель! — поклялся первый. — Кулла отравили в его же дворце. А потом явились демоны и забрали его с собой. И тогда колдуны, которые прежде служили ему, спустились за королем под землю и с этими демонами сторговались. За души, значит… С тех пор каждый год в день своей смерти король должен платить откуп. А для этого много людей погубить нужно. Вот Кулл и пришел сюда… — Кхешиец замолчал и стал таращиться в туман. — Я, братцы, вот о чем думаю. Если колдуны его из царства мертвых вытащили, то и сейчас помогут.
— Как? — спросил другой пехотинец — худой, точно палка.
— А я почем знаю?
Воины замолчали. Каждый смотрел в туман и думал об валузийских колдунах.
— Вот почему городской стены не видно? — снова заговорил первый.
— Так туман же.
— Может, конечно, и туман. А может, там и города уже никакого нету.
— Куда же он делся? — с недоверчивой улыбкой спросил тощий.
— Знаешь, братец, для валузийских колдунов перенести по воздуху город — плевое дело. Мы сейчас здесь стоим…
— А ну пасть закрой! — оборвал его десятник.
Наступила тишина, которую разорвал звук рога.
— Беги в лагерь, — приказал десятник. — Скажи, что к нам идут гости.
— Понял, — кивнул тощий.
— Приготовить луки! — крикнул десятник.
Воины подняли луки.
— Не видно же ничего…
— Туда смотри, выродок.
Кхешиец прищурился.
— Что это?
— Не стрелять пока.
Из тумана вынырнули два всадника. Один, тот что ниже ростом, затрубил в рог.
Когда звуки смолкли, десятник крикнул:
— Чего надо?
— Я хочу говорить с владыкой.
— Подстрелить его? — спросил первый.
Десятник покачал головой и снова крикнул по-валузийски:
— А кто ты такой, чтобы говорить с Сенахтом?
— Мое имя — Брул.
— Мой король предлагает разрешить все просто и благородно, — говорил Брул. — Поединок.
— Что? — удивился Халег.
Они сидели в просторном шатре. Сенахт — в кресле с высокой спинкой, Сатхамус и Халег — на резных скамьях по обе стороны от кресла, Брул — на скамье напротив них.
У самого входа в шатер, за спиной посланца Кулла, неподвижно, как каменные изваяния, застыли рослые телохранители правителя Кхешии.
Лицо Сатхамуса оставалось бесстрастным, а вот у Халега и Сенахта загорелись глаза. Брул не сомневался: им это понравилось, они оба хотели бы скрестить с атлантом мечи.
— Поединок, — медленно повторил он. — Кулл, король Валузии, сам выйдет на поле против бойца, которого вы назовете. На мечах. Посреди поля за городом, на виду у обеих армий. Никакой магии.
В шатре снова повисла тишина.
— Достаточно уже пролито крови, — негромко заговорил Сатхамус. — Поединок поможет сохранить жизни тысячам людей. Это мудрое решение. Но скажи, что мы должны сделать, если боги даруют победу варвару?
— Вы отпустите пленных и просто дадите нам уйти, — пояснил Брул. — Кулл покинет Кхешию, но вся добыча останется за ним.
— А если варвар будет повержен, надо полагать, вы вернете добычу и уйдете без нее? — спросил Сатхамус.
— Верно, — кивнул посланник.
— Выходит, Кхешия получит лишь то, что Кулл украл у нее, — нахмурился жрец. — Если я ошибаюсь, поправь меня.
— Война нанесла моей стране серьезный ущерб, — продолжил Сатхамус. — А моему народу причинила много горя.
— Я понимаю. Но не забывай, что на другой чаше весов — жизнь Кулла. Кстати, самого опасного врага Черного Логова… Если он погибнет, боевой дух армии будет сломлен, ценности вернутся в сокровищницы, и, главное, валузийская империя не будет более угрожать Кхешии…
— Мы все обсудим, — сказал Сенахт, — и сообщим о своем решении.
Брул встал, поклонился и вышел…
Довольно скоро Сенахт дал ответ. Кхешийская сторона приняла вызов. Драться будет Халег.
— Ты веришь, что женщины обладают особым внутренним голосом, более чутким, чем мужчины? — спросила Иссария.
Кулл улыбнулся, но не ответил.
— Ты думаешь, это все глупости, — продолжала она. — Но женщина чувствует, когда случится беда.
Затянув ремешки на поножах, Кулл присел, чтобы размять ноги, потом сделал знак оруженосцу, и юноша подал ему кирасу.
— Ты думаешь, Халег убьет меня?
— Не знаю… — ответила Иссария. — Я чувствую только, что мы вот- вот расстанемся.
— Вот это верно. Я ухожу на поединок, — кивнул атлант.
— Ты ничего не понял.
Король улыбнулся и, нагнувшись, поцеловал Иссарию в лоб.
— Я верю в женское чутье, — задумчиво проговорил Рамдан. — И все же поединок будет честным. Только Халег и Кулл. Воины обеих армий останутся на расстоянии двух полетов стрелы. А кхешийские маги не посмеют вмешаться. Конечно, Халег может оказаться опасным противником…
— Тут не о чем говорить, — оборвал мага Кулл, — По сравнению со мной он еще сосунок.
— Когда ты ушел по подземному ходу в Тшепи, когда переправился с горсткой воинов через Таис, мне было страшно, — снова заговорила о своем Иссария. — Я боялась, тебя убьют. Но то, что я чувствую сейчас, совсем другое.
— Ты хочешь, чтобы я отказался от поединка? — с трудом скрывая раздражение, спросил Кулл. — Тогда все эти люди погибнут. Все. Понимаешь? У меня нет выбора. Чтобы уйти из Кхешии, я должен убить Халега.
— Прости, — вздохнула Иссария. — Я знаю, ты все правильно решил, но ничего не могу с собой поделать. Обещай мне хотя бы одно: будь осторожен.
Женщина быстро вышла из зала. В глазах ее стояли слезы.
— Проклятье! — пробормотал Кулл и прошелся по залу, проверяя, хорошо ли сидят доспехи, — Шлем! — приказал он оруженосцу.
И ему тотчас подали шлем, золоченый с белым плюмажем из страусовых перьев.
Глава двадцать первая
Наступил полдень. Халег в сопровождении наблюдателей доехал до места поединка, спешился, бросил оруженосцу поводья и зашагал по полю. Все почтительно расступались перед ним. Маги давали бойцу последние наставления… хотя тот, судя по его воинственному виду, не слишком-то в них нуждался.
— От нас помощи не жди, — напомнил Сатхамус. — Если я наложу на тебя или на твой меч заклятие, Рамдан сразу почувствует.
— Не беспокойся за меня. Кулл уже немолод, — бросил Халег. — Он быстро выдохнется.
Измал согласно кивнул.
— Не слишком ли ты самоуверен? — нахмурился Сатхамус.
Халег остановился и, зло ухмыльнувшись, пристально взглянул на верховного жреца:
— Я вырежу из его груди сердце и съем. И тогда, клянусь Великим Змеем, разобью его империю и создам свою.
Он резко повернулся и зашагал к назначенному месту поединка.
— Хотел бы я знать, почему он так уверен в победе… — пробормотал Сатхамус.
— На поясе у Халега кошель из черной кожи, — пояснил Измал. — В нем соль и молотый перец.
— Ну и что? —
