– Да, дон Камило.
Над домом сеньориты Рамоны опускается туман, стирая все произнесенные слова, еще плавающие в воздухе, одно за другим, память не сопротивляется туману, так лучше.
– Завтра поговорим?
– Нет, послезавтра, мне утром нужно в Карбалиньо.
Нельзя обвинять Дурную Козу за то, что спит с кем придется, вы знаете, кому Дурная Коза давала грудь, но не произносите его имени, каждый делает то, что ему остается делать, и никого это не касается, с кем она спит, важно только для нее самой, любая женщина вправе ложиться под кого хочет, если ей нравится. Ладно, допустим, выродков много, но этот – тот самый.
– Думаешь, Дурная Коза решилась бы спариться с кабаном?
– А тебе что до этого?
Льет без остановки со дня святого Рамона Нонато, покровителя игорного дома в Карбалиньо, на дороге в Ривадавию: в день, когда меньше всего ждут, посетителей начнет хватать полиция и сажать в тюрьму.
– Простите, дом на дороге в Ривадавию под покровительством не святого Рамона Нонато, а святого Макария, не надо путать.
– Ладно, все равно, святые разберутся.
Льет по-прежнему, неторопливо, на траву, крыши, стекла, льет, но не холодно, хочу сказать, не очень холодно, умел бы играть на скрипке, играл бы вечерами, умел на гармонике, играл бы и утром и днем, умел бы на аккордеоне, играл бы утром, днем и вечером, Гауденсио играет на аккордеоне лучше всех, раз уж не умею ни на скрипке, ни на гармонике, ни на аккордеоне, ни на чем, мне бы следовало умереть в детстве, чтобы не пришлось так много плакать обо мне, я провожу дни, пакостничая с кем могу, по утрам и вечерам я очень расстроен, иногда не могу пакостничать ни с кем, но все равно, у меня есть две руки для этого, мужчины должны утешаться тем, что дает судьба, все это уже записано до сотворения человека. Дон Самуэль Иглесиас Моуре – хозяин восковой мастерской на улице Падре Фейхо, дон Самуэль и его жена сами словно восковые, люди зовут его Селестиаль,[53] иногда дон Селестиаль идет к Парроче утешиться и послушать аккордеон, но ему не везет с музыкальными пьесами, очень любит мазурку, которую Гауденсио очень редко играет.
– Почему не сыграешь ее время от времени?
– А вам что до этого?
Селестиаль обычно берет Марту Португалку, он любит рассказывать ей небылицы.
– У нее большая грудь, хорошо отдыхаешь и получаешь много удовольствия. Португалки очень внимательны.
– Да, сеньор, все говорят. И очень почтительны.
– Это уж точно.
Дон Сервандо приходит раньше дона Самуэля, дону Сервандо не нужно соблюдать очередь, он депутат провинции, дон Сервандо дарит Марте Португалке фигурную свечу.
– Хочешь, зажжем?
– Нет, лучше сохранить до дня Санто-Кристо де ля Сангре, подожди, я разденусь и помоюсь, есть еще время.
Дон Сервандо всегда норовит пнуть Эутело, он же Сиролас, плюнувшего в лицо Гауденсио, дон Самуэль, наоборот, очень любезен.
Нетрудно увидеть разницу, дон Самуэль – кабальеро, немного потускнел, но кабальеро, и супруга его, донья Дорита, настоящая дама, донья Дорита распределяет одежду для бедных, оба очень хорошие люди, честные, надежные, верные обычаям.
Дон Исаак – брат дона Самуэля, дон Исаак – фабрикант макарон, его изделия марки «Везувий» славятся по всей Галисии, дон Исаак – педераст, таким уродился, это могло случиться со всяким, со мной или с вами, к примеру, но он ведет себя достойно, никогда его не застукали ни с кем, дона Исаака Иглесиаса Моуре называют Фильтире, дон Исаак играет на фисгармонии в церкви Санта-Мария ля Мадре и в других местах, если его зовут на свадьбу, у себя дома дон Исаак играет на лире, извлекает из нее красивые и мелодичные арпеджио, в доме дона Исаака Фильтире главенствует бюст папы Пия X из гипса разных цветов – красного, золотого, синего, телесного и т. д., папа находится на столике в углу под испанским флагом.
– Мой брат – настоящий артист, артист с головы до ног, очень одаренный музыкант, по-моему, он стал педерастом от избытка чувств.
– Возможно, не скажу – нет, бывает иногда.
Вернее всего мельника Лусио Моуро убил тот же, кто и тех двоих.
– Кто?
– Молчи, хрен! Не знаешь, что ли?
– Извините, забыл.
Лусио Моуро получил пулю в спину и другую в голову, на шапке у него был цветок, когда выстрелили; цветок, который зовется ботон де оро, лютик.
– Помнишь, Катуха, какой он был хороший?
– Мне ли не помнить?
Розиклер было десять лет, может, еще не исполнилось, когда начала шалить с обезьянкой Иеремией.
– Ну и что?
