выходи из дому, потому что Троя горит!
– Сколько уже времени ты не пьешь из источника Боусас до Гаго?
– Месяц, по крайней мере, эти дни я больше ходил в сторону Ксиреи и Сан-Мартина, последнего волка видел у Сан-Педро де Дадин, он шел к скале Кобас на дороге в Вальдуиде.
– Ладно.
Слепого Гауденсио вышвырнули из семинарии, когда начал слепнуть, ясное дело, кому нужны лишние заботы, зачем кораблю прилипший к килю ракушник?
– Пока не отслужил мессу, еще не священник! Этот отслужил? Нет? Пусть идет к такой-то матери! Семинария – не богадельня, корабль церкви не должно обременять разными ненужными путами.
– Да, дон Химено.
Дон Химено был префектом духовной семинарии Сан-Фернандо в Оренсе, дон Химено славился злобным нравом и беспощадностью, он также вонял чесноком и обычно вставлял латинские слова, дон Химено был страстным латинистом, дону Химено особенно нравилась доктрина святого Фомы Аквинского, в 'Summa contra gentiles',[56] в которой, по его мнению, заключена вся мудрость средних веков, теперь в ходу демонические и женофильские тенденции, суждения масонов и педерастов, слепому Гауденсио повезло, ему, по правде, не на что жаловаться, а жаловался бы. Бог не простил бы – умеет играть на аккордеоне, и это естественная компенсация, может приютиться в доме Паррочи, сеньора Пура хорошая женщина, повернулась спиной к божьим заповедям, но хорошая.
– На улице он не останется, многие ли умеют играть на аккордеоне? Пусть играет, это всегда веселит.
Анунсия Сабаделье гораздо нежнее Марты Португалки, обе очень любят слепого Гауденсио, женщины гораздо теплее относятся к слепым, Брисепто Мендес, владелец фотостудии «Мендес», сделал десятка два художественных снимков молодой Паррочи, голой и завернутой в манильскую мантилью, жаль, что Гауденсио не в состоянии видеть их, зрением слепые грешить не могут, но слухом, нюхом, вкусом и осязанием могут. Рядом с Паррочей в манильской мантилье теперешние женщины – дворняжки, одна грудь наружу и полутень! Искусство есть искусство, а теперь много отвратительного и вульгарного, у Виси больше кобелей, чем у Фермины, почти вдвое, мне трудно это понять, но это так, люди очень странные, дон Теодосио всегда берет Виси, она уже знает его вранье и его причуды, дон Теодосио возвращается домой довольный и счастливый и предупреждает жену:
– Не пей много анисовой, Хемма, я тебе повторяю, это плохо для заднего прохода.
– Заткнись!
– Как хочешь, задница твоя.
Флориано Соутульо Дурейхаса, гражданского гвардейца с Барко де Вальдеорраса, знающего соль-фа на гаите, знахарство и магию, убили на фронте у Теруэля, прибыл, и – бац! – влепили пулю меж бровями, и готово, Флориано Соутульо носил баки и подстриженные усики; полпачки, что не унес на тот свет, выкурил патер. Requiem aeternam dona eis Domine; et lux perpetua luceat eis.[57] Чего-чего, a смерти и войны на всех хватает, к кому не бежит, к тому летит; сержанту Паскуалиньо Антемилю Качисо посылали сигареты и шоколад после смерти, Василиса Дурочка не знала, что Паскуалиньо уже убит, думала, что забыл ее, всегда может появиться какая-нибудь получше, помолвка Басилисы Дурочки была уже расторгнута, но часто не представляешь себе собственное положение, тем более в войну, одни умирают прежде, другие позже, некоторые остаются, чтобы рассказать, табак и шоколад умерших кто-нибудь использует, здесь ничто не пропадает.
Мисифу погиб бесславно, был убит ударами ножа у дома Паррочи, никто из девок не проронил ни слезинки, наоборот, все радовались, кто больше, кто меньше.
– Он был такой же выродок, как дон Хесус Мансанедо с записной книжкой?
– Оба тут орудовали, по-разному, но один другому не уступал.
Ласаро Кодесаля убили в Марокко до того, как кончил расти, смерть иногда очень усердствует и торопится, Ласаро Кодесаля убил мавр в войне с риффами, свинец не знает ни мавров, ни христиан, свинец жесток и не различает, к тому же он слеп; почти все слепые хорошо играют на аккордеоне; когда убили Ласаро Кодесаля, край горы стерся, и никто не увидит его снова, ни волки, ни совы, ни даже орлы, у Ласаро Кодесаля были волосы цвета санаории, глаза голубые и таинственные, как бирюза, жалко, что подлец мавр попал в него, никто не знает, кто был этот мавр.
– Хочешь кофе?
– Нет, разгонит сон.
Робин Лебосан вернулся к написанному, он знал на память целые абзацы и помнил вплоть до помарок, Ласаро Кодесаль был первым мертвецом в этой правдивой истории, в самом начале ее говорится: «Робустиано Тарульо умер в Марокко, на позиции Бени Улихек, его, скорее всего, убил мавр – кабил из Бени Урриагеля; Робустиано Тарульо здорово умел портить девушек, то есть делал это искусно, кроме того, любил» – и т. д. Последний мертвец еще жив, в этой бесконечной истории всегда кто-то вот-вот умрет, она – нескончаемая цепь мертвецов, движущаяся по инерции, Ласаро Кодесаль Гровас может быть Робустиано Тарульо Гровасом, может и не быть, война случилась давно, с одной стороны христиане, с другой – мавры, тут не считаешь, тогда известия запаздывали, и люди меньше пугались и ожесточались, болезней было больше, но меньше проливали кровь без причины, кровь, которая льется, это не количество, а пропорция, я уже понял.
Танис Гамусо силен, как бык, одной рукой остановит мула, псы Таниса Гамусо благородные и спокойные, мощные, храбрые и мирные; когда разозлятся, кусают, это всем известно, Султана и Морито достаточно, чтобы испугался сакумейрский волк или кабан из Вальдас Эгоас, что карабкается на дубы за желудями; Султан и Морито чуют на расстоянии признаки выродка, девять признаков, правда, не у каждого есть запах, но у двух из девяти есть, пахнут потные руки и унылая висюлька, но чутье есть чутье, Султан и Морито очень уверены в себе и хладнокровны, свирепеют редко, так как они невероятно сильны.
– Что будешь делать?
– А тебе что?
Танис Гамусо словно чокнутый, Танис Гамусо всегда действует быстро, но сейчас он как чокнутый, ясно, что мысли его толкают друг друга, одни в мозгу, другие в сердце, третьи в горле, мысли медленные, привычные, а воспоминания сгрудились, как осы в гнезде, воспоминания предательские и привычные.
