холодные «брызги» не что иное, как падающие на мое лицо снежинки…
— Мы где? — спросил я, делая слабую попытку подняться.
— Мы где-то, — неопределенно ответил Данилыч, мягко пытаясь забрать у Ками фляжку. — Где-то, но точно уже не в Новом Свете. Ты снова всех нас спас, Проходимец, — привычно поболтал он пальцем в воздухе, прищурил светло-карий глаз. — Открыл Проезд, когда уже ракеты были совсем близко. Не знаю, куда они потом делись и почему вместе с нами не ушли в этот мир… Но это и к лучшему, иначе сюда попали бы только наши горящие клочья.
Ками наконец отпустила флягу и помогла мне приподняться и опереться спиной о колесо.
— Тебе бы лучше в кабину… — неуверенно проговорила она и замолчала, так и не отпуская моего плеча, словно опасаясь, что я могу свалиться на бок без ее присмотра.
Я не ответил ей, завороженный открывшимся передо мной видом: «Скания» стояла на краю огромной воронки диаметром примерно в полкилометра. На дне воронки блестело тонким ледком небольшое озерцо, из которого торчали оплавленные и искореженные части каких-то металлических конструкций. За противоположным краем воронки темная, словно изъеденная какой-то коростой почва начинала подъем вверх. Поверхность почвы была усыпана разнообразными обломками, в которых угадывались части механизмов, остатки разнесенных вдрызг зданий… Какие-то, словно оплывшие от сильнейшего жара, массивные конструкции торчали то тут, то там из всего этого мусора, что далее закрывал всю поверхность земли. А за ними…
А за ними по склону начинался город. Темные, полуразрушенные здания небоскребов впивались в низкое серо-розовое небо, рвали костяками торчащих балок тяжелые животы туч, и те извергали из себя россыпь снега, словно замерзшую кровь, словно закристаллизировавшиеся частички далекого моря. Моря, которое, я твердо знал, где-то есть в этом сером, мрачном и холодном мире. Моря, которое не было тем живым и осознающим себя морем из мира, полного света, но, тем не менее, дышало, как и все моря, передавая атмосфере соленую влажность своего дыхания. По крайней мере мне почему-то очень хотелось, чтобы так было.
Я вдруг обнаружил, что плачу. Слезы, смешавшиеся с растаявшим на лице снегом, имели странный солоновато-металлический вкус.
Ками начала выгорать мои щеки рукавом, одновременно отталкивая фляжку, что настойчивый водитель снова начал мне совать.
— Да отстань ты от него! — сердито бурчала она, неумело елозя по моему лицу рукавом, пальцами проводя под глазами. — Мы же не знаем, что вообще с ним случилось!
Я попытался взять себя в руки.
— В смысле «случилось»?
Ками отстранилась от меня, словно испугавшись проявленной заботы. Отвернулась, глядя на темнеющие в сумерках развалины города.
Данилыч встал с корточек, поболтал флягой, прислушиваясь к плеску содержимого, и решительно запрокинул голову, подставляя рот огненной струе. Крякнул, вытер рукой усы, отдулся и как-то странно взглянул на меня.
— Тебя в кабине не было, когда мы здесь вышли. Не понимаешь? А помнишь что?
— Как не было? — переспросил я, не желая рассказывать свои воспоминания, которые для других были бы лишь бредом потерявшего сознание человека.
Данилыч развел руками.
— Да не было вообще! Я еще подумал было, что ты куда-то пошел, пока мы с Саньком в сознание не пришли… — Данилыч осторожно взглянул на Ками, словно боясь какой-то неправильной реакции с ее стороны. — Я очухался, гляжу — катимся к обрыву. Я по тормозам, вывернул влево… Вот на краю этой ямищи и остановил. Сижу, глаза протираю, а тут Санек в кабину из кузова вполз и спрашивает: «Где Леха?» — Данилыч нервно подергал довольно отросшие за последние дни усы. — Дело в том, что
Данилыч говорил неуверенно, словно сомневаясь в своих словах. Я понимал пожилого водителя, который в свете всего, что случилось с нами, мог абсолютно обоснованно сомневаться в чем угодно, что происходило вокруг.
— Мы уже думали, что больше тебя не увидим, — мягко сказала Ками. — Особенно после того, как Данилыч с Саньком заявили о том, что ты пропал из загерметизированной кабины. Просто исчез…
Мягкость в голосе Ками испугала меня. Мне начинало не нравиться то внимание, что девушка мне оказывала, особенно если вспомнить о ее обычном мужененавистничестве.
— И где я был? — тупо спросил я, лишь бы что-то сказать.
— Мы через полчаса тебя нашли, — ответил Данилыч, с сожалением швыряя в открытую дверцу кабины опустевшую фляжку. — Санек погадить побежал — видать, уже невмоготу парню было — и обнаружил тебя на спинке в тени камушка лежащего.
Водитель ткнул пальцем вниз по склону гигантской воронки.
— Во-он там, за той россыпью камней. Прибежал бледный, орет: «Леха мертвый лежит!» — Я туда, а ты совсем и не мертвый. И даже куртка теплая, словно только что из кабины вылез. Загадка… Правда ничего не помнишь?
Данилыч смотрел на меня так, словно первоклашка на учебник математики: с каким-то священным ужасом и недоумением в светло-карих глазах.
Я попробовал подняться, отстранил рванувшуюся было помочь Ками, встал. Ноги, хоть и слабые, держали.
— Санек, Нэко где? Целые?
— Санек пытается Нэко от наручников освободить, — улыбнулся в усы Данилыч. — Надо бы его за расчеты посадить, чтобы вычислил, где мы находимся, да Нэко его от себя не отпускает: не нравится, видать, с браслетками ходить…
— Подожди, Данилыч… — Мне хотелось узнать про окружающий нас мир, а он со своими наручниками! — Погоди… Так мы все же на Пионе?
— На Пионе, не волнуйся! — Данилыч сжал мое плечо: — Ты нас все-таки провел, Проходимец.
Я взглянул в темнеющее, совсем потерявшее розовый оттенок небо, все так же сыплющее снежную крупу, впрочем вскоре исчезающую после падения на землю. На тающие в густеющих сумерках рваные силуэты небоскребов… Взглянул на Ками, ответившую мне открытым и теплым взглядом, и поспешно отвернулся, словно для того, чтобы убрать из глаза попавшую снежинку.
— Данилыч.
— Да? — с готовностью отозвался шофер, собирая у глаз лучики морщинок.
«Так… ему уже хорошо, — улыбнулся я про себя. — А мне для счастья не хватает…»
— Электрика работает? — спросил я, становясь на ступеньку и хватаясь за поручень кабины.
— Все работает! — гордо ответил Данилыч. — Качественно сделана машинка!
Я забрался в кабину, опустился в кресло, подмигнул Ками, что стояла внизу, задрав голову.
— Тогда давайте заварим кофе, так горячего захотелось…
Глава 5
— И не ясно прохожим в этот день непогожий, почему я веселый такой.
— Нет, но это просто уже невозможно! — простонал Нэко после новой серии очередных безрезультатных попыток снять с его запястьев красную пластиковую полоску, что была и мягкой, и абсолютно не поддающейся каким-либо инструментам.
Нэко сидел на ящике в прицепе под тусклой лампочкой на потолке. Над его руками, разложив вокруг
