сопровождавший их, был первым подтверждением того, что он видит сына.
— Если вы настаиваете, пусть будет так. Но я и мои товарищи верим вашему сыну, — спокойно, без нажима сказал Борис.
Дядюшка Тоомас не настаивал.
А дальше разговор пошел и вовсе деловой. Борис спросил: а может ли дядюшка Тоомас свести его с командиром их группы; как считает он, дядюшка Тоомас, можно ли будет ему, Борису, остаться здесь?
Ответом на первый вопрос был кивок, а на второй было сказано:
— Он решит.
— А когда состоится наша с ним встреча?
— Можно и сегодня.
— И вовсе прекрасно, — обрадовался Борис и посмотрел на Николая.
Тот, подумав, ответил:
— Весточку от вас будем ждать где-то в этих лесах. Минет трое суток, а ее не последует — уходим, считая, что вы погибли… Ее передайте через Андреаса. Мы сами на него выйдем. — И уже Андреасу: — Надеюсь, тебе можно верить.
Последняя фраза прозвучала и вопросом, и утверждением. Андреас, не ожидавший такого поворота своей судьбы и взволнованный примирением с отцом, замешкался с ответом. И тогда дядюшка Тоомас произнес свою самую длинную речь за все это время:
— Он мой сын. Он еще глуп, но не подлец.
— Тогда займемся первейшим делом, — приказал Николай и вынул из костра горящую ветку, сунул ее в снег.
Костер тушили все, и скоро лишь легкий беловатый парок, струившийся от снега, напоминал о том, что еще несколько минут назад здесь весело плясали язычки пламени.
Николай, Василий и Максим сердечно обняли Бориса, пожелали ему ни пуха ни пера. Тот, как и положено в подобных случаях, с доброй улыбкой послал их к черту.
А дядюшка Тоомас и Андреас, которому уже вернули карабин, стояли чуть в сторонке. Они не обмолвились и словом. Это уже потом, когда, разбившись на три неравные группы, они стали расходиться по своим маршрутам, дядюшка Тоомас вдруг остановился на опушке поляны и сказал в снежную ночь:
— Как-нибудь загляни домой, обрадуй мать.
11
Снегопад, начавшийся вчера с наступлением сумерек, всю ночь набирал силу и к утру стал вовсе неистовым. А тут нагрянул еще и ветер с Финского залива — порывистый, злой. Он безжалостно хватал хлопья снега, комкал их и в слепой ненависти швырял куда попало. Здесь, в лесу, были только сосны и елочки-подростки, значит, вся ярость ветра обрушивалась на них; когда рассвело настолько, что стали видны вершины прямоствольных сосен, гудевших негодующе, их кроны оказались облепленными снегом. За ночь будто нахлобучили на них мохнатые белые папахи.
Что разгулялись снег и ветер, это к лучшему: все следы они так замаскировали, что ни одна даже самая лучшая собака ничего не учует. Поэтому, сидя в густом ельнике, ставшем за ночь непроглядной снежной стеной, сравнительно спокойно палили маленький костер и поочередно дремали. Вернее, забывались на несколько минут, чтобы потом неожиданно открыть вовсе не сонные глаза и посмотреть на товарищей: не случилось ли чего, пока отдыхал?
— Между прочим, не первый раз замечаю, что, как только выполнишь задание, сразу в сон бросает. С чего бы? — вдруг сказал Василий.
Николай не промедлил с ответом:
— Нервное напряжение спадает. Пока задание висит на тебе тяжким грузом, у тебя все внутренние силы в предельном напряжении, так сказать, в полнейшей мобилизации. Осталось позади самое главное — каждая нервная клеточка немедленно начинает требовать отдыха. Потому и дремлется… И вообще делать ничего неохота.
Воспользовавшись паузой, Максим и спросил о том, что волновало его со вчерашней ночи:
— Николай, не считаешь, что, включив в наше дело Андреаса, ты поступил рискованно?
— В нашем деле все рискованно. Но об ошибке, к сожалению, узнаешь, когда проваливаешься, — философски заметил Василий.
Николай же с ответом не торопился. Он сначала закурил, потом подправил веточку, почти соскользнувшую с мерцающих красным углей, и лишь тогда сказал:
— Поверил я твоему Андреасу. По-настоящему поверил. Не продался, а оступился он… Ему сейчас хорошая товарищеская поддержка ой как нужна… Да и принять в данной ситуации я мог лишь одно решение из двух. Которое принял, или…
Глубокая вера в правильность того, что сделано, прозвучала в его голосе, и Максим не стал спорить. А немного погодя, подумав, вдруг понял, что, действительно, другого решения у них не было. Или-или — вот и все варианты…
Да, суровы законы войны.
Под вечер Николай поднялся, осмотрел оружие, лыжи и сказал, не мигая, глядя на затухающий костер:
— Привал окончен.
Ветер уже стих, и теперь не снежные хлопья, а сухие снежинки падали с серого неба. Стало заметно холоднее, и Николай непроизвольно увеличил скорость. Товарищи рванулись за ним.
И опять около часа (если не больше) наблюдали за безлюдной улицей поселка, за домом и двором дядюшки Тоомаса. С облегчением сделали вывод: здесь все по-прежнему, значит, с Борисом и дядюшкой Тоомасом ничего не случилось.
Сегодня Андреас появился с наступлением полной темноты. Настолько густой и плотной, что сначала услышали похрустывание снега под его сапогами и лишь позднее увидели его. Максим про себя отметил, что шел он не спеша, украдкой поглядывая на лес, но в его поступи, в развороте плеч и вообще во всем чувствовалась уверенность в своих силах; не путник, а хозяин шествовал по земле.
Окликнули — он остановился. Подождал, пока к нему выйдет кто-нибудь. Не дождался. Тогда понял, что Максим и его товарищи не хотят своими следами пятнать снег у дороги. И сказал, сдерживая радостный голос:
— У нас все нормально. Можете возвращаться.
— Спасибо, Андреас! — приглушенно ответил лес голосом Максима.
Андреас подождал, не будет ли сказано еще что-то. Сказано не было. Тогда, почти не надеясь на то, что его услышат, он бросил в безмолвный лес:
— Спасибо. За все спасибо!.. Велели передать, что у вас появился новый фронт — Волховский. Он начал наступление.
И благодарность Андреаса, и весть о начале наступления Волховского фронта, радующую сердце, оставили без ответа. Не ответили лишь потому, что сейчас, когда оставалось только благополучно добраться до своих, жить особенно хотелось. Не просто жить, а солдатом, полным сил. Вот и старались, чтобы не навредить себе, излишне не наследить, без крайней нужды слова не обронить.
Всем было радостно, что Борис удачно вошел в здешнюю группу патриотов, а Максим вообще ликовал: ведь Андреас сказал: «У нас все нормально». У
Теперь группу вел Николай. По лесам, по замерзшим болотам, куда гитлеровцы явно не заглядывали. Удачно вел: ни одного солдата вермахта, ни одного полицая не встретили. Правда, однажды во время короткого привала Василий, словно думая вслух, сказал, что сейчас, когда Борис передан в надежные руки, следовало бы, пожалуй, и поразмяться. В ответ Николай только глянул на него. И Василий поспешил заявить:
— Это я просто так, к слову… Или думаешь: не доберусь до них? Позднее, когда из-под твоего командования выйду? Мы, пензенские, терпеливые, мы умеем ждать своего часа.
