деятельности его, Максима.
— А не забыл случайно, для чего минувшей ночью тралили фарватер? По глазам вижу, что еще помнишь. Тогда… Тогда иди на бронекатер, готовь его к новому походу. Подводные лодки сегодня пойдут в Кронштадт. Сопровождать будешь… Приказ получишь чуть позже… Вопросы?
— Кто со мной сегодня пойдет обеспечивающим?
— Без няньки обойдешься, — словно отрубил Борисов и встал, подошел к столу, давая понять, что разговор окончен.
Идти на задание «без няньки» — доверие, если вдуматься, признание за Максимом права быть командиром. Вроде бы следовало радоваться, но на душе были только одни заботы, только мысли о том, как бы сделать так, чтобы и подводные лодки в целости и сохранности довести до места назначения, и самому вернуться без потерь в личном составе.
На войне и дня не проживешь, если с тобой, помимо всего прочего, рядом неизменно не находится военное счастье. А на сто втором оно, военное счастье, словно было кем-то включено в штатное расписание: по пристрелянному фашистами фарватеру из Ленинграда в Кронштадт провели четыре эскадренных миноносца, более десяти подводных лодок, пять тральщиков, три канонерские лодки и много других кораблей, в какие пристрелочные артиллерийские вилки не попадали, но утром обязательно возвращались на свое место стоянки. Без потерь в личном составе, без единой пробоины в корпусе бронекатера; только несколько шрамов от осколков, появившихся на орудийных башнях и стенках боевой рубки, ежедневно напоминали об уже прошлых боевых заданиях командования.
Только в ночь с 21 на 22 июня, когда сопровождали в Кронштадт канонерскую лодку «Амгунь», военное счастье на какое-то мгновение отвернулось от них.
Сначала все шло привычно-нормально: едва высунулись из-за дамбы Морского канала — фашисты открыли по бронекатеру огонь из пушек; тогда, как обычно, спрятали за дымовой завесой канонерскую лодку, а сами нахально понеслись к вражеским батареям, вызывая на себя весь их огонь.
Хотя и не было в этом нужды — стояли настоящие белые ночи, — фашисты включили прожекторы. Зачем? Кто его знает. Со второго залпа братья Новиковы разнесли один из них, а прочие поспешили погаснуть сами. Но, когда на траверзе был уже Петергоф, когда задание можно было считать почти выполненным, когда начало казаться, что и сегодня все обойдется, еще четыре фашистских орудия открыли огонь по бронекатеру, вертевшемуся почти под самым берегом, захваченным врагом.
Неприятно, муторно одному идти на вражеские пушки, стреляющие только по тебе. Но задание требовало этого, и бронекатер немедленно повернул на те четыре пушки, притаившиеся среди лип петергофского парка. Несся самым полным ходом, словно намеревался выброситься на берег. И вдруг вражеский снаряд рванул так близко за кормой, что бронекатер подбросило и сразу же стало заносить вправо.
— Катер не слушается рулей! Похоже, рули заклинило! — доложил Ветошкин, пытаясь вращать штурвал.
А бронекатер, лишившийся управления, лег на борт и выписывает кривую, выписывает вблизи берега, захваченного врагом; он не может изменить курса, он обреченно идет по дуге; Максим точно знает, что скорость катера неизбежно вот-вот начнет падать, а кривая постепенно превратится в сходящуюся спираль, в центре которой беспомощно закружится их бронекатер. Если до этого фашистские снаряды не изрешетят его, не уложат навечно на песчаное дно Финского залива.
Но пушки и пулеметы бронекатера по-прежнему яростно бьют по вражеским батареям, бьют с предельными скорострельностью и точностью.
Теперь судьба бронекатера и всей его команды во многом зависела от Максима. Вернее — от его решения. Единственно правильного в данной обстановке, командирского. На поиски которого отводились считанные секунды, даже доли их.
И он нашел его, это единственно правильное решение: задним ходом увел бронекатер за собственную дымовую завесу, которой маскировал канонерскую лодку. Здесь, убедившись, что «Амгунь» уже дошла до Кронштадта, почувствовал некоторое облегчение, хотя гитлеровцы и били по нему по-прежнему. Нет, теперь они не видели бронекатера, теперь они непрестанно бросали залпы в тот квадрат залива, где, по их расчетам, мог находиться он. И столбы воды, поднятой взрывами вражеских снарядов, вскидывались то в угрожающей близости от бронекатера, то несколько в стороне.
Итак, как командир, он свое дело сделал, теперь очередь за матросами. И Максим приказал:
— Выявить и устранить повреждения!
Ветошкина словно вихрем вынесло из боевой рубки. А еще немного погодя, тоже покинув рубку, Максим увидел его уже на корме бронекатера. Рядом с ним были мичман и Разуваев.
А гитлеровцы все били, били по площади, все-таки надеясь снарядами нащупать их катер…
Максиму казалось, что Ветошкин с Разуваевым недопустимо долго копошатся в воде под кормой бронекатера, что мичман Мехоношин только мешает им советами. Однако у него хватило выдержки оставаться там, где он стоял.
Наконец мичман помог подняться на катер сначала Разуваеву, потом — Ветошкину. Первый из них сразу нырнул в спасительное тепло машинного отделения, а второй, даже не взглянув на брюки и прочую одежду, лежавшие на палубе у его ног, метнулся в боевую рубку, положил руки на штурвал. И только тогда доложил:
— Повреждение частично устранено, катер будет слушаться рулей.
Максим осторожно, недоверчиво перевел ручки машинного телеграфа на «малый вперед». Бронекатер рыскнул вправо, но сразу же, подчиняясь Ветошкину, лег на нужный курс. С малого хода перешли на средний, потом — на полный. Катер слушался рулей! Не так хорошо, как было еще час назад, но слушался!
И разрывы вражеских снарядов все дальше и дальше сползали за корму бронекатера…
Только теперь, убедившись, что катер послушен рулям, Максим встал к штурвалу, давая Ветошкину возможность одеться. И спросил лишь, вновь передавая ему штурвал:
— Что там?
— Правый руль оторван начисто, а левый заклинило.
Значит, на ремонт, значит, уже следующей ночью на очередное боевое задание Борисов вышлет на один катер меньше.
10
«Чёртова вертушка» — так Одуванчик охарактеризовал жизнь личного состава бронекатера. Действительно, все шло с обезоруживающим постоянством: ночью — боевое задание, днем — короткий сон и подготовка к новой ночной работе. Маленькое разнообразие внес лишь ремонт рулей. Но и он не выбил катер из установившегося ритма, только и разницы, что в тот день не спали, а участвовали в ремонте, чтобы с наступлением обусловленного часа вновь провести в Кронштадт боевые корабли, на сей раз — две подводные лодки.
До третьего июля так продолжалось, и все измотались основательно. А в этот день, едва проснулись, едва умылись и позавтракали (или пообедали?), явились Борисов с Медведевым и комдив сказал:
— Командованием запрещено увольнение личного состава в Ленинград. Поэтому быстренько переодеться в первый срок и с комиссаром марш в культпоход по историческим местам города. — Помолчал и хитровато добавил: — Командование даже поощряет, когда культпоходы организуются.
И они, не соблюдая строя, пошли в город, который защищали уже чуть больше года, но где некоторые из них ни разу не бывали за все эти месяцы. Впереди — Медведев с Максимом, а за ними все остальные без исключения: Борисов даже вахтенного подменил матросом со сто первого бронекатера, стоявшего рядом. И сказал, словно успокаивая Максима или добродушно подсмеиваясь над кем-то:
— Авось всем дивизионом доглядим за вашей коробочкой.
Побывали на Марсовом поле, прошли мимо Зимнего дворца и Адмиралтейства, а потом Максим
