И каждый раз, как темнота угла Решала углубленный свой циссоид, Он чувствовал баюканье покоя, Идя от освещенного стола В тот кабинета сумрачный конец, Где в раму вставлены большие тени, Ведущие, как темные ступени, К тому лицу, в котором есть венец… И на венец в его лице взглянув, Чуть зацепившись, как всегда, за скулы, Угадывая взгляд слегка сутулый, Он шел обратно, в лампы свет свернув. Садился, и, сжимая грудь, читал, Сжимая грудь себе двумя руками… Есть астма чтенья с ватными тисками… Которые… он все сильней… сжимал… И постепенно отлегло мученье. И камень вновь упал с его души В глубь тины трепетной ночной тиши, В зеленоватость ореола чтенья… Раскрытый том, лежавший перед ним, Был цепью страсти для кадила веры… И шрифт его исчерно-пыльно-серый Был мелок под безличием одним… И ровен был, как тихие торцы, Глухие в ливень и немые в пламень, Что переходят вдруг в неровный камень, Грохочущий в ночные все концы. Темно-малиновый кровоподтек В углу тихо-сияющей иконы… Иван, Иван, почисть сюртук суконный… Четверг прошел, но вторник ведь протек… И для того шрифт ровен, невелик, Чтоб равным стать и чем-то самым ближним, Чтоб дождиком весь вымостить булыжник И засушить бессмертье павилик… Чтоб в нем найти ответ – не на вопрос, Чтоб в нем найти вопрос – не для ответа, И чудо претворенья тьмы из света Свершает в нем фонарный купорос. И фонари, мигая, вдаль бегут, Мигание свое опережая, И, постепенно рост огня снижая, Вдали как будто низость жизни жгут… Что мучаешься ты ведь все обман, Ведь молодость проходит раньше бедер, Ведь отчество стареет раньше, Федор, — Ведь не стареет лишь один туман… Чтоб видеть только только волоски, Как повалить ее иль как поставить — Чтоб сладострастью крошки не оставить — На стол — на пир — над скатертью доски. Темно-малиновым кровоподтек В углу тихо-сияющей иконы… И слышен храп… и пот одеколона… Четверг прошел… но вторник ведь протек… Метелица за окнами шумит И мерзлую бесследность заметает… Дамоклова сосулька нависает И блеском затаившимся грозит… На свист нанизывая свист, свистит, В морозных иглах посвист стелет гулкий… Нависшая Дамоклова сосулька Угрозой затаившейся блестит… И дом, стоящий на луны опушке,
