то что руководить нашим ученьем, но хотя бы привить нам вкус к нему».
Мария Федоровна планировала, подобно немецким принцам, отправить детей в Лейпцигский университет, что должно было, как она считала, несколько уравновесить воинственные наклонности сыновей. Александр I решительно восстал против этого плана как противоречащего русским традициям.
М.М. Сперанский подал императору мысль отдать братьев учиться в новооснованный Царскосельский лицей. Эта идея Александру понравилась, но против нее ополчилась уже Мария Федоровна. В итоге ограничились домашними занятиями, к которым привлекли известных университетских профессоров: экономиста А. К. Шторха, правоведов В. Г. Кукольника и М. А. Балугьянского, историка Ф. П.Аделунга и др. Одновременно от братьев были удалены их детские друзья и прежние воспитатели. Вместо них пришли новые — Саврасов и Глинка, которые быстро завоевали доверие и дружбу великих князей. Увеличились учебные часы и предметы. Теперь им преподавали историю философии, латинский и древнегреческий языки, политэкономию, русскую и всеобщую историю, право, а также тригонометрию, механику, гидродинамику, фортификацию, артиллерийское дело, тактику. С этого времени, помимо
отчетов воспитателей, Мария Федоровна получала собственноручные отчеты сыновей на русском языке.
«Успехов я не оказывал, — вспоминал Николай, — за что строго был наказываем, хотя уже не телесно. Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части».
К гуманитарным дисциплинам будущий император никакого интереса не выказывал. Виною тому, возможно, были его наставники, слишком сухо и педантично подающие свои предметы. Если с историей у Николая Павловича отношения в общем сложились и впоследствии он знал ее неплохо, то относительно других дисциплин он так и остался в убеждении, что нормальный человек всерьез этим заниматься не может: качество, не совсем полезное для монарха.
«Не надо слишком долго останавливаться на отвлеченных предметах, — писал он впоследствии, — которые потом или забываются, или не находят никакого приложения в практике. Я помню, как нас мучили над этим два человека, очень добрые, может статься, и очень умные, но оба несноснейшие педанты: покойные Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошо ни одного, о римских, немецких и бог весть еще каких законах; другой — что-то о мнимом „естественном“ праве. В прибавку к ним являлся еще Шторх со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которые читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии. И что ж выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом к экзаменам выучивали кое-что в долбяжку, без плода и пользы для будущего».
Не способствовали успешной учебе и внешние события. Наступил 1812 год, Наполеон пошел походом на Россию, и юные великие князья, как и все тогдашние подростки, погрузились в переживания военных событий, мечтая оказаться в передовых порядках. «…Отъезд государя в армию был для нас двоих ударом жестоким, ибо мы чувствовали сильно, что и в нас бились русские сердца, и душа наша стремилась за ним! — вспоминал Николай. — Но матушке неугодно было даровать нам сего счастия. Мы остались, но все приняло округ нас другой оборот; всякий помышлял об общем деле; и нам стало легче. Все мысли наши были в армии; ученье шло, как могло, среди беспрестанных тревог и известий из армии. Одни воинские науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие, сходное с расположением моего духа».
Николаю пошел уже семнадцатый год. Он все чаще бывал на разводах, парадах, ученьях войск, предаваясь страсти к «шагистике» и стараясь освоить все мелочи обожаемого им «фрунта», военной выправки и маршировки. Рассказывали, что Николай завидовал искусству Михаила в учебном шаге и даже сказал однажды: «Как обидела меня природа! Брат оттягивает ногу вершком более и опускает носок на вершок ниже!»
Война перевалила границы России и велась на полях Европы, а юноши все продолжали упрашивать мать разрешить им отправиться в армию. Наконец, в 1814 году, когда кампания, по сути, была окончена, вдовствующая императрица сдалась. Детям все равно предстояло совершить европейский вояж, и его теперь безопасно можно было соединить с выездом в войска.
Мать напутствовала великих князей превосходно написанным письмом, проникнутым высоконравственными сентенциями. Она советовала им быть строго религиозными, заботиться о правильном распределении времени, посвящать свободные минуты чтению, предостерегала их от праздности и умственной лени, убивающей духовные способности и заглушающей самые лучшие задатки. Если бы сыновья это еще и прочитали!..
Императрицу-мать очень беспокоил Париж, куда неминуемо предстояло попасть юношам. Париж, «гнездо разврата», со всеми его соблазнами, казался ей местом особенно пагубным для молодых людей. В качестве превентивной меры она попросила врача Крейтона показать сыновьям следствия «невоздержанности». Доктор отвел юношей в военный госпиталь и показал больных сифилисом в последней стадии. Зрелище подействовало — во всяком случае, на Николая. «Больные, которых я увидел, — вспоминал он, — произвели во мне такой ужас, что я до самой женитьбы своей не знал женщин».
И Николай с Михаилом отправились «воевать». К этому времени война уже кончилась. Войска союзников взяли Париж, всюду царило ликование, и в этой
атмосфере эйфории и всеобщего восторга молодые великие князья объехали пол-Европы. Везде они любовались парадами и смотрами войск, везде посещали дворцы, казармы, театры, госпитали, университеты и богадельни. Действительно, получилась обычная образовательная поездка, соединенная с поисками будущей спутницы жизни.
«В Берлине Провидением назначено было решиться счастию всей моей будущности, — писал Николай, — здесь увидел я в первый раз ту, которая по собственному моему выбору с первого раза возбудила во мне желание принадлежать ей на всю жизнь; и Бог благословил сие желание шестнадцатилетним семейным блаженством». Брак Николая с прусской принцессой Шарлоттой (в православном крещении Александрой Федоровной) был заключен в 1817 году, когда жениху исполнился двадцать один год. Со временем он стал отцом обширного семейства — четверых сыновей и трех дочерей. Все его дети, в свою очередь, тоже имели обильное потомство, так что императорский дом вскоре невероятно разросся и насчитывал к концу XIX века более ста представителей.
Взрослый Николай имел все признаки профессионального военного и «технаря», прекрасно разбиравшегося в различных производствах. Именно в его царствование начали строить железные дороги, пустили пароходы, стали внедрять паровые двигатели на производстве. В активе Николая было четыре языка: русский, французский, немецкий и английский. Позднее, уже став императором, он освоил (на разговорном уровне) еще и польский — когда собирался ехать в Варшаву, чтобы короноваться польской короной.
О русском языке стоит сказать отдельно. Именно в николаевское царствование знание русского языка стало обязательным для дворянства. Николай демонстративно использовал его в общении с придворными и чиновниками и требовал, чтобы на нем велось делопроизводство (в предшествующие царствования деловая переписка нередко шла по-французски).
Спартанское воспитание приучило Николая к простоте уклада. Он спал на походной кровати (как Павел), на тюфяке из соломы, ел горячее один раз в день, в обед, довольствуясь утром и вечером чаем с хлебом, но мог и сутками ничего не есть; почти не пил вина, не курил, выдерживал многотысячеверстные путешествия — всегда в открытой коляске или санях, — никогда не кутался и не знал домашней одежды (халатов у него просто не было). При этом он старался всегда быть подтянутым, бодрым и свежим и выглядел молодцом, даже когда его свита уже валилась с ног от усталости.
К царской миссии Николая не готовили, и необходимые для нее знания он добывал опытным путем. Можно сказать, что Николай сам превратил себя в царя. К своей новой роли он подошел с небывалой ответственностью и, как прежде старался стать образцовым военным, так теперь, превратившись в государя, принялся воспитывать в себе (поразительно настойчивой внутренней работой) желательные «царские» качества — трудолюбие, выносливость, великодушие, справедливость, милостивость и —
