К занятому едой зверьку можно подойти вплотную. Можно, не делая резких движений, пощекотать ему пузечко соломиной, но он не оставит своего занятия, пока до отказа не набьет защечные мешки, и лишь потом без особой поспешности засеменит к норе. Бежит, будто ползет: передних лапок не видно, и только мелькание пяток выдает, что есть задние. Не от страха прижимается к земле бегущий хомяк, а просто коротконог он, как любой житель тесных подземелий.
Скорее всего, и слух, и зрение у хомяка нормальные, и сам он не из робкого десятка, а все дело в какой-то непонятной самонадеянности или отчаянной смелости. Если преградить дорогу бегущему к норе хомяку, он, не ввязываясь в драку и не теряя спокойствия, постарается обойти препятствие. Если это не удается, зверек становится в боксерскую стойку, прикрыв широкую грудь маленькими лапками. А грудь у него черного цвета. И не просто черного, а угольно-черного. Наверное, это производит ошеломляющее впечатление или по крайней мере озадачивает того, кто хотел остановить хомяка. Уж очень неожиданно получается: только что навстречу бежал низенький рыжевато-серый зверек с ярко-рыжей маской и белыми толстыми щеками и вдруг, поднявшись столбиком, стал втрое выше ростом и показал такую пугающую черноту, которая видна, наверное, даже ночью. Как предупредил: не то еще будет, если не пропустишь. Да и поза его при этом выражает решимость драться до последнего. Водяная крыса при такой встрече, кажется, дышать перестает от страха.
Хомяк открыл нору не ради свежего воздуха. Даже не оглядевшись, как следует, он вылез и, пробежав по одной из своих дорожек, засеменил по глубокому колесному следу к обгрызанному корню сахарной свеклы и захрустел, быстро откусывая от него кусок за куском. Упираясь передними лапками в промороженный корень, он торопливо запихивал свеклу за щеки, и его голова и шея постепенно раздувались сначала с одной стороны, потом — с другой. Когда хомяк побежал домой, он еще и в зубах нес кусок корня, которому уже не было места в защечных мешках. С этакой ношей он с явным усилием, дрыгая коротенькими лапками, едва затиснулся в собственную нору. Там, внизу вытолкал все кусочки из-за щек, снова вылез наружу и побежал уже в другую сторону.
На этот раз он возвратился с мешками, набитыми просом и подсолнечными семечками, быстренько опорожнил их внизу и, поднявшись к выходу в третий раз, стал забивать нору и от холода, и от непрошенных гостей. Сыпучая глиняная крошка не держалась в отвесном лазе, но хомяк быстро подгребал ее передними лапками и утрамбовывал задом. Не прошло и минуты, как из глины торчал лишь кончик коротенького хвостика, потом исчез и он, а на месте входа едва обозначался кружок свежей глины.
В том месте, откуда хомяк принес просо и семечки, приглядываясь к его следочкам, удалось отыскать совершенно вертикальную, как колодец, как весенняя нора суслика, еще одну нору, нору-склад. Здесь хомяк хранил зимний запас зерна, сюда наведывался, когда подъедал принесенное, а голод не давал спать даже в теплом гнезде.
До этой встречи я был уверен, что у хомяка одна нора, в которой и гнездо, и склад, и помещения другого назначения, что сидит он в той норе безвылазно до самой весны, не заботясь ни о чем: проснулся, перекусил и снова спи. Но хранить под землей полугодовой запас зерна можно только при хорошей вентиляции, иначе заплесневеет оно и сгниет еще до наступления зимы, до того, как остынет земля. А постоянная вентиляция — это днем и ночью открытый ход, которым может воспользоваться первый враг хомяка — хорек. Значит, склад надо строить в стороне от жилья, чтобы собственную жизнь не подвергать постоянной опасности. Как-то умеет хомяк и предупредить вторжение возможных нахлебников, может быть, застав в кладовой мышь или полевку, поступает с ними, как хищник. Поэтому, наверное, и не было около норы-склада даже мышиного следочка, хотя по всему полю их хватало.
Нора хомяка как подземная крепость. Лисице ее не раскопать. Хорьку, если вход забит, тоже не добраться до хозяина, потому что нора уходит вниз отвесно. Плуг пройдет через нее — тоже не страшно. До жилых покоев, до гнезда он не достанет, а хомяк, чтобы выйти наверх, растолкает землю по отноркам и, сделав новый ход, выбросит лишнюю наружу.
Массивный, коротконогий и короткохвостый хомяк выглядит неповоротливым, но его не за что ухватить, не рискуя быть укушенным. Кожа на нем, как свободный мешок, и поэтому где его ни схвати, все равно извернется и цапнет зубами. А зубы крепки и остры. Остры настолько, что в момент укуса почти не ощущается боль. Но зубы нужны еще и для строительства. Маленькими хомячьими лапками не выкопать в плотном грунте ни норы для гнезда, ни вместительной кладовой, и проделывает зверек длинные ходы в черноземе и глине крепкими зубами, как слепыш.
Рано покидает хомяк материнскую нору и роет себе в сторонке собственную, становясь самостоятельным хозяином. Ему запас еще нужнее, чем взрослым: на нем не только перезимовать надо, но еще и подрасти к весне. И он в своем подземелье будет есть и спать, делать кое-что по благоустройству жилья. Пусть темно, но в норе должно быть чисто, поэтому надо забивать отнорки и тупички временного пользования, а вместо них рыть новые. Кончится запас в маленькой кладовой — сходит за ним в главный склад. Откроет нору и подснежным туннелем добежит до него, наберет там проса, семечек, других семян и — снова домой. Так что и зимой хватает забот рыжему отшельнику.
Если невозможно бывает собрать достаточный запас на все зимнее сидение, хомяки, которые живут вокруг сел и хуторов, без особых затруднений пробираются в погреба и ямы, где хранится картошка и другой овощной припас с огородов. Подкопавшись снизу под груду картофеля, зверек считает весь ворох своим, ест по аппетиту. Обнаруживается новый «хозяин» обычно весной, когда подходит время посадки. Нарытая земля, широкий вход в нору выдают хомяка, хотя его следы обычно принимают за крысиные. Часть вины за небольшой убыток все же можно снять с хомяка хотя бы потому, что он всегда один, что никогда не заходят в занятые им погреба крысы, почти никогда не живущие в одиночку.
Пойманный в одном из погребов хомяк вел себя так, будто понимал, что идет на риск, был готов принять возмездие и не терял присутствия духа. Он не метался в панике по клетке, а спокойно обследовал все уголки, нельзя ли где вылезти, на зуб попробовал, не проявляя решимости вырваться во что бы то ни стало. С аппетитом ел все, что давали, спокойно и крепко спал, как бы набираясь сил, и все-таки нашел слабое место. Однако, вырвавшись на свободу, выкопал нору рядом с клеткой и наведывался в нее ночами за кормом. Впрочем, так спокойно, с достоинством ведет себя любой хомяк, попавший в неволю.
Скоро завалит, заметет поле снегом. Ворон пролетит над ним и не опустится. Ни следа на белой, слепящей пелене, но под ней жизнь не замерла, не остановилась, а только стала невидимой.
Гнездо ремеза
Когда-нибудь клены, наверное, росли в Кленовом яру, что в степи под Кантемировкой. Теперь нет тут ни одного кленочка, зато ивняка много. Сквозь переплетение тонких ветвей чернеет сквозистый шар сорочьего гнезда, а сами сороки перестали прилетать сюда еще до первого снегопада. Кое-где, как напоминание о летних обитателях яра, покачиваются на тонких веточках ветел подвесные гнезда ремезов, удивительные птичьи постройки, сотканные из прочного крапивного волокна и плотно законопаченные ивовым пухом или пухом из чертовых палочек, толстых початков рогоза.
Похожи эти гнезда на добротно связанные рукавички с аккуратно срезанным кончиком пальца. Только на руку такую варежку не надеть, потому что внутрь можно попасть лишь через палец. Птицы, приступая к строительству, сначала на четверть обматывают пенькой веточку и развилку на ней, сплетая что-то вроде сумки с одной ручкой, а потом, заплетая одну сторону и прилаживая палец к другой, превращают кошелочку в варежку с одним-единственным входом-выходом через круглое «крылечко». Снаружи гнездо, как аккуратно свалянный комок пакли, внутри стенки из белого и кремоватого пуха без единой соринки. Стенки — потоньше, дно — потолще, иногда пальца в три-четыре толщиной. Все ремезы одного роста и одинакового веса, но у одной парочки гнездо как рукавица с руки взрослого человека, у другой как варежка для пятилетнего ребенка. Почему? Когда птичье гнездо служит нескольким поколениям, все ясно: аисты, грачи, орланы каждую весну укладывают на старый помост сколько-нибудь новых прутиков, веток, ветоши и год от года растет оно. Но те, кто строит только на раз, для одного выводка, обычно за пределы стандарта не выходят. Видимо, размер гнезда ремеза снаружи определяется углом развилки, в которой оно
