«Вернулась песня, жизнь вернув…»
— Так я смогу петь? — В палате клиники, где Синатре сделали операцию на связках, сквозь жалюзи падали на кровать полоски солнца, и беззаботное щебетание птиц в саду обещало покой и радость.
— Пока пусть поют птицы. И ваша душа! — Круглую физиономию лучшего отоларинголога в Америке Ван Дорена озарила честная улыбка. Он ждал, когда наконец Синатра, сраженный известием о неполадках на связках, явится для серьезного обследования. Сразу после звонка капризного пациента тому были сделаны все необходимые обследования, результатов которых он страшно боялся. А вскоре посредством совсем не страшной операции были удалены со связок вполне безвредные образования. Как утверждал Ван Дорен, опасность злокачественной опухоли полностью исключалась.
— Вам лучше помолчать недельку. А потом, — он сделал широкий взмах рукой, — хоть на сцену Метрополитен Опера!
Нет худа без добра: доведенный до отчаяния поведением Авы, Фрэнк решился выяснить правду насчет своего горла, как бы ужасна она ни оказалась. И вот, страхи позади, он готов записать диск!
…Фрэнки вошел в огромный зал, где помещалась студия звукозаписи. Давненько он тут не был! В дверях один за другим появлялись музыканты — его старые приятели. Каждого он знал еще с тех пор, когда начинал петь с джаз-оркестрами. Дирижер Нельсон Риддл — величина в мире легкой музыки, был из тех немногих, кто проявил к Фрэнку участие, когда началась полоса неудач. Тогда он не жалел времени, стараясь сделать приличную запись срывающегося голоса Синатры. Но ничего путного из этой затеи не вышло, Фрэнк в гневе разбил записанный диск и больше попыток не повторял.
Внезапная просьба Синатры сделать новую запись удивила дирижера, но ради старой дружбы Нельсон согласился. Он специально аранжировал поппури из ранних шлягеров Синатры, смягчив звучание голоса и, несмотря на свою занятость, выкроил день для Фрэнка.
Оркестр плавно начал вступление. Фрэнк знал, что вначале будет проиграно все музыкальное сопровождение, потом уже начнется пробная запись. Обычно в тот момент, когда палочка дирижера делала ему знак «приготовиться», он ощущал выброс адреналина, и все дальнейшее неслось как по накатанной лыжне. Сейчас, заметив поданный Нельсоном знак, Фрэнк почувствовал, как заколотилось его сердце. И ощутил физически, что музыканты и сам руководитель оркестра испытывают в этот момент. Да, это был страх — страх провала потерявшего голос певца. Никто еще не знал, что Фрэнк снова поет. Он и сам в этот момент не был уверен, что его домашние распевки — не временное чудо и что вместо мягко льющихся звуков из его горла не вырвется сипение.
…Выждав некоторое время после операции, он попробовал потихоньку петь в пустой комнате. Робко, как новичок. И был приятно удивлен — голос звучал по-новому: грубее, полнее. Он словно возмужал, окреп. А гибкость осталась в этом новом инструменте, позволяя Фрэнку «выписывать» тонкие узоры, мастерски расправляться с фразировкой. Но не пропал ли обретенный дар? Не очередная ли шутка судьбы: поманить и обмануть? Поджилки дрожали, ноги стали ватными, спина покрылась испариной. На мгновение он испытал желание бежать отсюда, скрыться, но усилием воли заставил себя взять микрофон.
Фрэнк вступил вполголоса, как бы прощупывая дорогу и опасаясь соскользнуть в опасную зону. Туда, где притаилась в засаде саднящая боль. Но боль не появлялась, и он усилил звук. Пел громче, шире, свободней… Как самолет, сделавший разбег, отрывается от взлетной полосы и взмывает в воздух, так и голос Синатры, набрав мощь, воспарил в поднебесье. Кажется, никогда он еще не испытывал такого наслаждения от извлечения звука из собственного горла, превратившегося в дивный инструмент. И оркестр был на высоте — всем передалось вдохновение Фрэнка. Его пение тронуло даже задубелые сердца многоопытных оркестрантов, что случалось редко. Когда стихли последние аккорды, вместо рукоплесканий они застучали по инструментам смычками и костяшками пальцев, затопали ногами. Ударник в знак одобрения рассыпал зажигательную дробь. Волшебные мгновения, ради них стоило пережить этот ужас.
С перерывами работали четыре часа. В конце Нельсон Риддл подошел к Фрэнку:
— Очень прилично звучишь, старина. Пожалуй, опять созрел для сольного диска. И черт меня возьми, если это не будет «бомба»!
Возвращение Синатры на большую эстраду стало сенсацией. Новый вокал певца расписывали с таким упоением, словно только этого и ждали. «Это случилось тогда, когда многие уже поставили на нем крест. Синатра сумел вернуться на сцену, причем в новом амплуа. Его некогда по-юношески сладкий эластичный голос стал ниже, в нем появились грубоватые нотки, но певец обратил смену тембра себе на пользу. Манера Синатры, утратив юный задор и жизнерадостность, стала более нервной, напряженной, драматичной, что в эпоху рок-н-ролла и соул оказалось очень уместным». Песни джазовых дисков — I'vе Got the World on a String («Мир звенит в моей струне»), I'vе Got You Under My Skin («Ты не даешь мне покоя») — звучали как искренняя исповедь о личной судьбе. Альбом Come Dance with Me («Потанцуй со мной») завоевал «Грэмми» в двух номинациях.
Второе рождение Синатры-певца сопровождалось удачами Синатры-киноактера: в 1955 году его номинировали на «Оскар» за лучшую мужскую роль в драматической ленте The Man with the Golden Arm («Человек с золотой рукой»)…
Фанатов певца, затаившихся на время, прорвало с новой силой — тысячные толпы осаждали концертные залы, где он должен был выступать. Радио, телевидение только и ждали появления Синатры. Пресса не оставляла в покое его имя ни на минуту, награждая все новыми титулами: «Мистер Голос», «Президент эстрады», «Золотой Голос Америки»… Неужели, черная полоса в самом деле миновала?
«Победы сладкое ярмо»
— Похоже, ты вернул свое имя, сынок. — Сэм Джанкана положил смуглую руку с крупным темным перстнем на запястье Фрэнка и чуть пожал его. Подлокотники их кресел соприкасались. Собственно, Фрэнк подсел на пустующее рядом с Сэмом место по знаку охранника, поманившего его из другого салона.
Они летели в Нью-Йорк и оказались в одном самолете случайно. Во всяком случае, ФБР, много лет расследовавшее причастность Синатры к мафии, так и не смогло доказать, что Фрэнк следовал вместе с Джанканой на съезд мафиозных группировок. У певца как раз были концерты на Бродвее…
Фрэнк покосился на перстень Сэма — мало кто знал, что руку шефа чикагской мафии украшал редчайший черный бриллиант баснословной стоимости. Но всем было известно: пожатие этой руки стоит много больше.
— Сэм, всей своей жизнью я хочу подтвердить мою благодарность…
— Ладно, сынок, слова, слова, слова… — Джанкана открыл приготовленный журнал. — Хотя некоторые слова мне нравятся. Прочти громко вот это. Правильно пишет парень!
«Синатра снова обрел голос, но не тот, который сделал его знаменитым, — ему уже никогда не удастся восстановить неповторимых качеств его музыкального тона и поэтической интонации сороковых годов. Но он добивается гораздо большего. С помощью великого аранжировщика Нельсона Риддла Синатра меняет свою музыкальную личность. Он делает упор на богатстве интонаций зрелого человека, на ритмическом разнообразии, на более разговорных и интимных текстах. После опы — та бурной и несчастливой любви он поет свои баллады с горечью, прямотой, но и, так сказать, со скупой мужской слезой».
Завершив чтение, Фрэнк замялся:
— Это и впрямь было тяжело. Неудачный брак, потеря голоса. Противная это штука — свалиться с высот. И тем приятнее снова подняться. — Он снова покосился на рассыпающий искры бриллиант, взлетавший в такт рассуждениям мафиозного босса.
— Ты сделал то, что должен был сделать. — Палец Джанкана поучительно погрозил у носа Фрэнка. —
