Ночь, на наше счастье, прошла спокойно. Никто нами не интересовался, никто нас не беспокоил. Правда, Ванятка тщательно опутал место нашего ночлега своей знаменитой веревкой. Даже для Тинки нашелся кусок по размеру.
Сторожить мы договорились по очереди. Первыми на вахту заступили кот и грач, которые всё-таки большую часть дня ехали на лошадиной спине, а не шагали пешком. Они устроились в углу и принялись там возиться и шепотом переругиваться, но нам с Ванькой было на это наплевать. Уставший парнишка заснул, не успев донести голову до подушки. По-моему, он дожевывал кашу уже с закрытыми глазами.
Я тоже лишь немного поворочалась на непривычно жесткой лавке. Но сон не принес мне ожидаемого облегчения. Едва я провалилась в темный водоворот ночных видений, как стаи неизвестных мне крупных темно-серых птиц бросились в атаку, прицельно выпуская по мне залпы огненных плевков. Сперва я пыталась уворачиваться, затем попробовала ловить их на оборонное заклинание и отбрасывать прочь. Однако упрямые твари не отступали. Постепенно их внешний облик начал меняться: зазубренные клювы вытянулись и превратились в зубастые морды, крылья увеличились, между ними выросли островерхие гребни, хвосты удлинились и вместо перьев покрылись глянцевой чешуей и шипами. И вот на меня уже надвигалась стая огнедышащих драконов, злобно молотивших крыльями воздух. Раскаленные струи с ревом вылетали из распахнутых клыкастых пастей. Спасения от этой огненной стены не было. Я попыталась отступить назад, чтобы укрыться за оплавленными бурыми валунами, но внезапно мои ноги потеряли опору, и я с отчаянным криком полетела в открывшуюся за камнями пропасть…
Лавка была жесткая, но пол ещё жестче. Морщась от боли и потирая ушибленные части тела (особенно досталось одной из них…), я, цепляясь за стену и кряхтя, сумела подняться. Ощущение было такое, будто я и впрямь грохнулась не с лавки, а пролетела, по крайней мере, саженей пять. За окном уже начало светать, Ванька сладко сопел, завернувшись с головой в свое лохматое одеяло, а за моими маневрами внимательно следили две пары глаз – желтые с вертикальными зрачками кошачьи и темные круглые птичьи, в которых тускло отражался отсвет занимающегося дня.
- О, Слав, так это тебе лавры Горыныча покоя не дают? – с фальшивым участием поинтересовался кот. – Записываемся на курсы молодого грача?
Сам Горыныч совершенно несолидно трясся от смеха.
- Прежде всего, молодой грач должен научиться искать червяков! Потом – летать! – ехидно каркнул он. Сладкая парочка заржала. Я кинула в них шапкой, но не попала.
- Ладно, Слав, не сердись, - отсмеявшись, сказал кот. – Ты так крутилась во сне, что просто не могла не свалиться. Мы с Горынычем хотели было поспорить, брякнешься ты или нет, но не вышло.
- Почему? – хмуро поинтересовалась я. Вот ведь заразы!
- Никто не хотел ставить на то, что ты удержишься на лавке, - довольно прохрипел грач.
Я махнула на них рукой. Пусть веселятся.
- А вы мне скажите, - зевнула я, кутаясь в одеяло, - что же это вы меня не разбудили? После полуночи ведь настал мой черед сторожить.
- Да уж ладно, Слав, - великодушно махнул лапой Степка, - мы с Горынычем так рассудили, что нам можно и днем выспаться на Тинкиной спине. А вот вы с Ванькой весь день шагали, устали. Что вас будить, подумали мы. Нам посторожить нетрудно.
Я растрогалась. Ну, надо же, какие заботливые! Не зря они с нами отправились!
Пока я предавалась умилению, кот подобрался поближе, проникновенно заглянул мне в глаза и ласково промурлыкал:
- Ну, так как, отдашь сало?
Увернувшись под язвительным взглядом грача от брошенного мною сапога и нырнув за печь, кот принялся оттуда ворчать. Время от времени можно было разобрать отдельные слова, типа «злые люди», «неблагодарная», «жадина» и тому подобное. Отсмеявшись и вытерев слезы, я покаянным голосом пообещала:
- Степ, всё не отдам, но премия тебе будет.
Обрадованный кот полез из-за печки целоваться. Чтобы избежать Стёпкиных перепачканных в пыли усов, пришлось отправить его проведать нашу лошадку. Затем я разбудила Ваняту, мы наскоро позавтракали остатками вчерашних пирогов, запивая их отваром листьев мяты и малины, я приладила Тинке на спину седло и поклажу, и мы отправились в путь. С собой я прихватила пару торб с отборным овсом из хозяйской кладовки, за что щепетильный Горыныч обозвал меня мародером. Мы с ним немного повздорили, но быстро помирились, когда я сумела доказать, что это вовсе и не мародерство, а лишь скромная контрибуция на общее дело.
На улице, несмотря на утреннее солнце, подернутое сегодня слабой дымкой, оказалось гораздо холоднее, нежели накануне. Резкий ледяной ветер норовил забраться к нам за пазуху, и Ванька уже не делал попыток расстаться с меховым кожухом. Степан съежился в седле, распушив для тепла шерсть. Мальчик сперва сочувственно посматривал на озябшего кота, а потом решительно порылся в своей котомке и, достав оттуда свалявшийся обрывок какого-то не то платка, не то одеяла, укрыл им зверька, не забыв тщательно подоткнуть края, чтобы их не трепал ветер. Обалдевший от заботы Степка даже и не подумал отказываться. Вместо этого он ткнулся головой Ванятке в руку и благодарно муркнул. Похоже, старые разногласия были окончательно похоронены.
Горыныч от аналогичного предложения отказался, но на мальчика посмотрел с уважением.
День перевалил за полдень, и солнце с подозрительной готовностью покатилось вниз под горку, когда поля закончились, и наш маленький отряд углубился в лес. Ветер утих, и мы немного расслабились. Не то, чтобы мы обвыклись с отсутствием зверья и птиц вокруг нас - вряд ли к такому вообще можно привыкнуть. Но вместе с тем можно было хотя бы особо не опасаться встречи со стаей отощавших волков.
По обеим сторонам хорошо утоптанной дорожки теснился темный ельник. В некоторых местах деревья росли так близко друг к другу, что образовывали почти сплошную стену. Подлеска тут почти не было.
- В березовом лесу тянет жениться, а в еловом – удавиться! - процитировал народную пословицу Степка, недовольно оглядываясь по сторонам.
- Ой-ой-ой, - насмешливо каркнул Горыныч, - да тебя тянет жениться даже на вершине сосны!
- Уж кто бы говорил! – фыркнул кот, впрочем, нисколько не обидевшись. Напротив, приосанился…
Судя по карте, этот лес тянулся на добрый десяток верст. По крайней мере, так было лет двести тому назад…интересно, удастся нам до сумерек выйти хоть к какому-нибудь жилью?
Вдруг Степан насторожил свои уши, украшенные темными кисточками, являвшимися предметом его гордости.
- Справа от дороги кто-то стонет.
Мы дружно прислушались. Ничего. Но кот упорно стоял на своем: неподалеку от нас кто-то был. Пришлось Горынычу лететь на разведку.
Очень скоро старый птиц вынырнул обратно на лесную дорогу локтях в ста пятидесяти позади нас и прокаркал:
- Давай все сюда, за мной! Там конь!
Ха! Легко сказать! Летать мы как-то не удосужились научиться, а пробраться сквозь тесно растущие ели мог только Степан, что любопытный кошак и сделал, шмыгнув в чащу вслед за грачом.
Сперва мы с Ваняткой и Тинкой довольно долго искали хоть относительный просвет в живой стене, а потом продирались через лишь совсем чуть-чуть поредевшие заросли вслед за нашим авангардом. Горыныч улетел вперед, а кот то и дело выскакивал нам под ноги, не переставая возбужденно тараторить:
- Славочка, там конь в овраг свалился! Давай скорее, ему помощь нужна!
Крепко исцарапанные, мы наконец выбрались на край неглубокой, аршин в шесть-семь, узкой балки с крутыми, почти отвесными стенами. На дне расщелины лежал снег, из-под которого то тут, то там пробивался шустрый лесной ручей, собиравшийся, как видно, вскоре этак на пару седмиц изменить свой статус до бурной речки, вобрав в себя талые воды.
В одном месте узкое размытое дно балки немного расширялось и образовывало отмель, на которой, вытянув в сторону ручья длинные стройные ноги и тяжело дыша, лежал на боку крупный темно-серый жеребец. Он был взнуздан и осёдлан, хотя седло съехало по исхудавшим бокам на сторону, и из-под него торчали мокрый и сбившийся потник. Грязный конский бок поднимался при вдохах резкими толчками. Иногда
