несчастное животное шевелило ушами и стонало. Его покрытая свалявшейся шерстью шкура начинала мелко дрожать.
Цепляясь за торчащие из земли корни, я скользнула вниз по склону, благо, высота была небольшая. Горыныч со Степаном последовали за мной. Тинка с Ванятой остались ждать моих указаний наверху.
Я присела на корточки около головы жеребца. Он серьезно посмотрел на меня, тяжело вздохнул и устало прикрыл глаза. Немного осмелев, я погладила длинную влажную челку, черной волной стекающую по его лбу.
- Хороший, хороший мальчик, - пробормотала я, ощупывая ноги коня, - не бойся, мы тебе сейчас поможем. Как же тебя, милый, угораздило вообще сюда попасть? Искал воду?
Конь слегка пошевелился, не делая, впрочем, резких движений.
Так, кости целы, суставы и сухожилия тоже. Каких-либо ран и видимых повреждений тоже, вроде, не наблюдается, а вот признаки переохлаждения и переутомления налицо. Теперь, узду надо сейчас же снять. Взнузданная лошадь не может есть, не удивительно, что бедный конь так отощал. Впрочем, в этой балке никакой подходящей пищи всё равно не наблюдалось.
Отстегнув удила, я первым делом попыталась напоить животное, набрав воду в ручье с помощью кожаного походного ведра, сброшенного мне Ваняткой. Ясное дело, почти всё пролилось мимо, однако, что- то и в рот попало, и мне показалось, что глаза жеребца заблестели чуть ярче.
- Ты мой умница, - приговаривала я, - ты мой молодец, а скушай-ка пирожок (это я припрятала для Ваньки), вот так… а теперь мы с тобой поедим вкусного овса….
Конь захрупал ссыпанными ему в рот зернами. Затем поднял голову и фыркнул.
- Давай, мой хороший, вставай, мальчик, - я натянула повод недоуздка. Сверху мелодично заржала Тинка. Конь насторожил уши, всхрапнул, подобрал под себя ноги, и, перевернувшись, попытался встать.
И не сумел. Ему почти удалось распрямить передние ноги, но сил разогнуть ещё и задние у него уже не было. С протяжным вздохом он вновь согнул дрожащие от слабости колени и опустился животом на снег.
Однако я не собиралась отчаиваться. Подняв бедную животинку из положения «на боку», я уже достигла неплохого результата: теперь найденыша можно было как следует напоить и немного покормить.
Конь с готовностью хрустел овсом, а я тем временем пыталась сообразить, как, во-первых, его поднять на ноги и, во-вторых, вытащить из оврага. Вторая задача, похоже, вообще не имела решения: склоны оврага были слишком круты даже для козы, а выше и ниже по течению ручья громоздились такие густые заросли ивняка, что сквозь них и Степке не проскочить. Их, конечно, можно попытаться вырубить, но вот что нам это даст? Неподалёку, саженях в двадцати от нас, небольшой участок склона был пониже и более пологий; спуститься по нему, не переломав ног, конь, похоже, сумел. А вот вскарабкаться обратно не вышло...
Отправить, что ли, Горыныча на поиски выхода из этого тупика?
Тем временем, наверху опять призывно заржала Тинка. Дожевавший овес жеребец коротко заржал в ответ и вновь попытался подняться на трясущиеся от слабости ноги. А что, если его немного подтолкнуть?!
Заклинание перемещения предметов на небольшие расстояния я прекрасно помнила. Правда, с его помощью мне ни разу не удалось передвинуть с места на место хотя бы крынку. Но в свете моих последних достижений попытаться-то можно?
Четко произнеся заклинание, я, вспоминая, как это делала бабушка, переплела пальцы и изобразила обеими руками движение, как если бы я и впрямь поднимала конягу, подхватив его под живот.
Ура! Получилось! Я не только сумела помочь жеребцу подняться, но и некоторое время подержала его, давая заново освоиться с вертикальным положением.
Когда я почувствовала, что в моей помощи уже нет нужды, и конь обратно не хлопнется, я убрала руки, стряхивая с пальцев избыточное напряжение. Понятненько, значит, результата можно было добиться меньшими силами. Учтем.
И кстати, зачем гонять Горыныча и губить ивняк – деревья ведь тоже живые? Ну-ка, ну-ка, а помню ли я формулу телекинеза?
Оказывается, помнила. И полетное заклинание тоже, поэтому через несколько мгновений мы вместе с конем уже стояли рядом с изумленной Тинкой и довольным Ванятой.
- А говорила, что колдовать не умеешь, - попенял мне мальчуган, впрочем, вполне беззлобно. А Степка, вскарабкавшийся наверх самостоятельно, выразил общее мнение компании: «Ну, Славка, ты даешь!»
Махнув рукой оставленной на дне балки торбе с остатками овса и пустому ведру (и они резво плюхнулись к нашим ногам!), я кинула их на Тинкину спину, а сама решила заняться нашей находкой. Жеребец неподвижно стоял на широко расставленных ногах, понуро наклонив голову и наполовину прикрыв глаза. Вид у него был неважный. На транспортировку по воздуху он не обратил никакого внимания.
На неширокой полянке мы развели костер, и я заварила в котелке нужные травки, не забыв пошептать над ними и добавить по щепотке левзеи и бедренца. Прекрасное, кстати, укрепляющее средство, сама не раз наблюдала, как в таком вот сочетании эти растения творят чудеса!
Ванька расседлал коня, сгонял за водой и насколько возможно вычистил грязную свалявшуюся шкуру жеребца. Конь довольно покряхтывал, подставляя мальчику худые бока с начинающими проступать ребрами. Тинка поглядывала на него с сочувствием, а на валяющуюся на земле сбрую – неодобрительно, особенно на удила. Она сама отродясь ни с чем подобным не сталкивалась: даже простой недоуздок надевался умной кобыле скорее по традиции.
Тем временем, мои травки настоялись, я долила в котелок холодной воды, отпила сама, заставила всех своих спутников сделать по глотку – я же говорю, отличное общеукрепляющее средство! В оставшийся отвар я плеснула из склянки целебной настойки и, бормоча ещё одно заклинание, дала выпить коню, которого заботливый Ванятка укрыл как попоной своим лохматым одеялом. Тот сперва пофыркал, а затем принялся шумно хлебать. Опустошив посудину, толкнул меня головой и попытался залезть мордой в торбу с овсом, притороченную к Тинкиному боку. Я облегченно рассмеялась.
- Ах ты, хитрюга! Быстро ты сообразил, где можно разжиться поесть. Не спеши, болеть потом будешь. Вот, доешь это и пока хватит.
Конь явно был со мною не согласен. Он настойчиво пихал меня носом и кокетливо посматривал из-под длинных девичьих ресниц.
- Ну всё, буду тебя звать Хитрецом, заслужил, - сообщила я, почесывая жеребца между глаз, а потом спохватилась: - Тин, а ты можешь у него спросить, как его зовут и что с ним приключилось?
Тинка укоризненно посмотрела на меня.
- Славочка, ну ты что? Мы же не обмениваемся информацией, как люди. Я могу дать ему понять, что я чувствую, а также узнать, что ощущает он. Но свое имя ему сообщить никак не удастся.
- А, может, назовем его Счастливчиком? – предложил Ванька. – Вон, как ему повезло: и волки не съели, и нежить не набежала, и Стёпа его услыхал (кот самодовольно раздулся: наконец-то он дождался хоть какого-то признания своих заслуг), и ты придумала, как вам из этой балки выбраться!
- Ой, только не Счастливчиком! - хором захохотали мы. В ответ на Ванькин недоумевающий взгляд, я пояснила сквозь смех:
- Ты знаешь, в Сосновке у бабки Мокишны жила такая ме-е-елкая собачонка. Очень Мокишна того песика любила, и страшно переживала, когда с тем что-нибудь приключалось. А с ним приключалось, и постоянно. То он лапу сломает, то в лошадиную поилку свалится и едва не утонет, тот ему ухо порвут, то хвост калиткой прищемят, то соседский кот левый глаз выцарапает. Сколько раз Мокишна его к нам на лечение приносила – это не поддается простому подсчету! Так вот, ты не поверишь! Звали эту ошибку природы Счастливчик!
Теперь мы хохотали впятером.
И снова нам ложилась по ноги, копыта и лапы лесная дорога. Ведя Хитреца в поводу, я соображала, как организовать ночлег. Конечно, измученному и промерзшему коню, да и всем нам, не помешало бы переночевать в тепле. Однако солнце уже свалилось за верхушки деревьев, и было понятно, что до
