же лаборатории — всё шло нормально. Ну, бывало, что заказов меньше обычного, но потом бывало и больше. И там народ стал чаще болеть, и Василию приходилось помогать — все люди, сегодня ты мне поможешь, завтра я тебе. Нормально. Не во всех лабораториях советского типа люди друг другу волки. Не во всех.
А вот погода подкачала. Сырой и промозглый май сменил сырой и промозглый апрель. А работа над книгой медленно, но верно замедлялась.
— Слушай, — заметила как-то раз Нина. — Как странно, да? Чем ближе ты к финалу, тем больше тебе что-то мешает!
— Верно, — согласился Василий. — Прямо как в той книге, у Стругацких!
— Успеешь, да? — она обняла его. — Я могу чем-то помочь?
Будь рядом, попросил он без слов. И она поняла.
Лета как и не было. И в смысле погоды — по пальцам одной руки можно сосчитает дни, когда они с Ниной просто ходили гулять, вместо того, чтобы наблюдать за дождём из окон. И в смысле работы над книгой. А Муза не появлялась. Но Василий уже не мог позволить себе ничего не делать на этом основании. Наоборот, отчего-то знал: вернётся. Мало ли у неё дел! Вон сколько людей, и всем нужна!
— Думал, — с Агриппиной Васильевной стал чуть не каждый день говорить. С ней, да с той старухой, которая именовала себя исключительно по отчеству. — Думал, будет детектив. Но так и не начал, даже название уже не помню, или про что там было. Как будто кто подтолкнул.
— Бывает, — начальница ЖЭУ покивала. — Что решишь, а потом как будто кто подтолкнёт. Или присоветует.
Точно-точно. Вот когда Муза рядом, все мысли неизбежно устремлялись в русло киберпанка. Чёрт, а может, он ей очень нравится? Ну, киберпанк этот?
— Моей Музе нравится киберпанк, — улыбнулся Василий. — Наверное, она и присоветовала.
Агриппина Васильевна пару раз щёлкнула своим секатором. Задумалась, значит. Как задумается, всегда так щёлкает.
Стало пропадать время. Смешно звучит? Василий просыпался, когда Муза работала с ним, часа в три. В пять возвращался в постель. На кухне проводил часа по три-четыре, по ощущениям и по тому, что показывали часы, а потом — компьютер. Правда, часы потом таинственным образом показывали настоящее время — утром. Кто их переводил? Муза? А на компьютере кто?
И вот, с трудом открыв глаза, Василий побрёл было на кухню, исполнил весь ритуал — от включения в сеть инструмента работы до расстановки чашек и чайников на столе — всегда ставил чашку для Музы, пусть даже пока её нет — и…
Как в том фильме, про прибор, который гипнотизировал людей лазерным светом. Посмотрел на часы… было три, стало четыре. Стоит так же у стола, чай давно остыл. И настроение совершенно нерабочее.
Так повторилось несколько раз подряд, пока Василий не заподозрил неладное. Понял: как только смотрит на часы, в любом их виде, такое может случиться. Две недели ушло коту под хвост, потому что заходил на кухню, и — р-р-раз! — всё, пора обратно. И устал отчего-то, и мыслей нет. А вот если не видеть стрелок или цифр — нормально. Правда, и тут тоже: стоило хотя бы ненадолго отвлечься от книги, дать себе волю заниматься чепухой, как время начинало течь очень быстро. Буквально.
— Вот зараза, — подумал вслух Василий как-то раз. И разозлился. Ага, вот мы как: вначале откуда-то находим лишние часы, а потом их отнимаем, так? А я просил о лишних часах, если уж на то пошло?
Гнев прошёл быстро. И Василий устыдился, если честно: ну почему он решил, что это Муза?
15
…было двадцать девятое августа. Три часа четырнадцать минут утра. Едва он вспомнил Музу, как ему померещилось движение там, за окном. Дождик, ветер, тучи ползут очень низко, а померещилось! Василий выключил свет на кухне, всмотрелся за окно.
Двор. И там, под фонарём — единственным на детской площадке — стоят люди. Вот не лень им в такую погоду! Василий всмотрелся и увидел там… Музу! Точно, она!
Он сам не помнил, почему так решил. Надо успеть, думал он, пока они не ушли. Нина спала, как в те ночи, словно время остановилось в комнате, но Василий уже не стал всматриваться и думать. Едва хватило ума зонт схватить и надеть ботинки, а не сандалии. И плащ набросить.
Охота попасть в страну чудес — погуляйте по Городку глухой ночью во время грозы. Правда, страна может быть и жутковатой, но точно не забудете никогда. Василий открыл дверь, и ветер немедленно сбил дыхание, а в лицо швырнул пригоршню брызг. Вон они, люди, вон фонарь. Там специально живую изгородь сделали, небольшой такой лабиринт, детям очень нравится, и двор уже который раз получал награды на конкурсах за оформление.
Он шёл и не мог дойти. Хотя шёл! Что тут идти, сделать два десятка шагов! Но вроде и сквозь кусты пробирался, и обходил, а люди в конусе тусклого света оставались всё время рядом, но не приближались! Что за наваждение!
Василий сделал ещё несколько шагов, и… оказался в том самом проходе, который вёл на полянку с фонарём.
И чуть не потерял дар речи, увидев, кто там стоит.
Агриппина Васильевна, с неизменным секатором. Ольга Владимировна, точно она, и чего её принесло сюда, в такую ночь, из такой дали? И та старуха, Афанасьевна, с папиросой в зубах. А перед ними стояла Муза. Стояла в том самом драном свитере и джинсах, которые любила больше всего.
И все сухие! Умереть, не встать!
И словно включили громкость. Ветер дул, и молнии оглушали окрестности неизбежным громом, а слышно было всё. И, похоже, собравшиеся не замечали Василия.
— …Тебе сто раз говорили уже, — Агриппина Васильевна посмотрела в лицо Музы, и та выдержала взгляд. Хотя вид был такой — вот-вот расплачется. — Не вмешивайся! Не мешай им самим выбирать! Ведь он сам выбрал: детектив. Сам? Я кого спрашиваю?
— Сам, — Муза говорила глухо.
— Вот… дай сюда! — сказано было старухе, Афанасьевне. Та протянула сумочку, Агриппина Васильевна вытащила из неё клубок и показала Музе. — Вот, что тут у нас? Конкурсы, победы, публикации. Все старались! Как ты и просила! Просила ведь? Ну? Громче говори!
— Просила, — едва слышно отозвалась Муза.
— Вот, — Агриппина Васильевна удовлетворённо кивнула. — А теперь ничего этого не будет, понимаешь? Ни экранизации, ни этих ваших Букеров-Шмукеров, ничего. Потому что лезешь, куда не просят. Киберпанк ей нравится! А мне детективы нравится, и что? Я же не заставляю всех писать только детективы! Всё, милочка. Оставь его в покое. Вот начнёт писать свои детективы, — она выделила слово «свои», — вот тогда милости просим. Раз он такой весь из себя хороший.
Василий, наверное, не сразу поверил, что слышит именно это. Но после такого долгого… после всего того, что Муза показала, уже не было возможности сомневаться. Ну никакой. И ему стало вначале обидно, потом он разозлился. Решают, значит, что ему будет, а что нет? Кто они такие?!
— А часы я все верну, — Агриппина Васильевна поднесла нить к глазам, принялась что-то там теребить, словно распускала на отдельные волокна. — Все, которые ты взяла без спросу! Чтобы знали, оба, как себя вести надо! — и поднесла свой секатор, явно примеряясь, чтобы аккуратно что-то перерезать. Муза смотрела на это, и по лицу её текли слёзы…
— Слушайте! — Василий сам не понял, откуда нашёл в себе храбрость. — Может, не надо за меня решать?
