Кроме Гуансюя против восстания ихэтуаней с самого начала выступали и некоторые другие правители Китая: генералы Не Шичэн и Юань Шикай, генерал-губернаторы Лю Куньи, Чжан Чжидун, Ли Хунчжан, сановники Сюй Цзинчэн и Юань Чан. Но для политики Цыси и ее окружения очень характерно, что часть этих сановников (Сюй Цзинчэн, Юань Чан и другие) тоже была казнена правительством — еще тогда, когда оно выступало в поддержку ихэтуаней.
Перед бегством из Пекина Цыси вновь удлинила список своих жертв: она велела нескольким евнухам надежно спрятать ее драгоценности, а затем приказала утопить этих евнухов, чтобы они не могли обворовать ее или проболтаться. Когда вдовствующая императрица покидала Сиань, какой-то человек бросился к ее паланкину; стража решила, что он покушается на жизнь Цыси, и отрубила ему голову. А это оказался просто юродивый.
Поведение Цыси в то время отразил известный китайский прозаик начала XX века Ли Баоцзя в своем обличительном романе «События 1900 года». Особенно ценно, что этот роман был написан по свежим следам событий, еще при жизни вдовствующей императрицы. Примечательно также, что с наибольшей неприязнью Ли Баоцзя отнесся не к ихэтуаням, не к их противникам (иностранцам и отдельным китайским сановникам), а к маньчжурской верхушке, которая подло использовала ихэтуаней для своих целей. Вот что говорят весьма объективные в данном случае критики: «Писатель исключительно глубоко проник в междоусобную борьбу правителей, нарисовав князя Дуаня, Ган Ни, Чжао Шуцяо, Юй Сяня, Юань Шидуня и других чиновников, губящих государство. Кроме того, он с помощью сравнительно осторожных, завуалированных приемов разоблачил императрицу Цыси, которая поддержала ихэтуаней, а затем уничтожила их».
Всесильную государыню прозаик, конечно, не мог обличать так резко, как названных выше сановников, — во-первых, потому, что он не был революционером, а во-вторых, потому, что он писал в подцензурной газете. И все же нельзя согласиться с теми китайскими авторами, которые утверждали, будто Ли Баоцзя «прославляет Цыси».
«Мятежный князь открыто убил высоких сановников, но священные монархи не знали об этом» — так заканчивает писатель главу, изображающую казнь Сюй Цзинчэна и Юань Чана. Достаточно сопоставить выделенные мною слова, чтобы усомниться в искренности автора. Или возьмем эпизод из предыдущей главы, где Цыси в самый разгар осады посольств (2 июля 1900 года) отправляет в подарок иностранным дипломатам несколько корзин с арбузами, заверяя, будто старается подавить мятеж. Интересно, что эта нелепая история произошла в действительности: «Штурм посольств то продолжался, то прекращался; то вдруг тайно приказывалось „повсюду на месте казнить иностранцев без различия пола и возраста“... то в течение нескольких дней в посольства посылались подарки в виде арбузов, вина, овощей, фруктов, льда, риса, муки и т. п.».
Получив эти дары, и реальные иностранцы, и герои Ли Баоцзя были крайне поражены, так как помимо ихэтуаней их осаждали и правительственные войска. Но тут у писателя (именно у него, а не в жизни) обнаруживаются «два понимающих человека», которые объясняют, что сама императрица, наверное, ничего не знает о бедствиях иностранцев. Разве не похожа эта краткая отговорка, завершающая подробное описание недалекого монаршего лицемерия, на обход цензуры?
Далее Ли Баоцзя обличает Цыси еще глубже устами приближенных Гуансюя и иностранных офицеров. Группа иностранцев приходит на островок Интай, куда до бегства монархов из Пекина был заточен император, и завязывает разговор с двумя оставшимися здесь евнухами. Все они жалеют о том, что у Гуансюя ничего не вышло с реформами, считают это основной причиной восстания ихэтуаней и последовавшей за ним иностранной агрессии. Иначе говоря, главную вину за трагедию 1900 года Ли Баоцзя возлагает на Цыси, устроившую в 1898 году реакционный переворот. Это поразительно смелый отрывок, перекликающийся с авторским предисловием к роману, где Ли Баоцзя сравнивает содержащие «Событий 1900 года» и эпизод разграбления Янчжоу из знаменитой пьесы Кун Шанжэня «Веер с цветами персика». Необходимо пояснить, что резню в городе Янчжоу устроили в конце XVII века маньчжуры. Об этом существует специальная публицистическая книга Ван Сючу «Десять дней в Янчжоу», которая, как и пьеса Кун Шанжэня, неоднократно запрещалась под страхом смертной казни.
После неудавшейся авантюры с ихэтуанями Цыси, чувствуя шаткость своего положения, стала сама издавать указы о реформах. Ее критик мог подвергнуться нападкам и со стороны правительства, и со стороны многих либералов, поверивших Цыси. Но Ли Баоцзя, по-видимому, был готов выдержать такой двойной натиск — иначе он не обратился бы к проблемам (реформы 1898 года, события 1900 года), которые якобы уже отошли в прошлое. «Я написал этот роман только для того, чтобы читатели в нынешнее мирное время не забыли о прошлогодних бедствиях, набрались энергии и усердно делали каждый свое дело», — заявил Ли Баоцзя, как бы требуя настоящих, а не лживых перемен.
Реформы 1898 года были, конечно, больше похожи на «настоящие», но тоже не вполне устраивали Ли Баоцзя. Об этом свидетельствует его роман «Краткая история цивилизации» и главы 17-21 «Событий 1900 года», где вместе с наглой Цыси достается и слабому, нерешительному Гуансюю. Вряд ли правы литературоведы, заявляющие, что Ли Баоцзя «глубоко скорбит» о Гуансюе, что «бегству двора на запад... отводится слишком большое место». Даже если рассматривать подобный интерес к монаршим особам как одно из проявлений верноподданничества (возможно, внешнего), нельзя не видеть, что в указанных главах содержится острейший сатирический материал.
20 июля 1900 года, скрываясь из столицы, «Старая будда сказала: „Сейчас, когда перед нами сильный враг, достаточно заложить легкую коляску, большого числа сопровождающих не нужно“». Эти строки выглядят как сущее издевательство над трусостью и ханжеством Цыси, особенно если сопоставить их со словами из другой главы, где выясняется, что «крохотному уездному городу Хуайлай трудно кормить десять с лишним тысяч человек» — к такой цифре свелось «небольшое число сопровождающих».
Впрочем, лучше последовать прямо за монархами, которые «незаметно промчались больше семидесяти ли». Жители деревни, в которой изволил остановиться императорский кортеж, потрясены и даже забыли о необходимых поклонах. Цыси милостиво прощает их. «Священная добродетель высока, с древности не было подобной!» — восклицает автор, и нам снова, в свете предыдущих страниц, трудно расценить это иначе, как иронию. Особенно подозрительно выглядят места, где Ли Баоцзя с умилением описывает «непритязательность» монархов, «принимающих» у крестьян сотню яиц и все деньги, или показывает, как начальник уезда Хуайлай преподносит «обносившейся» Цыси приданое своей юной дочери. Дело в том, что писатель всегда ненавидел тех, кто ооирлл людей. Вряд ли могли нравиться ему и размышления старой националистки о том, китайская одежда ей дарится или маньчжурская. Но евнухи убеждают Цыси, что сейчас это все равно, и императрица повышает начальника уезда в должности — таким пронырам Ли Баоцзя тоже никогда не сочувствовал.
Завершается бегство монархов их трогательной встречей с членом Государственного совета Ваном, которого они недавно бросили в столице. Думаю, что этот новый контраст окончательно устраняет сомнения в сатирической, хотя порою и завуалированной, направленности «Событий 1900 года».
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
Ко времени поражения ихэтуаней реальная сила Цыси пошла под уклон, но окружающие это не очень замечали, потому что вдовствующая императрица продолжала цепко держаться за кормило правления и сохраняла весьма внушительный вид. Вот как описывает ее Юй Жунлин, впервые увидевшая государыню в 1903 году:
«Цыси оказалась невысокой старухой, старавшейся прибавить себе рост с помощью толстых подошв на своих маньчжурских туфлях. Ноздри у нее раздувались, в глазах горел властный огонь, но руки были красивыми. Настоящей красотой она, наверное, не отличалась даже в молодости, однако ум в ней чувствовался без сомнений. Одета она была в бледно-желтый маньчжурский халат и голубую безрукавку с расшитыми краями. Волосы были собраны в одинарный пучок, хотя и со множеством шпилек. Она единственная во дворце не носила сложной прически, что для остальных считалось большим проступком. Только во время крупных церемоний, например празднования Нового года, дней рождения или приема иностранцев, Цыси тоже приказывала делать себе двойной пучок».
