«Студия Бушленда».
— Буши! Что привело тебя с чёрного хода? — спросил он фотографа.
— Я совсем сбился, Квилл. Парадный въезд с Мейн-стрит ведёт к твоему чёрному ходу, а с глухой улицы попадаешь к твоему парадному входу.
— Придётся мне повернуть амбар. Заходи в клетку с тиграми и выпей чего-нибудь. Что ты предпочитаешь?
— У тебя есть джин с тоником?
— У меня есть всё. Побеседуй с кошками, пока я исполню обязанности бармена.
Джон Бушленд был талантливым фотографом. Он несколько раз пытался заснять сиамцев для ежегодного кошачьего календаря, но они подчеркнуто отказывались позировать.
Как бы осторожно ни подкрадывался Буши со своей камерой, кошки пускались наутек. После нескольких неудачных попыток он вынужден был отказаться от своей затеи.
Когда прибыл поднос с напитками, Бушленд поднял свой стакан и произнёс нечто вроде тоста:
— Угли ва ва! Это зулусское благословение — во всяком случае, так мне сказали.
— Лучше получи подтверждение в письменном виде, а то как бы тебе не попасть в беду, — посоветовал Квиллер. — Как дела в Центре искусств? Толпы ломятся в двери? И Беверли заставляет их снимать обувь?
— Именно из-за этого я сюда и приехал. Ты был на открытии клуба «Вспышка»?
— Я попытался туда проникнуть, но собралось слишком много народа.
— Ну так вот, туда проникли прошлой ночью! Никакого взлома — просто незаконно вошли в здание.
— Что они взяли?
— Ничего — даже лампочки не украли. Но они воспользовались аппаратурой и накурили в помещении.
— Хм-м, — задумчиво пробормотал Квиллер. — Есть какие-нибудь версии? Беверли об этом знает?
— О боже, да! Она просто вне себя! Мы решили не заявлять в полицию. Если раздуть это дело, то к нам могут снова забраться, и вообще, мы считаем, что это внутреннее дело.
— Члены клуба «Вспышка» имеют ключи от здания?
— Нет. В основном собираются группами. Правда, есть ключ, который могут взять члены клуба, желающие использовать аппаратуру для съёмки своего собственного фильма. За этот ключ расписываются, а после съёмки его возвращают в офис. Вчера вечером никто не расписывался за ключ, но, возможно, его брали на неделе и сделали с него дубликаты. Беверли занимается расследованием. Мне её жаль. Она принимает всё так близко к сердцу.
— Они не повредили аппаратуру?
— Нет, просто не положили на место. Они воспользовались видеомагнитофоном и проектором для слайдов. И явно проигнорировали надпись: «Курить запрещено», так как оставили в корзинке для мусора окурки и банки из-под пива.
— Как ты думаешь, что они смотрели? Вероятно, не «Унесённых ветром»? — спросил Квиллер.
— Скорее, что-нибудь низкопробное. Вопрос вот в чём: не наведаются ли они снова в следующий уик-энд после закрытия, чтобы побалдеть? — Буши вскочил. — Спасибо за угощение. Мне пора возвращаться в мою фотолабораторию. У свободных художников восьмидневная рабочая неделя.
Квиллер дошёл с гостем до его фургончика, и фотограф сказал:
— Есть! Я придумал, как снять твоих ребят! Есть такая специальная линза, изобретенная несколько десятков лет тому назад. Ею пользуются фотографы, исследующие края, куда не дошла цивилизация. Некоторые племена считают, что когда человека фотографируют, то у него забирают душу. Если мне удастся найти такую линзу, кошки даже не будут знать, что я их снимаю.
— Если найдёшь такую, я куплю её тебе, Буши. Полный вперёд!
В тот день несколько позже Квиллеру захотелось пройтись, и он направился по дорожке к Центру искусств, предварительно вернув сиамцев в амбар.
Время близилось к пяти часам, и на автостоянке было мало машин. Войдя в здание, он отправился в галерею, чтобы взглянуть на деревянную резную фигуру, которую купил. К его негодованию, она исчезла. Он пошёл искать Беверли Форфар.
— Она в моём кабинете, — объяснила Беверли. — Слишком многие хотели её купить. Они не понимают, что значит красная точка. Один мужчина так отвратительно себя вёл, что я решила убрать эту вещь с экспозиции.
— Могу я теперь забрать её домой? — спросил Квиллер.
— Нет, пока вся выставка не будет разобрана. Всё нужно как следует проверить.
— Сегодня было много посетителей?
— В воскресенье всегда полно народу. Люди приходят сюда после церкви или ланча в кафе, так что они одеты подобающим образом.
Беверли часто жаловалась на непрезентабельный вид многих посетителей. Сама она всегда выглядела «как картинка», по выражению Квиллера.
— Как реагирует публика на фотовыставку внизу? — спросил он.
Она издала стон.
— Какие-то тёмные личности забрались туда прошлой ночью! Мы стараемся сделать всё возможное, чтобы у города был прекрасный Центр искусств, а кто-то портит всё дело. Но есть и хорошие новости. Вернули ню Дафны!
— Все? — Он вспомнил, что ему рассказывал Торнтон о случае в таверне «Кораблекрушение».
— Примерно половину, причём их положили в ту самую коробку, откуда они пропали.
— Не давайте никому к ним притрагиваться. Возможно, там есть отпечатки пальцев.
— Значит, у всех нас будут брать отпечатки пальцев? Это так неловко!
Тут в её кабинете зазвонил телефон, и Квиллер направился в студию Девочки с Бабочками. Феба сидела одна, сосредоточившись на работе.
— Добрый день, — произнёс он спокойно. — Я пришёл доложить о гусеницах. Они объедаются и становятся упитаннее с каждым днём.
— О, хелло, мистер К., - ответила она вяло, бросила на Квиллера мимолетный взгляд и вернулась к своей работе.
Ему подумалось, что она устала: каждый день Феба ходит в бар и сидит там до самого закрытия. И кто знает, что они делают в нерабочие часы?
— Как Джаспер? — спросил Квиллер.
Она пожала плечами:
— Ему хорошо всюду, если только у него есть арахис.
— У меня есть квартира в Индейской Деревне — в «Ивах». А где живете вы? — В названиях зданий использовались породы местных деревьев.
— В «Березах».
«Березы» были роскошнее других зданий. Планировка та же самая, но в неё вкраплены шикарные детали вроде мраморных унитазов и огромных стенных шкафов.
— Я слышал, что вы в команде «Мазилки». А кто ещё?
— Торнтон Хаггис и Беверли.
— Вы хорошо проведёте время… Ну что же, увидимся завтра вечером на репетиции.
По пути домой Квиллер размышлял, отчего Феба пребывает в таком безрадостном настроении. Она не привыкла к ночной жизни… Чувствует себя виноватой перед родителями… Дуется. Беверли удалось изгнать Джаспера и гусениц, и, возможно, это она заставила Фебу надеть форменный халат — тускло-синий, с длинными рукавами и пуговицами на манжетах. В нём у художницы был унылый вид. Да и на душе у неё, вероятно, царило уныние.
В амбаре Коко то вспрыгивал на барную стойку, то соскакивал с неё и смотрел в окно. Это означало,
