склонность к употреблению экзотических деликатесов, большинство которых, кстати говоря, либо вовсе не имеет ног, либо имеет больше четырех. Она просто подчеркивает китайскую гастрономическую экономность и практичность. Первый человек, попробовавший устрицу, был не храбрым, а голодным.
Писать эту книгу само по себе не слишком приятное занятие: основа возникла, когда из рожденных в результате «мозгового штурма» трехсот или четырехсот страниц вычеркнулось сто пятьдесят или двести, и в остаток пришлось уместить все, что должно быть в тексте такой длины: мясо и кости, соединительные ткани, хрящи и внутренности и – что должно присутствовать буквально во всем – страсть и живость, и это еще не считая самого тяжелого в писательском искусстве, композиции, которой очень часто писатели владеют так слабо, что иные глупцы уже выставляют эту импотентность критерием современности написанного.
«Теоморфологический Ветхий Завет сира де Гедона» Мартина Ноймана – типичное австрийское псевдобарокко, хотя и неплохо написанное. Оно показалось мне слегка настоянным на Дали.
В иудейской мифологии я нашел описание человекоподобного зверя, который даже способен разговаривать, хотя и нечленораздельно. Этот зверь привязан к земле веревкой, исходящей из пупа, и питается травой, растущей в пределах досягаемости, а если «кто подойдет туда, куда позволяет дотянуться веревка, тех зверь терзает». Охотятся на этого зверя, стрелой перебивая веревку, и тогда «зверь испускает пронзительный крик и падает наземь». Описание мне понравилось, но кое-что в мифе осталось неясным: чем этот человекоподобный вегетарианец растерзывает свои жертвы и, что более существенно, зачем же ему питаться травой, если он за пуп привязан к матери-земле?
Из всех поглощаемых нами лакомств лишь табачный дым не тяжелит желудка.
Весна в этом году выдалась ранняя. Мы взяли велосипеды и отправились на первый в году пикник – из хлеба, вина, козьего сыра, колбасы, помидоров и – наша единственная экстравагантность – «Тысячелетних яиц» Дали.[24] Результатом были, как всегда, легкая боль в животе и изрядная усталость.
Упадок социальной значимости дворянства весьма однозначно соответствует совершенствованию свинской породы. Благодаря усилиям баварского эксперта по животноводству Вольфа, барона фон Тухера, помимо прежних пород «породистой немецкой ландсвиньи» и «благородной немецкой свиньи», уже несколько лет существуют «высокородные свиньи», голубокровные настолько, что порода их удостоена латинского названия. «Сус агнатум»[25] зовется бестия, которая отличается от нашей обычной свиньи, как бульдог-призер от дворовой шавки. Такого титулования какой-нибудь захолустный помещик и во сне не видел.
Один немецкий врач утверждает, что в свинине, поступающей сейчас в продажу, встречаются гомо- токсины, то бишь вещества, воспринимаемые нашими телами как яд.
Видел ток-шоу о массовом содержании животных. Один из участников, Конрад Лоренц, защищал справедливость утверждения «Звери – это тоже люди» (Алан Уоттс[26]). Другим был кто-то из обычных зверемучителей (то ли от науки, то ли от экономики), пример высокомерной этологической глупости. В качестве опровержения Лоренца с точки зрения современной экономики он заявил о том, что содержатель пятидесяти тысяч кур может ломать цены на них мелким фермерам. Помимо зрелища того, как ум отступает перед массированным натиском идиотизма (идиотизма, в данном случае выдающегося даже для чиновника научно-экспертного сельскохозяйственного бюро), из дискуссии лично я смог вынести немногое. Лоренц говорил, что кто- нибудь, понимающий «коровий», навряд ли смог бы вынести шум набитого телятами коровника – там звери «плачут» непрерывно. Молодой же этолог в ответ на это привел необихевиористскую[27] точку зрения, которая мало применима к нашим временам.
Снабжение нас мясом предполагало множество концлагерей для животных. Вчера я видел в фильме Франческо Рози «Христос остановился в Эболи»[28]сцену прихода в деревню кастратора. Люди приносили ему свиней, укладывали их на стол, крепко держали, кастратор взрезал свинье подбрюшье, запускал туда руку, извлекал что-то (то ли яйцевод, то ли семенной канатик) оттуда, швырял собаке, проворно это поедавшей, и зашивал рану. Далее человек и свинья убирались восвояси. Всякий зритель, вероятно, подумал бы, что это мучительство, однако боль длиной в пару минут – ничто по сравнению с пожизненной пыткой нашего способа свиноводства. Мы же ничего не имеем против рыбы, которую в Японии подают к столу еще живой – чтобы клиент сам мог убедиться в ее свежести – и нарезают прямо там.
4
После того как чудовище нас проглотило, мы очутились среди пышной растительности на местности, напоминавшей видом внутренность кухонного горшка. Мы все, принцесса Аберкромби, Билл Орр и я, остались невредимы, если не считать того, что принцесса превратилась в большой круглый швейцарский сыр. Узнали мы об этом только потому, что сыр обнаружился там, где была принцесса, а именно справа от меня и слева от Билла Орра. «Какое печальное превращение такого милого существа! – сказал Билл Орр с непритворной скорбью. – Но и из этого мы можем извлечь немало пользы. Хоть принцесса до сих пор так услаждала наше зрение и слух пением и танцами, теперь будет чем усладиться нашим долго бурчавшим желудкам».
«Верно подмечено, ваша честь, – сказал я, – столь неожиданная и чудесная трапеза будет приятной и полезной в наших странствиях». Однако, прежде чем мы смогли претворить свой замысел в жизнь, из-за парчового занавеса, замеченного нами поодаль, послышался сильный шум. Вскоре парча раздвинулась и показалась странная процессия. Среди орды музицирующих обезьян и пьяных епископов, постоянно цеплявших крюками посохов шапки друг друга, к нам несли в паланкине Великого Фрутгрейпа. Имя его мы узнали потому, что оно было вышито на паланкине золотыми буквами. Великий Фрутгрейп был необыкновенно тучным мужчиной приятной наружности, который в продолжение приведенной ниже речи сжевал несколько дынек, наваленных вместе с прочими фруктами в утробе его паланкина.
«Что я вижу! – воскликнул Великий Фрутгрейп. – Сыр в сопровождении двух господ! Какой приятный сюрприз в нашем повседневном однообразии! Скажи мне, сыр, что побудило тебя приблизиться к Великому Фрутгрейпу?» – «Мой господин…» – сказал я, не надеясь, что сыр сам сможет ответить, однако чу! – сыр перебил меня и заговорил: «Не что другое привело меня сюда, о Великий Фрутгрейп, как пламенное желание познакомить вас со своей нежной плотью!» Услышав эти слова, Великий Фрутгрейп начал трястись от хохота так, что по щекам его покатились слезы величиной с горох. Великий Фрутгрейп становился все краснее и краснее, и из обрывков слов, которые он выкашливал и выплевывал, содрогаясь, мы с Биллом Орром с некоторым трудом поняли: ужасно смешным ему показалось то, что именно своей нежной плотью сыр и разговаривал! Что мы восприняли как неудачную метафору, Великий Фрутгрейп, очевидно, принял за блестящую остроту. Но веселье ему впрок не пошло, потому что кожа Великого Фрутгрейпа вдруг лопнула, трещина побежала сверху донизу, две половинки, как две скорлупки, отвалились в стороны, и обнажилось нутро. И нутро это, как с немалым удивлением обнаружили мы с Биллом Орром, оказалось большим швейцарским сыром, похожим на тот, в который превратилась несчастная принцесса Аберкромби.
Великий Фрутгрейп от такого неожиданного обнажения своей сокровенной натуры тоже, по-видимому, смутился. Во всяком случае смеяться внезапно перестал и принял приличный вид (насколько сыр вообще способен принять приличный вид).
«Мистический союз! Мистический союз!» – провозгласил он повелительно и зычно. И в самом деае, все сборище, от музицирующих обезьян до пьяных епископов, тут же принялось готовиться к свадьбе двух сыров. Мы с Биллом Орром посчитали, что будем гостями. «В применении к ним выражение „плотская страсть' звучит весьма оригинально», – сказал Билл Орр, из-за чьей страсти к острословию я нередко попадал в весьма неприятные ситуации.
Мы пытались привести наше потрепанное платье в более-менее праздничный вид. Однако заметили, что в лапах свиты Великого Фрутгрейпа засверкали ножи, и епископ недвусмысленным жестом подтвердил, если кто, паче чаяния, недослышал: мы будем на свадьбе не гостями, а свадебным угощением. Нам перспектива стать угощением на мистическом бракосочетании двух голов сыра показалась противоестественной установленному Творцом миропорядку, и мы задумали незаметно улизнуть под предлогом изготовления к празднику красочного транспаранта с надписью: «Да здравствуют сыры,
