лестного слышал про этот дом! Обрати внимание, Бегемот: прият но думать о том, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов.
– Как ананасы в оранжереях, – сказал Бегемот и, чтобы лучше полюбоваться на кремовый дом с колоннами через отделяющий его сад, влез на основание чугунной решетки.
– Совершенно верно, – согласился Коровьев, – и сладкая жуть подкатывается к сердцу, когда я подумаю, что, быть может, в этом до ме сейчас зреет будущий автор «Дон Кихота», или «Фауста», или, черт побери, «Мертвых душ»! А?
– Страшно подумать, – подтвердил Бегемот.
– Да, – продолжал Коровьев, – удивительных вещей можно дождаться от этого дома, объединившего под своей кровлей не сколько тысяч подвижников, решивших отдать свою жизнь на слу жение Мельпомены, Полигимнии и Талии! Возьмет кто-нибудь из них и ахнет «Ревизора» или «Онегина»!
– И очень просто, – подтвердил Бегемот.
– Да, – продолжал Коровьев и озабоченно поднял палец, – но! Если на эти нежные тепличные растения не нападет какой-нибудь микроорганизм, не подточит их в корне, если они не загниют! А это бывает с ананасами! Ой как бывает!
– Кстати, – осведомился Бегемот, щурясь через дыру в решет ке. – Что они делают на веранде?
– Обедают, – сказал Коровьев, – добавлю к этому, дорогой мой, что здесь очень недурной и недорогой ресторан. А я, между тем, ис пытываю желание выпить большую ледяную кружку пива.
– И я тоже, – ответил Бегемот, и оба негодяя зашагали по ас фальтовой дорожке под липами к веранде ресторана. Бледная и оза боченная гражданка в носочках, в белом беретике сидела на венском стуле у входа с угла на веранду. Перед нею на простом столе лежала толстая книга, в которую гражданка вписывала входящих в ресто ран. Гражданка остановила входящих двух словами:
– Ваши удостоверения?..
Она с удивлением глядела на пенсне Коровьева и примус Бегемо та, а также на его разорванный локоть.
– Я извиняюсь, какие удостоверения? – спросил Коровьев, удив ляясь.
– Вы – писатели? – спросила гражданка.
– Безусловно, – с достоинством ответил Коровьев.
– Ваши удостоверения, – повторила гражданка.
– Прелесть моя… – начал нежно Коровьев.
– Я – не прелесть, – ответила гражданка.
– Это очень жаль, – разочарованно сказал Коровьев и продол жил: – Неужели для того, чтобы убедиться в том, что Достоевский – писатель, нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц «Преступления и наказания», и без всякого удо стоверения вы сразу поймете, что имеете дело с писателем. Да я по лагаю, что у него и удостоверения-то никакого не было! Как ты дума ешь? – обратился он к Бегемоту.
– Пари держу, что не было, – ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая рукавом пот на лбу.
– Вы – не Достоевский, – сказала гражданка, сбиваемая с толку болтовней Коровьева.
– Почем знать, почем знать, – ответил тот.
– Достоевский умер, – сказала гражданка, но неуверенно.
– Протестую, – горячо сказал Бегемот, – Достоевский бессмер тен!
– Ваши удостоверения, граждане, – сказала гражданка.
– Помилуйте, это в конце концов смешно… – не сдавался Коровь ев. – Вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся в моей голове? Или в этой голове? – И он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того, чтобы гражданка лучше осмотрела ее.
– Пропустите, граждане! – нетерпеливо сказала она. Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили какого-то писателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой ле жал на воротнике пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель при ветливо кивнул гражданке и на ходу поставил в подставленной ему книге какую-то закорючку и проследовал на веранду за трельяж.
– Положение наше затруднительно, – сказал Коровьев Бегемо ту, – нелепо, как быть…
Бегемот горько развел руками и надел кепку на круглую голову, по росшую чем-то очень похожим на кошачью шерсть.
И в тот момент негромко прозвучал над головой гражданки го лос:
– Пропустите, Софья Павловна.
Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возникла белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Он приветли во глядел на двух сомнительных оборванцев, делая пригласитель ный жест.
Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был слишком ощутимой вещью в ресторане, которым он заведовал.
Софья Павловна покорно спросила:
– Как ваша фамилия?
– Панаев, – вежливо отвел Коровьев.
Гражданка записала фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.
– Скабичевский, – пропищал тот, почему-то указывая на свой примус.
Софья Павловна записала и эту фамилию и пододвинула книгу по сетителям, и они расписались.
Коровьев против слова «Панаев» написал: «Скабичевский», а Бе гемот против Скабичевского: «Панаев». Арчибальд Арчибальдович, поражая Софью Павловну, очаровательно улыбаясь, повел гостей к лучшему столику в противоположном конце веранды, у самой, иг рающей в боковом солнце, зелени трельяжа.
Софья же Павловна, моргая от изумления, долго изучала стран ные записи посетителей в книге.
Официантов Арчибальд Арчибальдович удивил не менее, чем Со фью Павловну. Он лично отодвинул от столика стул, приглашая сесть Коровьева, мигнул кому-то, что-то шепнул, и два официанта за суетились вокруг столика и двух оборванцев, из которых один свой примус поставил рядом со своим порыжевшим ботинком на пол. Не медленно скатерть в желтых пятнах исчезла со столика, в воздухе взметнулась белейшая, как бедуинский бурнус, другая скатерть, и Ар чибальд Арчибальдович уже шептал тихо, но выразительно, склоня ясь к уху Коровьева:
– Чем прикажете потчевать?.. Балычок имею особенный… у ар хитекторского съезда оторвал…
– Вы… э… дайте нам… вообще закуску… э, – сказал благожела тельно Коровьев, раскидываясь на стуле.
– Понимаю, понимаю, – склоняя гладко расчесанную голову, го ворил Арчибальд Арчибальдович.
Увидев, как общается с весьма сомнительными посетителями шеф, официанты оставили всякие сомнения и поднажали. Они зна ли, что если Арчибальд Арчибальдович что-нибудь делает, то знает, что делает. Один официант подносил спичку Бегемоту, вынувшему из кармана окурок и всунувшему его в рот, другой звенел стеклом вы ставляемых у приборов рюмок, лафитников и тонкостенных бока лов, из которых так хорошо пьется нарзан, а забегая вперед, ска жем… пился нарзан под тентом грибоедовской веранды.
– Филейчиком из рябчика могу угостить… – музыкальным шепо том говорил Арчибальд Арчибальдович.
Гость в треснувшем пенсне совершенно одобрял предложения ко мандира брига, благожелательно сверкало стеклышко его пенсне.
Обедающий за соседним столиком известный беллетрист Петра ков-Суховей с супругой, доедающий свиной эскалоп, со свойственной всем писателям наблюдательностью заметил ухаживания Арчи бальда Арчибальдовича и очень удивлялся. А супруга его, почтенная дама, просто приревновала пирата и даже ложечкой постучала… по ра, мол, и мороженое подавать! В чем дело?
Однако, послав Петраковой обольстительную улыбку, Арчибальд Арчибальдович направил к ней официанта, чахоточного вида тоще го человека, а сам не покинул своих посетителей. Ах, умен был Арчи бальд Арчибальдович. И наблюдателен, пожалуй, не похуже, чем и сами писатели. Он слышал о сеансе в Варьете, слышал – и мимо не пропустил слово «клетчатый»… догадался о том, кто его посетители! А уж догадавшись, конечно, ссориться с ними не стал. Софья Пав ловна тоже хороша! Вздумала преграждать им путь на веранду!.. Да, впрочем, что с нее спрашивать!
Надменно тыча ложечкой в раскисавшее сливочное мороженое, Петракова-Суховей злыми глазами глядела, как столик перед двумя, одетыми как шуты какие-то, обрастал яствами. Вымытые до блеска салатные листья торчали из вазы со свежей икрой, миг… и появи лось на специально пододвинутом отдельном столике запотевшее ведерко…
Лишь убедившись в том, что сделано по чести, лишь тогда, когда в руках официанта прилетела сковорода, на которой что-то ворча ло, Арчибальд Арчибальдович позволил себе покинуть двух загадоч ных посетителей, да и то предварительно шепнув:
– Извините… на минутку… лично пригляжу за филейчиками… – Он отлетел от столика и скрылся через внутренний ход ресторана.
Если бы кто-нибудь проследил его дальнейшие действия, они, не сомненно, показались бы наблюдателю странными.
Арчибальд Арчибальдович отправился в кладовку, открыл ее сво им ключом, закрылся, вынул из ларя со льдом осторожно, чтобы не запачкать манжет, два увесистых балыка, запаковал их тут же в газет ную бумагу, и веревочкой перевязал, и в сторону отложил. Затем ря дом в комнатке проверил, на месте ли его пальто на шелковой подклад ке и шляпа, и лишь после этого действительно отправился в кухню, где повар уже получил повеление относительно филейчиков.
Нет, странного ничего не было в действиях Арчибальда Арчи бальдовича. Просто он обладал очень хорошим чутьем, и оно ему го ворило, что обед двух посетителей будет хоть и роскошен, но непро должителен. И оно его не обмануло. В то время как Коровьев и Беге мот чокались второй рюмкой прекрасной холодной московской двойной очистки водки, появился на веранде потный, взволнован ный хроникер Боба Кандалупский и подсел к Петраковым. Положив свой разбухший портфель на столик, Боба немедленно всунул свои губы в ухо Петракову-Суховею и зашептал в это ухо какие-то очень соблазнительные вещи. Мадам Петракова, изнывая от любопытст ва, и свое ухо подставила к пухлым
