рафинаду.
В квартире № 50 побывали еще раз. И не только побывали, но и ос мотрели ее чрезвычайно тщательно, не пропустив даже каминов.
Однако никого не нашли в ней. Собственно говоря, достаточно было семплеяровских показаний, карповских показаний, а также по казаний раздетых гражданок, чтобы твердо установить короткий путь от сеанса к некоему артисту Воланду, тут же заняться им и так или иначе его разъяснить. Но дело чрезвычайно осложнилось тем, что не только в квартире № 50, не только вообще где-либо в Москве не обнаруживалось следов пребывания этого Воланда со своим асси стентом и черным котом, но, что хуже, никак не устанавливался са мый факт его приезда в Москву!
Решительно нигде он не зарегистрировался, нигде не предъявлял ни паспорта, ни каких-либо бумаг, и никто о нем ничего не слыхал. Ласточкин из программного отдела зрелищ клялся и божился, что никакой программы никакого Воланда он не разрешал и не подпи сывал и ровно ничего не знает о приезде мага Воланда в Москву. И уж по глазам Ласточкина можно было смело сказать, что он чист, как хрусталь.
Тот самый Прохор Петрович, заведующий главным сектором зре лищных площадок…
Кстати, он вернулся в свой костюм так же внезапно, как и выско чил из него. Не успела милиция войти в кабинет, как Прохор Петро вич оказался на своем месте за столом, к исступленной радости Сусанны Ричардовны, но к недоумению зря потревоженной мили ции…
Да, так Прохор Петрович, так же как и Ласточкин, решительно ничего не знал ни о каком Воланде.
Выходило что-то странное: тысячи зрителей, весь состав Варье те, Семплеяров, культурный и интеллигентный человек, видели ма га, и ассистента, и кота, многие пострадали от их фокусов, а следов от мага, иностранца, никаких в Москве нет.
Оставалось допустить, что он провалился сквозь землю, бежал из Москвы тотчас же после своего отвратительного сеанса, или же дру гое: что он вовсе в Москву не приезжал.
Но если первое, то несомненно, что, исчезая, он прихватил с со бою всю головку администрации Варьете, а если второе, то, стало быть, сама администрация, учинив предварительно какую-то па кость, скрылась из Москвы.
Разбитое окно в кабинете, опрокинутое кресло, поведение Тузабубен весьма выразительно свидетельствовали в пользу первого, и все усилия следствия сосредоточились на обнаружении Воланда и его поимке.
Надо отдать справедливость тому, кто вел следствие. Поплавского разыскали с исключительной быстротой. Лишь только дали теле грамму в Ленинград, на нее пришел ответ, что Поплавский обнару жен в гостинице «Астория» в № 412-м, том самом, что рядом с лиф том и в котором серо-голубая мебель с золотом.
Тут же он был арестован и допрошен. Затем в Москву пришла те леграмма, что Поплавский в состоянии полувменяемом, никаких путных ответов не дает, а плачет и просит спрятать его в брониро ванную комнату и приставить к нему вооруженную охрану. Была по слана телеграмма: под охраной доставить финдиректора немедлен но в Москву.
В тот же день, но позже, был найден и след Лиходеева. Во все го рода были разосланы телеграммы с запросами о Лиходееве, и из Владикавказа был получен ответ о том, что Лиходеев был во Влади кавказе и что он вылетел на аэроплане в Москву. Такие же точно за просы о Варенухе пока что результатов не принесли. Известный всей столице администратор как в воду канул.
Тем временем тем лицам, которые вели следствие по этому не обыкновенному делу, пришлось принимать и рассматривать все новый и новый материал о необычайных происшествиях в Моск ве. Тут оказались и поющие служащие, из-за которых пришлось останавливать работу целого учреждения, и временно пропав ший Прохор Петрович, и бесчисленные происшествия с денеж ными бумажками, и таинственные превращения их то в иностран ную валюту, то в обрывки газет, путаница, неприятности и аресты, связанные с этим, и многое другое все в этом же, и очень непри ятном, роде.
Самое неприятное, самое скандальное и неразрешимое было, ко нечно, похищение головы покойного Берлиоза прямо из гроба среди бела дня из Грибоедовского зала на бульваре, произведенное с пора жающей чистотой и ловкостью. Пришитая к шее голова была отши та и пропала.
По ходу работы следствия, нечего и говорить, ему пришлось по бывать и в знаменитой клинике Стравинского за городом, и здесь обнаружен был богатейший материал. К первому явились к злосча стному Жоржу Бенгальскому, но у него получили мало. Несчастный плакал, хватался за шею, волновался, нес бредовые путаные речи. Несомненно было только, что показания его совершенно сходились с показаниями Аркадия Аполлоновича и других: да, было трое, этот Воланд, длинный по кличке Фагот и черный кот.
Конферансье оставили в его комнате, успокоив ласковыми слова ми и пожеланиями скорейшего выздоровления, и перешли к другим делам в этой же клинике.
Лучший следователь города Москвы, молодой еще человек, с при ятными манерами, ничуть не похожий на следователя, лишенный роковой проницательности в глазах, в то время как помощник его за нимался с Жоржем Бенгальским, пришел к дежурному ординатору и попросил список лиц, поступивших в клинику за последнее время, примерно за неделю.
Он тот же час обратил внимание на Босого Никанора Ивановича, попросил историю его болезни, и второй помощник его проследо вал к Никанору Ивановичу. Бездомный Иван Николаевич заинтере совал следователя еще более, чем Никанор Иванович, хоть он и не жил в доме на Садовой и к происшествиям в Варьете не имел никако го отношения.
Рассказы Ивана о консультанте, о Понтии Пилате, записанные в истории болезни, вызвали в следователе самое сугубое внимание, и к Ивану он отправился сам.
Дверь Иванушкиной комнаты отворилась, и в нее вошел упомяну тый уже следователь, круглолицый, спокойный и сдержанный блон дин. Он увидел лежащего на кровати побледневшего и осунувшегося молодого человека.
Следователь представился, сказал, что зашел на минутку потолко вать именно о тех происшествиях, которых свидетелем был Иван позавчера вечером на Патриарших прудах.
О, как торжествовал бы Иван, если бы следователь явился к нему раньше, в ночь на четверг, скажем, когда Иван исступленно добивал ся, чтобы его выслушали, чтобы кинулись ловить консультанта!
Да, к нему пришли, его искали, и бегать ни за кем не надо было, его слушали, и консультанта явно собирались поймать. Но, увы, Ива нушка совершенно изменился за то время, что прошло с момента ги бели Берлиоза. Он отвечал на мягкие и вежливые вопросы следова теля довольно охотно, но равнодушие чувствовалось во взгляде Ива на, его интонациях. Его не трогала больше судьба Берлиоза.
Иванушка спал перед приходом следователя и видел во сне город странный. С глыбой мрамора, изрезанной колоннадами, с чешуйча той крышей, горящей на солнце, на противоположном холме терра сы дворца с бронзовыми статуями, тонущими в тропической зелени. Он видел идущие под древними стенами римские когорты.
И видел сидящего неподвижно, положив руки на поручни, брито го человека в белой мантии с кровавым подбоем, ненавистно глядя щего в пышный сад, потом снимающего руки с поручней, без воды умывающего их.
Нет, не интересовали Ивана Бездомного более ни Патриаршие пруды, ни происшедшее на них трагическое событие!
Следователь получил богатейший материал. Да, проклятый кот оказался и здесь. Длинный клетчатый также!
– Скажите, Иван Николаевич, а вы сами как далеко были от тур никета, когда Берлиоз свалился под трамвай? – спросил следова тель.
Чуть заметная усмешка почему-то тронула губы Ивана, и он отве тил:
– Я был далеко.
– А как примерно, в скольких шагах?
Иван поморщился, припоминая, ответил:
– Шагах в сорока…
– Стояли или сидели?
– Сидел.
– А этот клетчатый был возле самого турникета?
– Нет, он сидел на скамеечке недалеко.
– Хорошо помните, что он не подходил к турникету в тот мо мент, когда Берлиоз упал?
– Помню. Не подходил. Он развалившись сидел.
– Разве так хорошо было видно на сорок шагов?
– Хорошо. Фонарь горел на углу Ермолаевского, и вывеска над турникетом.
Эти вопросы были последними вопросами следователя. После них он встал, пожал руку Иванушке, пожелал скорее поправиться, выразил надежду, что вскорости вновь будет читать его стихи.
– Нет, – тихо ответил Иван, – я больше стихов писать не буду.
Следователь вежливо усмехнулся, позволил себе выразить уве ренность, что поэт сейчас в состоянии депрессии, но это скоро пройдет.
– Нет, – тихо отозвался Иван, глядя вдаль, на гаснущий небос клон, – это не пройдет. Стихи, которые я писал, – плохие стихи, и я дал клятву их более не писать.
– Ну, ну, – усмехнувшись, ответил следователь и вышел. Сомне ний более не было. На Патриарших прудах действовал тот же самый со своим помощником, что и в Варьете. Значит, деятельность его на чалась еще ранее, чем на скандальном сеансе в Варьете. Деятель ность эта, увы, началась с убийства. Следователь не сомневался в том, что Иванушка не повинен в ней. Он не толкал под страшные колеса своего редактора. Возможно, что клетчатый действительно был в некотором отдалении от турникета и физически не способст вовал падению на рельсы.
Но, следователь в этом не сомневался, какая-то шайка во главе с сильнейшим гипнотизером, невиданно сильнейшим гипнотизе ром, внедрилась в Москву и совершила страшные вещи. Берлиоз шел на смерть загипнотизированным.
Все, по сути, было уже ясно. Теперь оставалось только одно: взять этого Воланда. А вот брать-то было некого! Хоть и было известно, что гнездо Воланда
