утренней боли осталось только тупое воспоминание, прокуратор старался понять, в чем причина его мучений. Он понял это быстро, но старался обма нуть себя. Он понял, что сегодня что-то было безвозвратно упущено, и теперь он, это упустивший, какими-то мелкими и ничтожными действиями старается совершенное исправить, внушая себе, что действия эти большие и не менее важные, чем утренний приговор. Но они не были серьезными действиями, увы, он это понимал.
На одном из поворотов он остановился круто и свистнул и при слушался. На этот свист в ответ послышался грозный низкий лай, и из сада выскочил на балкон гигантский остроухий пес серой шер сти в ошейнике с золочеными бляшками.
– Банга… Банга… – слабо крикнул прокуратор.
Пес поднялся на задние лапы, а передние опустил на плечи свое му хозяину, так что едва не повалил его на пол, хотел лизнуть в губы, но прокуратор уклонился от этого и опустился в кресло. Банга, высу нув язык, часто дыша, улегся у ног своего хозяина, и в глазах у пса вы ражалась радость оттого, во-первых, что кончилась гроза, которой пес не любил и боялся, и оттого, что он опять тут рядом с этим чело веком, которого любил, уважал и считал самым главным, могучим в мире повелителем, благодаря которому и себя считал существом высшим.
Но улегшись и поглядев в вечереющий сад, пес сразу понял, что с хозяином его случилась беда. Поэтому он переменил позу, подошел сбоку и передние лапы и голову положил на колени прокуратору, вы мазав полы палюдаментума мокрым песком. Вероятно, это должно было означать, что он готов встретить несчастие вместе со своим хозяином. Это он пытался выразить и в глазах, скошенных к хозяи ну, и в насторожившихся, навостренных ушах.
Так оба они, и пес и человек, и встретили вечер на балконе.
В это время гость, покинувший прокуратора, находился в боль ших хлопотах. Покинув балкон, он отправился туда, где помещались многочисленные подсобные службы великого дворца и где была рас квартирована часть когорты, пришедшей в Ершалаим вместе с про куратором, а также та, не входящая в состав ее, команда, непосредст венно подчиненная гостю.
Через четверть часа примерно пятнадцать человек в серых пла щах верхом выехали из задних черных ворот дворцовой стены, а за ними тронулись легионные дроги, запряженные парой лошадей. Дроги были загружены какими-то инструментами, прикрытыми ро гожей. Эти дроги и конный взвод выехали на пыльную дорогу за Ершалаимом и под стенами его с угловыми башнями направились на се вер к Лысой Горе.
Гость же через некоторое время, переодетый в старенький нево енный плащ, верхом выехал из других ворот дворца Ирода и поехал к крепости Антония, где квартировали вспомогательные войска. Там он пробыл некоторое очень незначительное время, а затем след его обнаружился в Нижнем Городе, в кривых его и путаных улицах, куда он пришел уже пешком.
Придя в ту улицу, где помещались несколько греческих лавок, он подошел к той из них, где торговали коврами. Лавка была уже запер та. Гость прокуратора вошел в калитку, повернул за угол и у терраски, увитой плющом, негромко позвал:
– Низа!
На зов этот на террасе появилась молодая женщина без покрыва ла. Увидев, кто пришел, она приветливо заулыбалась, закивала. Ра дость на ее красивом лице была неподдельна.
– Ты одна? – по-гречески негромко спросил Афраний.
– Одна, – шепнула она, – муж уехал. Дома только я и служанка.
Она сделала жест, означающий «входите». Афраний оглянулся и потом вступил на каменные ступени. И он и женщина скрылись внутри.
Афраний пробыл у этой женщины недолго, не более пяти минут. Он вышел на террасу, спустил пониже капюшон на глаза и вышел на улицу.
Сумерки надвигались неумолимо быстро. Предпраздничная тол чея была велика, и Афраний потерялся среди снующих прохожих, и дальнейший путь его неизвестен.
Женщина же, Низа, оставшись одна, стала спешить, переодевать ся, искать покрывало. Она была взволнована, светильника не зажгла.
В несколько минут она была готова, и послышался ее голос:
– Если меня спросят, скажи, что я ушла в гости к Энанте.
Ее сандалии застучали по камням дворика, старая служанка за крыла дверь на террасу.
В это же время из домика в другом переулке Нижнего Города вы шел молодой чернобородый человек в белом чистом кефи, ниспа давшем на плечи, в новом голубом таллифе с кисточками внизу, в но вых сандалиях.
Горбоносый красавец, принарядившийся для великого праздни ка, шел бодро, обгоняя прохожих, спеша к дворцу Каиафы, поме щавшемуся недалеко от храма.
Его и видели входящим во двор этого дворца, в котором пробыл недолгое время.
Посетив дворец, в котором уже стали загораться светильники, молодой человек вышел еще бодрее, еще радостнее, чем раньше, и заспешил в Нижний Город.
На углу ему вдруг пересекла дорогу как бы танцующей походкой идущая легкая женщина в черном, в покрывале, скрывающем глаза. Женщина откинула покрывало, метнула в сторону молодого челове ка взгляд, но не замедлила легкого шага.
Молодой человек вздрогнул, остановился, но тотчас бросился вслед женщине. Нагнав ее, он в волнении сказал:
– Низа!
Женщина повернулась, прищурилась, холодно улыбнулась и мол вила по-гречески:
– А, это ты, Иуда? А я тебя не узнала…
Иуда, волнуясь, спросил шепотом, чтобы не слышали прохожие:
– Куда ты идешь, Низа? – Голос его дрожал.
– А зачем тебе это знать? – спросила Низа, отворачиваясь.
Сердце Иуды сжалось, и он ответил робко:
– Я хотел зайти к тебе…
– Нет, – ответила Низа, – скучно мне в городе. У вас праздник, а мне что делать? Сидеть и слушать, как ты вздыхаешь? Нет. И я ухо жу за город слушать соловьев.
– Одна? – шепнул Иуда.
– Конечно, одна.
– Позволь мне сопровождать тебя, – задохнувшись, сказал Иуда.
Сердце его прыгнуло, и мысли помутились. Низа ничего не отве тила и ускорила шаг.
– Что же ты молчишь, Низа? – спросил Иуда, равняя по ней свой шаг.
– А мне не будет скучно с тобой? – вдруг спросила Низа и оберну лась к Иуде.
В сумерках глаза ее сверкнули, и мысли Иуды совсем смешались.
– Ну, хорошо, – вдруг смягчилась Низа, – иди. Но только отойди от меня и следуй сзади. Я не хочу, чтобы про меня сказали, что виде ли меня с любовником.
– Хорошо, хорошо, – зашептал Иуда, – но только скажи, куда мы идем.
Тогда Низа приблизилась к нему и прошептала:
– В масличное имение, в Гефсиманию, за Кедрон… Иди к маслич ному жому, а оттуда к гроту. Отделись, отделись от меня и не теряй меня из виду.
И она заспешила вперед, а Иуда, делая вид, что идет один, что он сам по себе, пошел медленнее.
Теперь он не видел окружающего. Прохожие спешили домой, праздник уже входил в город, в воздухе слышалась взволнованная речь. По мостовой гнали осликов, подхлестывали их, кричали на них. Мимо мелькали окна, и в них зажигались огни.
Иуда не заметил, как пролетела мимо крепость Антония. Конный патруль с факелом, обливавший тревожным светом тротуары, про скакал мимо, не привлекши внимания Иуды.
Он летел вперед, и сердце его билось. Он напрягался в одном же лании – не потерять черной легкой фигурки, танцующей впереди. Когда он был у городской восточной стены, луна выплыла над Ершалаимом. Народу здесь было мало. Проскакал конный римлянин, про ехали двое на ослах. Иуда был за городской стеной.
Дорогу под стеною заливала луна. Воздух после душного города был свеж, благоуханен.
Черная фигурка бежала впереди. Иуда видел, как она оставила до рогу под стеной и пошла прямо на Кедронский ручей. Иуда хотел прибавить шагу, но фигурка обернулась и угрожающе махнула ру кою.
Тогда Иуда отстал.
Фигурка вступила на камни ручья, где воды было по щиколотку, и перебралась на другую сторону.
Немного погодя то же сделал и Иуда. Вода тихо журчала у него под ногами. Перепрыгивая с камешка на камешек, он вышел на гефсиманский берег. Фигурка скрылась в полуразрушенных воротах имения и пропала.
Иуда прибавил шагу.
Ко всему прибавился одуряющий запах весенней ночи. Благоуха ющая волна сада накрыла Иуду, лишь только он достиг ограды. Запах мирта и акаций, тюльпанов и орхидей вскружил ему голову.
И он, после пустынной дороги, сверкающей в лунном неудержи мом сиянии, проскочив за ограду, попал в таинственные тени разве систых, громадных маслин. Дорога вела в гору, и Иуда подымался, тяжело дыша, из тьмы попадая в узорчатые лунные ковры. Он уви дел на поляне на левой руке у себя темное колесо масличного жома и груду бочек… Нигде не было ни души.
Над ним теперь гремели и заливались соловьи.
Цель его была близка. Он знал, что сейчас он услышит тихий ше пот падающей из грота воды. И услыхал его. Теперь цель была близка.
И негромко он крикнул:
– Низа!
Но вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, пе ред ним выпрыгнула на дорогу мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло тускло в руке у нее и погасло.
Как-то сразу Иуда понял, что погиб, и слабо вскрикнул: «Ах!»
Он бросился назад, но второй человек преградил ему путь.
Первый, что был впереди, спросил Иуду:
– Сколько получил сейчас? Говори, если хочешь сохранить жизнь!
Надежда вспыхнула в сердце Иуды. Он отчаянно вскрикнул:
– Тридцать денариев, тридцать денариев. Вот они! Берите! Но сохраните жизнь!
Передний мгновенно выхватил у него из рук кошель. В то же мгновение сзади него взлетел нож и, как молния, ударил его под ло патку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрюченными пальцами он выбросил вверх. Передний
