прокуратор. Вы оказались правы. Я не сумел уберечь Иуду из Кериафа. Его зарезали.
Четыре глаза в ночной полутьме глядели на Афрания, собачьи и волчьи.
– Как было? – жадно спросил Пилат.
Афраний вынул из-под хламиды заскорузлый от крови мешок с двумя печатями.
– Вот этот мешок с деньгами Иуды подбросили убийцы в дом первосвященника, – спокойно объяснял Афраний, – кровь на этом мешке Иуды.
– Сколько там? – спросил Пилат, наклоняясь к мешку.
– Тридцать денариев.
Прокуратор рассмеялся, потом спросил:
– А где убитый?
– Этого я не знаю, – ответил Афраний, – утром будем его искать.
Прокуратор вздрогнул, глянул на пришедшего.
– Но вы наверное знаете, что он убит?
На это прокуратор получил сухой ответ:
– Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал служ бу еще при Валерии Грате. И мне не обязательно видеть труп, чтобы сказать, что человек убит. Я официально вам докладываю, что чело век, именуемый Иудой из города Кериафа, этою ночью убит.
– Прошу простить, Афраний, – отозвался вежливый Пилат, – я еще не проснулся, оттого и говорю нелепости. И сплю я плохо и вижу лунную дорогу. Итак, я хотел бы знать ваши предположе ния по этому делу. Где вы собираетесь его искать? Садитесь, Аф раний.
– Я собираюсь его искать у масличного жома в Гефсиманском саду.
– Почему именно там?
– Игемон, Иуда убит не в самом Ершалаиме и не далеко от него. Он убит под Ершалаимом.
– Вы замечательный человек. Почему?
– Если бы его убили в самом городе, мы уже знали бы об этом и тело уже было бы обнаружено. Если бы его убили вдалеке от горо да, пакет с деньгами не мог быть подброшен так скоро. Он убит вбли зи города. Его выманили за город.
– Каким образом?
– Это и есть самый трудный вопрос, прокуратор, – сказал Афраний, – и даже я не знаю, удастся ли его разрешить.
– Да, – сказал Пилат во тьме, ловя лицо Афрания, – это действи тельно загадочно. Человек в праздничный вечер уходит неизвестно зачем за город и там погибает. Чем, как и кто его выманил?
– Очень трудно, прокуратор…
– Не сделала ли это женщина? – вдруг сказал прокуратор и по верх головы Афрания послал взгляд на луну.
А Афраний послал взгляд прокуратору и сказал веско:
– Ни в каком случае, прокуратор. Это совершенно исключено. Более того, скажу: такая версия может только сбить со следу, мешать следствию, путать меня.
– Так, так, так, – отозвался Пилат, – я ведь только высказал пред положение…
– Это предположение, увы, ошибочно, прокуратор. Единствен но, что в мире может выманить Иуду, это деньги…
– Ага… но какие же деньги, кто и зачем станет платить ночью за городом?
– Нет, прокуратор, не так. У меня есть другое предположение, и пожалуй, единственное. Он хотел спрятать свои деньги в укромном, одному ему известном месте.
– Ага… ага… это, вероятно, правильно. Еще: кто мог убить его?
– Да, это тоже сложно. Здесь возможно одно лишь объяснение. Очевидно, как вы и предполагали, у него были тайные поклонники. Они и решили отомстить Каиафе за смертный приговор.
– Так. Ну что же теперь делать?
– Я буду искать убийцу, а меня тем временем вам надлежит отдать под суд.
– За что, Афраний?
– Моя охрана упустила его в Акре.
– Как это могло случиться?
– Не постигаю. Охрана взяла его в наблюдение немедленно по сле нашего разговора с вами. Но он ухитрился на дороге сделать странную петлю и ушел.
– Так. Я не считаю нужным отдавать вас под суд, Афраний. Вы сделали все, что могли, и больше вас никто не мог бы сделать. Взы щите с сыщика, потерявшего его. Хотя и тут я не считаю нужным быть особенно строгим. В этой каше и путанице Ершалаима можно потерять верблюда, а не то что человека.
– Слушаю, прокуратор.
– Да, Афраний… Мне пришло в голову вот что: не покончил ли он сам с собою?
– Гм… гм, – отозвался в полутьме Афраний, – это, прокуратор, маловероятно.
– А по-моему, ничего невероятного в этом нет. Я лично буду при держиваться этого толкования. Да оно, кстати, и спокойнее всех других. Иуду вы не вернете, а вздувать это дело… Я не возражал бы даже, если бы это толкование распространилось бы в народе.
– Слушаю, прокуратор.
Особенно резких изменений не произошло ни в небе, ни в луне, но чувствовалось, что полночь далеко позади и дело идет к утру. Со беседники лучше различали друг друга, но это происходило оттого, что они присмотрелись.
Прокуратор попросил Афрания поиски производить без шуму и ликвидировать дело, и прежде всего погребение Иуды, как можно скорее.
А затем он спросил, сделано ли что-либо для погребения трех каз ненных.
– Они погребены, прокуратор.
– О, Афраний! Нет, не под суд вас надо отдавать, нет! Вы достой ны наивысшей награды! Расскажите подробности.
Афраний начал рассказывать. В то время как он сам занимался де лом Иуды, команда тайной стражи достигла Голгофы еще засветло. И не обнаружила одного тела.
Пилат вздрогнул, сказал хрипло:
– Ах, как же я этого не предвидел!
Афраний продолжал повествовать. Тела Дисмаса и Гестаса с вы клеванными уже хищными птицами глазами подняли и бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили очень скоро. Некий человек…
– Левий Матвей, – тихо, не вопросительно, а как-то горько-ут вердительно сказал Пилат.
– Да, прокуратор…
Левий Матвей прятался в пещере на северном склоне Голгофы, дожидаясь тьмы. Голое тело убитого Иешуа было с ним. Когда стра жа вошла в пещеру, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал, что не совершил никакого преступления, что всякий по закону имеет пра во похоронить казненного преступника, если желает. Что он не же лает расставаться с этим телом. Он говорил бессвязно, о чем-то про сил и даже угрожал и проклинал…
– Меня, – сказал тихо Пилат, – ах, я не предвидел… Неужели его схватили за это?
– Нет, прокуратор, нет, – как-то протяжно и мягко ответил Аф раний, – дерзкому безумцу объяснили, что тело будет погребено.
Левий Матвей, услыхав, что речь идет об этом, поутих, но заявил, что он не уйдет и желает участвовать в погребении. Что его могут убить, но он не уйдет, и предлагал даже для этой цели хлебный нож, который был с ним.
– Его прогнали? – сдавленным голосом спросил Пилат.
– Нет, прокуратор, нет.
Что-то вроде улыбки в полутьме мелькнуло на лице Афрания.
Левию Матвею было разрешено участвовать в погребении. Тут Афраний скромно сказал, что не знал, как поступить, и что если он сделал ошибку, допустив к участию этого Левия Матвея, то она по правима. Левий Матвей, свидетель погребения, может быть легко так или иначе устранен.
– Продолжайте, – сказал Пилат, – ошибки не было. И вообще, я начинаю теряться, Афраний. Я имею дело с человеком, который, повидимому, никогда не делает ошибок. Этот человек – вы.
Левия Матвея взяли на повозку, так же как и тела, и через два ча са, уже в сумерках, достигли пустынного ущелья. Там команда, рабо тая посменно по четыре человека, в течение часа выкопала глубокую яму и похоронила в ней трех казненных.
– Обнаженными?
– Нет, прокуратор. Хитоны были взяты командой. На пальцы я им надел медные кольца. Ешуа с одною нарезкою, Дисмасу с двумя и Гестасу с тремя. Яма зарыта, завалена камнями. Поручение ваше исполнено.
– Если бы я мог предвидеть… Я хотел бы видеть этого Левия Матвея.
– Он здесь, прокуратор, – ответил Афраний, вставая и кланяясь.
– О, Афраний!..
Пилат поднялся, потер руки, заговорил так:
– Вы свободны, Афраний. Я вам благодарен. Прошу вас принять от меня это. – И он достал из- под плаща, как тогда днем, спрятанный мешок.
– Раздайте награды вашей команде. А лично от меня вот вам на память… – Пилат взял со стола тяжелый перстень и подал его Афранию.
Тот склонился низко, говоря:
– Такая честь, прокуратор…
– Итак, Афраний, – заговорил Пилат, плохо слушая последние слова своего гостя, нервничая почему-то и потирая руки, что, по-ви димому, становилось привычкой прокуратора, – вы свободны, я не держу вас. Мне пришлите сюда этого Левия сейчас же. Я поговорю с ним. Мне нужны еще кое-какие подробности дела Иешуа.
– Слушаю, прокуратор, – отозвался Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор обернулся, хлопнул в ладоши и вскричал:
– Эй! Кто там? Свету в колоннаду мне! Свету!
Из тьмы у занавеса тотчас выскочили две темные, как ночь, фигу ры, заметались, а затем на столе перед Пилатом появились три све тильника.
Лунная ночь отступила с балкона, ее как будто унес с собою уходя щий Афраний, а через некоторое время громадное тело Крысобоя заслонило луну. Вместе с ним на балкон вступил другой человек, ма ленький и тощий по сравнению с кентурионом.
Кентурион удалился, и прокуратор остался наедине с пришед шим.
Огоньки светильников дрожали, чуть коптили.
Прокуратор смотрел на пришедшего жадными, немного испуган ными глазами, как смотрят на того, о ком слышали много, о ком сами думали и кто наконец появился.
Пришедший был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смот рел по-волчьи, исподлобья. Он был непригляден и скорее всего по ходил на городского нищего, каких много толпится у террас храма или на базарах Нижнего Города.
Молчание продолжалось долго, и нарушилось оно каким-то странным поведением пришельца. Он изменился в лице, шатнулся и если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.
– Что с тобой? – спросил его Пилат.
– Ничего, – ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая,
