нужно было, хотя бы временно, прописаться в трех комнатах покойного племянника.
В пятницу днем Максимилиан Андреевич вошел в дверь комнаты, в которой помещалось домоуправление дома № 302 -бис по Садовой улице в Москве.
В узенькой комнате, где на стене висел старый плакат, изображав ший в нескольких картинках способы оживления утонувших в реке, за деревянным столом в полном одиночестве сидел средних лет не бритый человек с встревоженными глазами.
– Могу ли я видеть председателя правления? – вежливо осведо мился экономист-плановик, снимая шляпу и ставя свой чемоданчик на порожний стул.
Этот, казалось бы, простенький вопрос почему-то расстроил си дящего, так что он даже изменился в лице. Кося в тревоге глазами, он пробормотал невнятно, что председателя нету.
– Он на квартире у себя? – спросил Поплавский. – У меня сроч нейшее дело.
Сидящий ответил опять-таки очень несвязно. Но все-таки можно было догадаться, что председателя на квартире нету.
– А когда он будет?
Сидящий ничего не ответил на это и с какою-то тоской поглядел в окно.
«Ага!» – сказал сам себе умный Поплавский и осведомился о сек ретаре.
Странный человек за столом даже побагровел от напряжения и сказал невнятно опять- таки, что секретаря тоже нету… когда он придет, неизвестно и… что секретарь болен…
«Ага!..» – сказал себе Поплавский.
– Но кто-нибудь же есть в правлении?
– Я, – слабым голосом отозвался человек.
– Видите ли, – внушительно заговорил Поплавский, – я являюсь единственным наследником покойного Берлиоза, моего племянника, погибшего, как вам известно, на Патриарших, и я обязан, соглас но закону, принять наследство, заключающееся в нашей квартире номер пятьдесят…
– Не в курсе я, товарищ… – тоскливо перебил человек.
– Но, позвольте, – звучным голосом сказал Поплавский, – вы член правления и обязаны…
И тут в комнату вошел какой-то гражданин. При виде вошедшего сидящий за столом побледнел.
– Член правления Пятнажко? – спросил у сидящего вошедший.
– Я, – чуть слышно ответил тот.
Вошедший что-то пошептал сидящему, и тот, совершенно рас строенный, поднялся со стула, и через несколько секунд Поплав ский остался один в пустой комнате правления.
«Эх, какое осложнение! И нужно ж было, чтоб их всех сразу…» – с досадой думал Поплавский, пересекая асфальтовый двор и спеша в квартиру № 50.
Лишь только экономист-плановик позвонил, дверь открыли, и Максимилиан Андреевич вошел в полутемную переднюю. Удивило его несколько то обстоятельство, что непонятно было, кто ему от крыл: в передней никого не было, кроме громаднейшего черного ко та, сидящего на стуле.
Максимилиан Андреевич покашлял, потопал ногами, и тогда дверь кабинета открылась и в переднюю вышел Коровьев. Максимилиан Андреевич поклонился ему вежливо, но с достоинством, и сказал:
– Моя фамилия Поплавский. Я являюсь дядей…
Но не успел он договорить, как Коровьев выхватил из кармана грязный платок, уткнулся в него носом и заплакал.
– …покойного Берлиоза…
– Как же, как же, – перебил Коровьев, отнимая платок от лица – Я как только глянул на вас, догадался, что это вы! – Тут он затрясся от слез и начал вскрикивать: – Горе-то, а? Ведь это что же такое делается? А?
– Трамваем задавило? – шепотом спросил Поплавский.
– Начисто! – крикнул Коровьев, и слезы побежали у него из-под пенсне потоками. – Начисто! Я был свидетелем. Верите – раз! Голо ва – прочь! Правая нога – хрусть, пополам! Левая – хрусть, пополам! Вот до чего эти трамваи доводят! – И, будучи, видимо, не в силах сдержать себя, Коровьев клюнул носом в стену рядом с зеркалом и стал содрогаться в рыданиях.
Дядя Берлиоза был искренне поражен поведением неизвестного. «Вот, говорят, не бывает в наш век сердечных людей!» – подумал он, чувствуя, что у него самого начинают чесаться глаза. Однако в то же время неприятное облачко набежало на его душу, и тут же мелькнула змейкой мысль о том, что не прописался ли этот сердечный человек уже в квартире покойного, ибо и такие примеры в жизни бывали.
– Простите, вы были другом моего покойного Миши? – спросил он, утирая рукавом левый сухой глаз, а правым изучая потрясаемого печалью Коровьева. Но тот до того разрыдался, что ничего нельзя бы ло понять, кроме повторяющихся слов «хрусть – и пополам!». Нарыдавшись вдоволь, Коровьев отлепился наконец от стенки и вымолвил:
– Нет, не могу больше! Пойду приму триста капель эфирной ва лерьянки!.. – И, повернув к Поплавскому совершенно заплаканное лицо, добавил: – Вот они, трамваи-то!
– Я извиняюсь, вы мне дали телеграмму? – спросил Максимили ан Андреевич, мучительно думая о том, кто бы мог быть этот удиви тельный плакса.
– Он! – ответил Коровьев и указал пальцем на кота.
Поплавский вытаращил глаза, полагая, что ослышался.
– Нет, не в силах, нет мочи, – шмыгая носом, продолжал Коровь ев, – как вспомню: колесо по ноге… одно колесо пудов десять весит… Хрусть!.. Пойду лягу в постель, забудусь сном, – и тут он исчез из пе редней.
Кот же шевельнулся, спрыгнул со стула, стал на задние лапы, под боченился, раскрыл пасть и сказал:
– Ну, я дал телеграмму. Дальше что?
У Максимилиана Андреевича сразу закружилась голова, руки и ноги отнялись, он уронил чемодан и сел на стул напротив кота.
– Я, кажется, русским языком спрашиваю, – сурово сказал кот, – дальше что?
Но Поплавский не дал никакого ответа.
– Паспорт! – тявкнул кот и протянул пухлую лапу.
Ничего не соображая и ничего не видя, кроме двух искр, горящих в кошачьих глазах, Поплавский выхватил из кармана паспорт, как кинжал. Кот снял с подзеркального стола очки в толстой черной оп раве, надел их на морду, от чего сделался еще внушительнее, и вынул из прыгающей руки Поплавского паспорт.
«Вот интересно: упаду я в обморок или нет?» – подумал Поплав ский. Издалека доносились всхлипывания Коровьева, вся передняя наполнилась запахом эфира, валерьянки и еще какой-то тошной мерзости.
– Каким отделением выдан документ? – спросил кот, всматрива ясь в страницу. Ответа не последовало.
– Четыреста двенадцатым, – сам себе сказал кот, водя лапой по паспорту, который он держал кверху ногами, – ну да, конечно! Мне это отделение известно! Там кому попало выдают паспорта! А я б, на пример, не выдал такому, как вы! Нипочем не выдал бы! Глянул бы только раз в лицо и моментально отказал бы! – Кот до того рассер дился, что швырнул паспорт на пол. – Ваше присутствие на похоро нах отменяется, – продолжал кот официальным голосом, – потруди тесь уехать к месту жительства. – И рявкнул в дверь: – Азазелло!
На его зов в переднюю выбежал маленький, прихрамывающий, обтянутый черным трико, с ножом, засунутым за кожаный пояс, ры жий, с желтым клыком, с бельмом на левом глазу.
Поплавский почувствовал, что ему не хватает воздуху, поднялся со стула и попятился, держась за сердце.
– Азазелло, проводи! – приказал кот и вышел из передней.
– Поплавский, – тихо прогнусил вошедший, – надеюсь, уже все понятно?
Поплавский кивнул головой.
– Возвращайся немедленно в Киев, – продолжал Азазелло, – си ди там тише воды, ниже травы и ни о каких квартирах в Москве не мечтай, ясно?
Этот маленький, доводящий до смертного страха Поплавского своим клыком, ножом и кривым глазом, доходил экономисту только до плеча, но действовал энергично, складно и организованно.
Прежде всего он поднял паспорт и подал его Максимилиану Анд реевичу, и тот принял книжечку мертвой рукой. Затем именуемый Азазелло одной рукой поднял чемодан, другой распахнул дверь и, взяв под руку дядю Берлиоза, вывел его на площадку лестницы. Поплавский прислонился к стене. Без всякого ключа Азазелло открыл чемодан, вынул из него громадную жареную курицу без одной ноги, завернутую в промаслившуюся газету, и положил ее на площадке. За тем вытащил две пары белья, бритвенный ремень, какую-то книжку и футляр и все это спихнул ногой в пролет лестницы, кроме курицы. Туда же полетел и опустевший чемодан. Слышно было, как он грох нулся внизу, и, судя по звуку, от него отлетела крышка.
Затем рыжий разбойник ухватил за ногу курицу и всей этой курицей плашмя, крепко и страшно так ударил по шее Поплавского, что тулови ще курицы отскочило, а нога осталась в руках Азазелло. Все смешалось в доме Облонских, как справедливо выразился знаменитый писатель Лев Толстой. Именно так и сказал бы он в данном случае. Да! Все сме шалось в глазах у Поплавского. Длинная искра пронеслась у него перед глазами, затем сменилась какой-то траурной змеей, погасившей на мгновенье майский день, – и Поплавский полетел вниз по лестнице, держа в руке паспорт. Долетев до поворота, он выбил на следующей площадке ногою стекло в окне и сел на ступеньке. Мимо него пропрыгала безногая курица и свалилась в пролет. Оставшийся наверху Аза зелло вмиг обглодал куриную ногу и кость засунул в боковой карманчик трико, вернулся в квартиру и с грохотом закрылся.
В это время снизу начали слышаться осторожные шаги подымаю щегося человека.
Пробежав еще один пролет, Поплавский сел на деревянный ди ванчик на площадке и перевел дух.
Какой-то малюсенький пожилой человек с необыкновенно пе чальным лицом, в чесунчовом старинном костюме и твердой соло менной шляпе с зеленой лентой, подымаясь вверх по лестнице, оста новился возле Поплавского.
– Позвольте вас спросить, гражданин, – с грустью осведомился человечек в чесунче, – где квартира номер пятьдесят?
– Выше! – отрывисто ответил Поплавский.
– Покорнейше вас благодарю, гражданин, – так же грустно сказал человечек и пошел вверх, а Поплавский поднялся и
