ничего не стоит, и их давно уже человечество сдало в ар хив. Согласитесь, что в области разума никаких доказательств суще ствования Бога нет и быть не может.
– Браво! – вскричал иностранец. – Браво! Вы полностью повто рили мысль беспокойного старикашки Иммануила по этому поводу! Но вот курьез: он начисто разрушил все доказательства, а затем, как бы в насмешку над собою, соорудил собственное шестое доказатель ство!
– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образо ванный Берлиоз, сразу сообразивший, о ком идет речь, – также не убедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассужде ния по этому поводу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.
Берлиоз говорил и в это время думал: «Но все-таки, кто же он та кой? Он великолепно говорит по-русски!»
– Взять бы этого Канта, да за эти самые доказательства года на три в Соловки! – неожиданно бухнул Иван Николаевич.
– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение направить Канта в Соловки не только не порази ло иностранца, а, напротив, привело в восторг.
– Именно! Именно! – закричал он, и глаз его, обращенный к Ивану, засверкал. – Ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком – ты, профессор, какую-то чепуху придумал, ведь над тобой смеяться будут!
Берлиоз вытаращил глаза, глянул на иностранца. «За завтраком… Канту?..» – подумал он.
– Но, – продолжал иностранец, не смущаясь изумлением Берли оза, – водрузить его в Соловки невозможно, по той причине, что он уже сто двадцать пять лет находится в местах, гораздо более отдален ных от Патриарших прудов, чем Соловки.
– Жаль! – отозвался Иван, не совсем разобравшись в последних словах своего противника, а просто испытывая раздражение против него и не обращая внимания на укоризненное подмигивание и гри масы Берлиоза.
– И мне жаль! – подтвердил неизвестный и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нету, то, спрашивается, кто же управляет жизнью на земле? – и он повел рукой, указывая на дома.
– Человек! – сурово ответил Иван Николаевич.
– Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы уп равлять, нужно, как всем понятно, составить точный план на неко торый хоть сколько- нибудь приличный срок. И вот, позвольте вас спросить, как же может управлять жизнью человек, если он такого 19 М. Булгаков плана не может составить даже на смехотворный срок лет в сто, ска жем, и вообще не может ручаться даже хотя бы за свой завтрашний день? И в самом деле, – тут неизвестный обратился к Берлиозу, – во образите, только что вы начнете управлять, распоряжаться други ми и собою, вообще входить во вкус… и вдруг у вас… кхе, кхе… сар кома! – Тут иностранец сладко хихикнул, как будто мысль о саркоме доставила ему удовольствие. – Саркома, – повторил он, щурясь, звучное слово. – И вот, какое уж тут управление! Ничья судьба вас более не интересует… К гадалкам, бывали случаи, обращались обра зованнейшие люди! И через некоторое время тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, уже не сидит за своим столом, а лежит в деревянном ящике, и оркестр играет над ним, и плохо иг рает, марш Шопена. И окружающие, понимая, что толку от лежаще го нет более никакого, выбрасывают его в печку. А бывает и хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, ведь пустяко вое, казалось бы, дело, и этого сделать не может, потому что вдруг поскользнется да и попадет под трамвай! Что же, вы скажете, это он сам собой управлял? Не лучше ли думать, что кто-то управился с ним другой?
И здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.
Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и тревожные какие-то мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец, – напряженно размышлял он, – он престранный тип! Но, позвольте, кто же он такой?»
– Вы хотите курить? – внезапно обратился к Поныреву иностра нец и взялся за карман. – Вы какие предпочитаете?
– Ау вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил Иван Николаевич.
– Какие предпочитаете? – учтиво повторил неизвестный.
– «Нашу марку», – злобно ответил Иван.
Иностранец немедленно вытащил из кармана портсигар и галант но предложил Поныреву:
– «Наша марка»!
Поэта и редактора не столько поразила «Наша марка», сколько портсигар. Он был громадных размеров, чистого золота, и на крыш ке его сверкнула синим и белым огнем алмазная буква «F».
«Нет, иностранец»! – подумал Берлиоз.
Закурили.
«Надо будет ему возразить, а то уж очень он бойко разговорил ся! – думал Берлиоз. – И возразить так: да, человек смертен, но это ничего не значит…»
Однако он не успел ничего сказать, как сказал иностранец:
– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И не может ска зать, что он будет делать в сегодняшний вечер.
«Какая-то дурацкая постановка вопроса!» – помыслил Берлиоз и вслух сказал:
– Ну, здесь уж есть некоторое преувеличение. Сегодняшний ве чер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что если на Бронной мне свалится на голову кирпич…
– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно заговорил неизвест ный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уве ряю вас, что вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.
– Может быть, вы знаете, какой, – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, – и скажете мне?
– Охотно, – отозвался незнакомец. Он прищурился на Берлиоза, смерил его взором, как будто собирался сшить ему костюм, и сквозь зубы пробормотал: – Раз… Меркурий во втором доме… ушла луна… шесть – несчастье, вечер семь… – и громко добавил: – Вам отрежут голову!
– А кто? – спросил Берлиоз. – Интервенты? – Он усмехнулся. – Немцы?
– Нет, – ответил неизвестный, – русская комсомолка.
– Гм… – криво ухмыльнувшись неловкой шутке иностранца, ска зал Берлиоз, – простите, но это маловероятно.
– Итак, позвольте вас спросить, что вы будете делать сегодня ве чером, если не секрет?
– Секрета нет. Сегодня в 10 часов в Массолите будет заседание, и я буду председательствовать на нем.
– Нет, этого быть никак не может, – твердо заявил иностранец.
– Это почему? – спросил Берлиоз, на сей раз с раздражением.
– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшум но чертили птицы, – что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила, но уже и разлила. Так что заседание не состо ится.
Тут, понятное дело, под липами наступило молчание.
– Простите, – сказал Берлиоз, дико глядя на иностранца, – я ни чего не понял. При чем здесь постное масло?
– Постное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Иван Ни колаевич, очевидно, решив объявить войну незваному собеседни ку. – Вам, гражданин, не приход ил ось бывать в сумасшедшем доме?
– Иван! – воскликнул Берлиоз.
Но иностранец ничуть не обиделся, а, наоборот, безумно развесе лился.
– Бывал! Бывал! И не раз! – вскричал он со смехом, но не сводя несмеющегося глаза с Ивана Николаевича. – Где я только не бывал. Досадно только, что я не удосужился спросить у профессора толком, что такое мания фурибунда. Так что вы уж сами спросите об этом у него, Иван Николаевич!
Понырев изменился в лице.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Помилуйте, дорогой Иван Николаевич, кто же вас не знает? – сказал иностранец и вынул из кармана вчерашний номер еженедель ного иллюстративного журнала, и Иван Николаевич тут же узнал на первой же странице и свои буйные вихры, и глаза, и собственные стихи. Однако на этот раз еще одно доказательство славы и популяр ности не обрадовало Понырева.
– Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не може те подождать минуточку, я хочу товарищу пару слов сказать…
– О, с удовольствием! – с резким акцентом воскликнул ино странец. – Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
– Вот что, Миша, – заговорил поэт тихо, оттащив в сторону Бер лиоза, – это никакой не интурист, а шпион, это белый, перебрав шийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет.
– Почему шпион? – шепнул неприятно пораженный Берлиоз.
– Верь чутью, – засипел ему в ухо Иван Николаевич, – он дура ком притворяется, чтобы выспросить кой-что. Идем, идем, а то уй дет…
И поэт за руку потянул расстроенного Берлиоза к скамейке. Не знакомец не сидел, а стоял возле скамейки, держа в руках визитную карточку.
– Извините меня, что я в пылу нашего интересного спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, а в кармане у меня и пас порт, подтверждающий то, что написано на карточке, – веско сказал иностранец, проницательно глядя на обоих друзей.
Те сконфузились, а иностранец спрятал карточку. Ивану Никола евичу удалось прочесть только начало первого слова «Professor» и начальную букву фамилии, опять-таки «F».
– Очень приятно, – сказал смущенно Берлиоз. – Берлиоз!
Опять произошли рукопожатия и опять сели на скамью.
– Вы в качестве консультанта, наверно, приглашены к нам, про фессор? – спросил Берлиоз.
– Да, консультанта, – подтвердил профессор.
– Вы – немец? – спросил Иван.
– Я-то? – переспросил профессор и задумался. – Да, пожалуй, неметц… – сказал он.
– А у вас какая специальность? – ласково осведомился Берлиоз.
– Я специалист по черной магии.
«На тебе!» – воскликнул мысленно Иван.
– И… и вас по этой специальности пригласили к нам? – вытара щив глаза, спросил Берлиоз.
– По этой пригласили, – подтвердил
