признать женой вдову своего брата, что было не только его правом, но и его обязанностью. Вопрос сильно осложнился этим объяснением. После довольно продолжительных споров Атамкул признал, однако же, что со стороны жениха произошло, хотя совершенно невольное, нарушение прав невесты, а потому все бии согласились вступить в переговоры с родителями жениха об их удовлетворении. После этих переговоров биям удалось уговорить жениха и его родителей отказаться самим от невесты, получив обратно свой калым, а сверх того еще и кун (выкуп за принадлежавшую уже им невесту) в размере, равном калыму.
Оставался еще второй вопрос: чем можно удовлетворить честь атбанского племени. Поднялся бий Мамай и предложил следующую комбинацию: невеста должна быть выдана жениху по крайней мере, на одну неделю, а затем он по собственному произволу откажется от нее и отошлет к родителям.
На это я возразил, что я считаю вполне достаточным, что дочь Бейсерке по нашему вызову была привезена на наш суд своими родителями, которые тем самым уже выразили свою покорность решению съезда, но что выдача ее на одну неделю была бы уже совершенно несовместна с достоинством девушки белой кости, которая может сделаться навсегда только первой женой своего мужа, но ни в каком случае не его временной наложницей. Пристав Большой орды энергически поддержал меня, заявив, что он не может допустить, чтобы в племенном споре восстановление прав одного племени было бы сопряжено с еще большим нарушением прав другого.
Поднялся хитроумный султан Тезек. Он объяснил, что не считал себя вправе вмешиваться в суд биев, когда они обсуждали права обеих тяжущихся сторон, то есть жениха и невесты, но что когда дело идет о восстановлении дорогой ему чести всего племени, им управляемого, то он считает себя обязанным высказать свое мнение. Он считал справедливым вознаградить жениха и его родителей возвратом калыма и уплатой куна, но независимо от того, для удовлетворения племенной чести, он предлагает отказать дяде невесты, присутствующему здесь Дикамбаю, в высватанной им в атабанском племени невесте, конечно, с возвратом и ему калыма, но без уплаты неустойки (куна). Предложение было принято единогласно биями, но с тем, чтобы на него последовало согласие Дикамбая. Поднялся Дикамбай и заявил, что, желая спасти свою племянницу и восстановить мир между двумя племенами, он соглашается на предложение биев. Дело было решено съездом единогласно. Дикамбаю было уплачено 50 лошадей и атбанскому жениху и его семейству 100. Таким образом окончился спор, продолжавшийся более года, ко всеобщему удовольствию, и юный брат невесты Ходжир был отправлен к ней и ее родителям в аулы султана Али гонцом с радостной вестью.
Бии разъехались. Тезек отправился по аулам собирать своих атбанов для того, чтобы последовать за мной в экспедицию на помощь старому Бурамбаю, а я поехал вместе с Перемышльским на ночлег, приготовленный нам на Тал- булаке, отстоявшем в нескольких верстах от места нашего съезда. Отсюда я дал знать своему отряду на реке Тургень, чтобы он, не торопясь, делал на следующий день (1 июня), не дожидаясь меня, свой переход (как было мной предназначено) от своего ночлега на реке Тургень до следующего на реке Кара-турук, так как я, вместе с полковником Перемышльским, принял приглашение султана Али в аулы его сына Аблеса, кочевавшего на реке Тургень несколько выше ночлега моего отряда, при выходе этой реки из горной долины.
Ночью на 1 июня на Тал-булаке шел дождь, а утро было пасмурно. Мы выехали не ранее 7 часов утра и в несколько часов доехали до аулов Аблеса.
Юрта, нам выставленная, состояла из красиво расшитых тесьмой войлоков и была роскошно убрана бухарскими коврами. Но гораздо интереснее для меня была постоянно жилая юрта Аблеса, в которую мы были приглашены для угощения и где я мог ознакомиться и со всеми предметами домашнего обихода богатых киргизов Большой орды, и с ручными их изделиями, как, например, с белоснежными их войлоками из верблюжьей шерсти, вышитыми цветными шнурами и обшитыми широкой пестрой тесьмой, а также с красивыми разноцветными войлочными коврами, сшитыми мозаично из цветных войлоков, и т. п. Мы справедливо могли удивляться и простору, и комфорту этой жилой юрты, и богатству ее убранства высокого качества бухарскими, кашгарскими и текинскими коврами, и разнообразию домашней утвари, отчасти восточного, отчасти русского производства, расставленной на ковровых тюках вдоль стен юрты. Между этой утварью были и китайские фарфоровые чашки, и русские стеклянные стаканы, и блюдечки, и русские ножи и вилки, и серебряные ложки, и красивые по своим формам бухарские медные кумганы (рукомойники и лоханки), и русская деревянная посуда: большие чаши, заменявшие блюда, и многочисленные русские погребцы и шкатулки.
В одной стороне юрты помещался большой диван-постель, прикрытый богатыми одеялами, мозаично сшитыми из разноцветных шелковых материй. Красиво вышитые разноцветными шелками суконные салфетки прикрывали прекрасно связанные самодельными шнурами ковровые тюки, расставленные вдоль стен.
Впереди дивана-постели на текинском ковре сидела жена Аблеса, одетая в богатый китайский шелковый халат. На голове ее была белая, живописно сложенная повязка. Когда же вошел в юрту Али- султан, то перед частью юрты, в которой сидела жена Аблеса, опустился богатый шелковый занавес и скрыл ее, так как она не должна была показываться перед своим тестем.
Началось угощение. Сначала подавали кумыс, затем чай в китайских чашках с сахаром, изюмом, шепталой, бурсаком и ташкентскими конфектами. Затем угощение продолжалось очень вкусным пилавом на курдючном сале с бараниной, изюмом и луком. Вышел маленький сын Аблеса, и мелькнули две его маленькие сестры: последние в шелковых халатиках и киргизских шароварах, с меховыми шапочками на головах.
Затем мы вернулись в свою юрту, куда нас проводил Аблес; он был богато одет в шитый золотом халат и имел на голове коническую бархатную шапку, шитую золотом и отороченную соболем. Здесь подали еще угощение, состоявшее из баранины и конины.
Около часа пополудни я распростился с гостеприимными хозяевами и с полковником Перемышльским и поскакал догонять свой отряд. Мы переправились через Тургень против трех курганов, быстро проехали по подгорной равнине, изрезанной глубокими оврагами и ложбинами, через двенадцать верст от Тургеня переправились через реку Черганак и, проехав еще восемь верст, догнали наш отряд. С ним мы проехали еще десять верст, дошли до реки Кара-турук, где и расположились на ночлег при выходе реки из горной долины.
Река Кара-турук неприятно поразила нас темным, грязным цветом своей воды, от которой и произошло ее название. Цвет этот зависел от разрушения глинистых порфиров, обнажения которых оказались в начале ущелья, недалеко от нашего ночлега. Почва при выходе реки из гор состояла из плодородных наносов, а ниже по реке встречались хорошие луга и пастбища, но ближайшие к реке холмы имели почву песчаную и глинистую, не особенно плодородную, покрытую отчасти кустарниками шиповника и Sophora alopecuroides. Из трав бросались в глаза степные формы астрагалов (например, Astragalus schrenkianus). С ближайшего из этих холмов подгорья вид при солнечном закате на горы к востоку от Или Алтын-эмель, Аламан и Кату был обширен. Горы на юге от нас, задернутые при нашем приходе на ночлег туманом, к вечеру расчистились, и на них виднелся выпавший в большом количестве в течение 1 июня свежий снег.
Ночь на 2 июня была холодна, но в 7 часов утра температура повысилась до +12,2 C. Снялись мы с своего бивака в 10 часов утра и последовали по подгорью прямо к востоку вдоль подошвы понизившегося продолжения северной цепи Заилийского Алатау. Почва на нашем пути была сначала песчаная и бесплодная, а потом глинистая и достаточно плодородная. Так как все тридцативерстное пространство, пройденное нами 2 июня между Кара-туруком и Чиликом, хотя и имело степной характер, но лежало всецело во второй, то есть культурной, зоне и было очень удобно для проведения арыков, то в нем ютились довольно обширные пашни атбанов. Растительность этой подгорной степи, в которой флора, характеризующая культурную зону Заилийского Алатау, имела сильную примесь флоры азиатского типа нижней степной зоны Заилийского края, казалась по своему пепельному цвету как бы выжженной солнцем. Хотя мой сбор 2 июня не был из самых интересных, но все же мне удалось найти в этот день новое, никому еще не известное сложноцветное растение из рода Cousinia, получившее впоследствии мое имя (Cousinia semenovi n. sp.).[36]
Вторжение степных растений в культурную зону было в особенности заметно верстах в десяти, не доезжая Чилика, где непрерывная до сих пор северная цепь снежного Заилийского Алатау круто обрывалась и как бы заканчивалась, продолжаясь, однако же, и далее более низким гребнем, уже не достигающим снежной линии. Гору, составляющую оконечность высокой снежной цепи, киргизы называли Бокайбийк (то есть круто падающая гора). Восточнее ее, через поперечные ущелья понизившейся цепи, вырываются на подгорье в недалеком друг от друга расстоянии две реки, берущие начало в альпийской зоне Заилийского Алатау, где они текут в параллельных
