орды, но и с местным киргизским обычным правом и их мировоззрениями, уцелевшими в своей чистоте именно в Большой орде, которая еще в половине XIX века, то есть до занятия Заилийского края, пользовалась большой самостоятельностью и боролась со своими соседями и врагами без помощи русской администрации. Вследствие этого во время моего путешествия можно было встретить в Большой орде немало старых героических и, можно сказать, гомерических типов.
31 мая на рассвете налетела на наш бивак сильная буря, которая два раза сорвала мою палатку и несколько киргизских юрт, в том числе юрту пристава Большой орды. Огромная туча, которую мы уже видели накануне при солнечном закате, надвинулась на нас в 6 часов утра и разразилась громовыми ударами и проливным дождем. Дождь этот прекратился, однако же, к 11 часам, при температуре +11,4 C, а во втором часу пополудни погода уже совершенно разгулялась и мы могли вместе с полковником Перемышльским выехать на ожидавший нас съезд. Весь свой отряд я отправил, не торопясь, на дальнейшую, предположенную мной остановку, на реку Тургень, а сам присоединился только с небольшим конвоем к Перемышльскому для того, чтобы направиться с ним в киргизские аулы.
Процесс, подлежавший рассмотрению съезда, состоял в следующем. Дочь одного знатного киргиза, по имени Бейсерке, из племени дулатов была просватана сыну не менее знатного киргиза из племени атбанов. Родители жениха и он сам уже выплатили весь калым, и молодой человек получил право взять свою невесту в жены. Но каково было всеобщее удивление, когда, по приезде его для знакомства с ней, она почувствовала к нему большую антипатию и решительно заявила, что не хочет быть его женой, а на уговоры своих родителей отвечала, что ее, конечно, могут взять силой, но что живой она ни в каком случае ему не достанется. Зная характер молодой девушки, родители не сомневались в том, что она не отступит от своего решения, которое было почти неслыханным нарушением обычного права. При всем том им стало жаль своей любимой дочери, и они горячо приняли ее сторону, заявляя, что готовы на всякие жертвы для ее выкупа и спасения и что сами они ее не выдадут. Красота дочери Бейсерке, ее самобытный ум и отвага привлекли на ее сторону не только весь ее род, но и все племя дулатов, и если бы жених принадлежал к этому племени, то дело могло бы уладиться, так как жениха и его родителей можно было бы уговорить отказаться от невесты за возврат калыма и крупное вознаграждение. Но так как жених принадлежал не к одному племени с невестой, то все племя атбанов сочло инцидент за народное оскорбление и подняло все свои старые многолетние счеты с дулатами, усиленные еще и личной враждой между султанами обоих племен.
Для съезда была выставлена очень обширная юрта, богато убранная бухарскими коврами. Перед ней мы были встречены старшими султанами обоих племен. Это были: с одной стороны славившийся во всем Семиречье своим умом и отвагой султан атбанов – Тезек, очень популярный во всей киргизской степи, а с другой – очень известный своим богатством и гостеприимством, несколько надменный старый султан дулатов Али.
Пристав представил мне обоих султанов, а когда мы вошли в юрту, то меня там приветствовали избравшие меня своим суперарбитром бии. Личности этих биев меня тем более интересовали, что в них я видел не наследственных сановников, а народных избранников. Впрочем, оказалось, что в половине XIX века в Большой орде никто не выбирал и никто не назначал биев. Это были просто люди, указанные общественным мнением, к которым все нуждавшиеся в правосудии обращались по своей доброй воле за разбирательством своих споров, как к лицам опытным и составившим себе всеобщую известность своей справедливостью, своим умом и другими качествами, но в особенности тонким знанием обычного народного права. Между такими лицами были и люди знатные,
Со стороны дулатов это были: Дикамбай, дядя невесты, атлет по сложению, обладавший громовым голосом, прежде знаменитый батыр, ломавший в сражениях сразу по десятку копий, против него направленных. Вторым представителем дулатов был почтенный старик Дугамбай, с длинной седой бородой, пользовавшийся репутацией лучшего знатока и верного носителя киргизского обычного права. Третьим представителем дулатов был живой, всегда остроумный и меткий в своих замечаниях Джайнак.
Между атбанами считался лучшим знатоком обычного права другой Джайнак, но наибольшим уважением между ними пользовался второй их представитель, Атамкул, славившийся своей справедливостью и неподкупностью и слывший лучшим батырем своего племени. Доблестный на полях битв, ловкий на байгах (турнирах), он был не менее мудрым на советах и на общественных судах и олицетворял собой тип «рыцаря без страха и упрека». Наконец, третий представитель атбанов, Мамай, был также одним из храбрейших людей своего племени, славился своей предприимчивостью, отвагой и искусством на барантах (разбоях) и имел все наклонности энергического экспроприатора.
В глубине юрты, против входа, на самом почетном месте был разостлан богатый текинский ковер, на котором меня посадили рядом с полковником Перемышльским, а за нами, на малозаметном месте поместился переводчик. Направо от меня занял место нареченный мой союзник в предпринимаемой мной экспедиции к подножию и в глубь Тянь-Шаня, султан Тезек, а налево от Перемышльского – «Агамемнон» Большой орды, не хотевший допустить насильственного похищения у его племени «прекрасной Елены». Далее по обе стороны нашей центральной группы расположились на отдельных ковриках величественные фигуры шести биев.
Судоговорение началось с того, что знатный Бейсерке ввел в нашу юрту, в качестве подсудимой, свою дочь, которая была вызвана на суд по моему требованию. Дочь Бейсерке, стройная 19-летняя девушка, поразила всех присутствовавших своей красотой и необыкновенным одушевлением. Громким голосом и с большой энергией произнесла она свою защитительную речь, в которой объяснила, что вполне сознает права на нее жениха, его родителей и всего племени атбанов и что суд, вероятно, решит дело не в ее пользу, но что она ни в каком случае живой не достанется своему мужу, а что получить ее мертвой ни жениху, ни его родителям нет никакой прибыли.
Вслед за ней и я обратился к биям с речью, немедленно переведенной на киргизский язык, высказал, что, конечно, все дело должно быть судимо по киргизским законам, которые известны биям лучше, чем мне, но я не могу не напомнить, что по русским законам нельзя принудить девушку идти в замужество без ее на то согласия, а потому следовало бы искать из этого дела такого выхода, который, удовлетворяя киргизским законам, не имел бы последствием бесполезную смерть девушки, высказавшейся так решительно перед всеми. При этом я признаю в этом деле два важных условия: первое – справедливое удовлетворение интересов жениха и его родителей, а второе – удовлетворение чести всего племени; что касается до первого, то я знаю, что бии, как мировые судьи, позаботятся прежде всего о примирении обеих сторон, и я уверен, что они найдут средства к такому примирению, соблюдая интересы истцов и справедливости; что же касается до второго, то оба племени здесь прекрасно представлены и пользующимися народным доверием биями, и своими султанами, так что можно надеяться, что съезд найдет возможность выйти из затруднения с полным удовлетворением чести обоих племен.
После этого вступления бии принялись обсуждать дело по существу. Скоро между ними завязался спор, сначала довольно спокойный, а потом все более и более страстный и едва не превратившийся в открытую ссору.
Все три атбанских бия горячо доказывали, что отказ невесты, поддержанный ее родителями и ее родом, представляет собой такое неслыханное правонарушение, которое является оскорблением всего племени.
В ответ на это поднялся со стороны дулатов Джайнак и со своим всеми признаваемым авторитетом стал доказывать, что если и было действительно несомненное правонарушение со стороны невесты и ее родителей, то правонарушение произошло и еще ранее со стороны жениха. По киргизским народным обычаям дочь знатного человека может быть только первой женой своего мужа, и никогда родители белой кости не согласятся выдать свою дочь во вторые жены. Родители невесты, заключая брачную сделку за свою дочь, знали, что жених ее не женат и что они получают от него первый калым и выдают свою дочь в первые жены. Но когда калым был уплачен и жених приехал за своей женой, то оказалось, что он уже женат. Два атбанских бия отрицали этот факт, но третий, справедливый и безупречный Атамкул, разъяснил это разноречие, сказав, что жених действительно уже имеет жену, взятую после уплаты калыма за дочь Бейсерке и до ее взятия в жены; однако жених никому не платил второго калыма и сам не имел намерения вступать в брак с другой невестой, но должен был
