между собой долинах. Эти реки – Асы-су и гораздо более значительный Чилик – сливаются по выходе из горных теснин на подгорье. Из них менее значительная – Асы-су – до такой степени была разведена на арыки для орошения атбанских пашен, что доходила до несравненно более многоводного Чилика совершенно сухим руслом, засыпанным громадными валунами порфира и сиенита. Через это речное ложе мы с трудом добрались до течения Чилика, который с необыкновенной быстротой катил свои шумные волны через громадные скалы, принесенные им из недр Заилийского Алатау.
В 3 часа пополудни мы уже остановились на левом берегу Чилика у впадения в него сухого в то время русла Асы-су. Здесь была выставлена для меня просторная атбанская юрта, в которой встретилась большая необходимость, так как на нас очень скоро налетела спустившаяся с гор черная туча и пошел проливной дождь, а между тем приехал ко мне на необходимое свидание хозяин здешнего подгорья, султан Тезек, с которым я уже познакомился на атбано-дулатском съезде. Под защитой прочной юрты мы в течение трех часов, несмотря на непогоду, могли с комфортом за предложенной мной моему гостю чашкой чая переговорить с ним окончательно о предстоявшей нам экспедиции и, распределив свои роли в оказании помощи старому богинскому манапу Бурамбаю, условиться о месте нашей встречи и соединения перед кочевьями Бурамбая около горного прохода у Санташа (подошвы Тянь-Шаньского хребта).
При ближайшем моем знакомстве с Тезеком, пользовавшимся славой батыря во всей Большой орде, я убедился, что имею дело с действительно выдающейся личностью. Тезеку было немного более 40 лет от роду; он был высокого роста, открытой наружности, аристократического киргизского типа, с изящными приемами человека «белой кости», но далеко не атлетического сложения. Он даже родился недоношенным ребенком, почему и получил имя Тезек (что значит по-киргизски «помет»). Но его происхождение,[37]прирожденная его талантливость и благоприятно сложившиеся для него обстоятельства во время его молодости выработали из него совершенно выдающуюся личность.
Обстоятельства эти заключались в том, что Большая киргизская орда, после всех других вошедшая в русское подданство и кочевавшая на самой дальней окраине русских владений в Киргизской степи, пользовалась до занятия Заилийского края, то есть до второй половины XIX века, большой самостоятельностью и не имела никакого близкого и непосредственного русского начальства, вроде учрежденного впоследствии пристава Большой орды, а была подчинена только семипалатинскому губернатору, жившему в своем областном городе на казачьей Сибирской линии, проходившей по Иртышу далеко позади Киргизских степей, в тысяче верст от земель Большой орды, занимавших обширное пространство в южной части Семиречья до китайских пределов Кульджинской области и в Заилийском крае до южной цепи Заилийского Алатау, отделявшей их от земель каракиргизов, которые состояли отчасти в номинальной зависимости от Китая, но всего более в подданстве кокандского хана. С этими-то дикими и хищными горцами киргизам Большой орды около половины XIX века приходилось вести борьбу за существование, тем более тяжелую, что на их землях до 1854 года не было ни одного русского поселения, а ближайшим к ним русским оплотом был город Копал, занятый оседлой и прочной русской колонизацией только с 1859 года. Но и этот аванпост русского владычества не давал нашим кочевым подданным надлежащей точки опоры против их иноземных врагов, так как местные копальские власти не столько опасались каракиргизов, сколько страшной для них ответственности перед петербургскими властями за возбуждение международных столкновений. Киргизам Большой орды, беспрестанно подвергавшимся набегам и баранте своих хищнических иноземных соседей, оставалось, следовательно, искать спасения в мужественной и энергической самозащите. Эти условия самостоятельной борьбы за существование вырабатывали между ними в середине XIX века такие мужественные и героические типы, к которым принадлежали нареченные союзники моего предприятия, а именно султан Тезек и бий Атамкул.
Познакомившись обстоятельно с Тезеком, я скоро пришел к убеждению, что с таким союзником я, наконец, могу осуществить свою заветную мечту проложить путь со стороны России в глубь Центральной Азии, в совершенно недоступные до тех пор для географической науки недра самой центральной из горных систем Азиатского материка – Тянь-Шаня.
Сближение мое с Тезеком произошло особенно скоро, потому что он, со свойственной ему точностью ума, понял, где начинается и где кончается его роль, и нашел для себя выгодным поставить себя, со всеми своими всадниками, на время моего пребывания во владениях Бурамбая в полное мое распоряжение, зная по моей уже сложившейся за все время путешествия репутации, что я никаких поборов с киргизов не допускаю, от пошедших же под наше покровительство богинцев никаких подарков не приму и что вся благодарность Бурамбая за оказанную ему помощь выпадет на долю Тезека. Нам оставалось только условиться о времени и месте нашего съезда перед кочевьями Бурамбая.
До наступления вечера, когда погода разгулялась, я уже расстался с Тезеком и с 5 часов пополудни принялся за свои научные работы: осмотр окрестной местности и гипсометрическое определение абсолютной высоты нашего ночлега. Эта последняя оказалась (при слиянии Асы и Чилика) в 880 метров. Температура воздуха в 6 часов вечера была +14,1 C. Растительность в долине при выходе из гор реки Чилик была очень богата. Чудная зелень деревьев и цветущих трав казалась темно-изумрудным оазисом среди серой пустыни окружающего подгорья, куда выходила степная растительность даже выше долины, из которой вытекал Чилик. Древесная растительность состояла из сибирских тополей (Populus nigra и P. suaveolens), заилийского клена (Acer semenovi), четырех видов ивы (Salix songorica, S. alba, S. purpurae и S. viminalis), боярка (Grataegus sp.), облепихи (Hipophae rhamnoides) и черганака (Berberis heteropoda). Все эти деревья и кустарники были перевиты джунгарским клематисом (Clematis songarica).[38]
3 июня, при ясной погоде, термометр в 7 часов поутру показывал +15,5 C. Мы прежде всего постарались ориентироваться в окружающей местности для дальнейшего продолжения своего пути. Горы предгорной зоны между реками Асы и Чилик наши проводники называли Саушкан, а более отдаленный гребень, разделявший продольные долины Чилика до выхода их из гор, – Ортотау. Понизившееся продолжение северной цепи Заилийского Алатау за Чиликом они называли Сейрек-таш, а дальнейшее продолжение ее – Богуты, но сквозь ущелье, прорванное Чиликом, видна была еще более северная и параллельная с Сейрек-ташем и Богуты и более высокая цепь Турайгыр. Ни одна из этих цепей уже не достигала снежной линии.
Дальнейший наш путь шел через два перевала – Сейрек-таш и Турайгыр, так как возможный путь через ущелье Чилика был признаваем в то время совершенно недоступным для нашего многочисленного отряда и в особенности для верблюдов.
Мы снялись со своего ночлега в 8 часов утра и немедленно переправились по разысканному нашими киргизами броду через шумный, бурный и пенистый Чилик, переправа через который, впрочем, в начале июня, когда в альпийской зоне самое сильное таяние снегов не наступило, не представляет большой опасности. Через несколько верст за бродом мы стали уже сильно подниматься на горный перевал значительно понизившейся северной цепи Заилийского Алатау. Вся эта понизившаяся цепь представлялась совершенно безлесной на своих скатах, и только долина, по которой мы поднимались, оживленная течением ручейка, была живописно окаймлена целым рядом светло-зеленых раскидистых кленов. Выше долина превратилась в скалистое ущелье, состоявшее из кремнистых сланцев с простиранием от северо-востока к юго-западу 65 и падением к северу в 80 . Напластование этого кремнистого сланца было особенно ясно на соприкосновение его с порфиром, поднявшим его пласты. Далее наша дорога шла уже через узкое порфировое ущелье, поросшее кустарниками: аргаем (Cotoneaster racemiflora), боярышником (Crataegus sp.), осыпанным белыми цветами, смородиной (Ribes heterotrichum), жимолостью (Lonicera microphylla) и красивыми шиповниками (Rosa platyacantha и Rosa cinnamomea).
Наконец, мы выехали на самый хребет, одетый исключительно луговой травянистой растительностью, не имеющей, однако же, ни альпийского, ни даже субальпийского характера. Вправо от нас остался Сейрек-таш, то есть нависший камень, от которого и весь перевал получил свое название. Вверху около самой вершины мы встретили ключик, текущий на северную его сторону и имевший +4,8 C при температуре воздуха +16,5 C и слабом восточном ветре. Здесь я сделал гипсометрическое определение, давшее для вершины горного прохода 1560 метров.
С этой вершины на север вид в Илийскую долину был очень обширен. За рекой Или поднимались сначала песчаные горы, потом псевдовулканические холмы Кату и находящиеся на самой границе Китая горы Калкан, а затем на северном горизонте входящая в состав Семиреченского Алатау снежная цепь Аламан, восточное, еще более высокое продолжение которой исчезало в тумане, уже в китайских пределах. В течение моего перехода
