Велика смутилась от неподдельного восхищения, прозвучавшего в его голосе. Но быстро взяла себя в руки:
– Ладно, ступай. Только погоди, я для начала спрошу у бабушки.
– Ты пойдешь со мной?
– Нет.
Незнакомец удивленно приподнял брови, и Велика лукаво пояснила:
– Заодно увидишь, как я это делаю. Только назови свое имя...
В ответ прозвучало что-то настолько длинное и непроизносимое, что Велика растерялась. Гость впервые улыбнулся:
– Два года я брожу по вашим северным краям, и здесь меня называют Зарак.
Девушка нахмурилась. Раньше, когда у них редко появлялись посторонние, именно так называли любого чужестранца. Зарак – пришелец, одиночка. Человек из чужого, враждебного мира. Враг... Правильным, но нехорошим именем наградили гостя ее соплеменники.
– Меня зовут Велика.
Она встряхнулась, выбросила из головы грустные мысли. Немного красуясь, распахнула окошко, подозвала одну из прыгающих в кустах зарянок. Птичка с рыжей грудкой слетела на ладонь.
– Сейчас я отошлю ее к бабушке...
Наверное, не стоило так по-детски хвалиться своими умениями, но очень уж приятно было ловить восхищенно-недоверчивый взгляд чужака.
– Ой, – тут же огорчилась Велика – ты же не услышишь разговора.
– Так вы, и правда, будете разговаривать?
– Да. Бабушка возьмет эту птичку в руки. И услышит меня. А я буду слышать ее голос.
Велика свистнула. Птичка вылетела в окно. Девушка присела на лавку, улыбнувшись гостю. Пояснила:
– Надо подождать: ей понадобится время, чтобы долететь до поселка.
Начинать разговор ни одному из них не хотелось. И они молчали, пока Велика не услышала: «Доброе утро, внучка».
– Бабушка, – Велика на миг задохнулась от волнения, но тут же заставила себя успокоиться, – ко мне зашел один необычный путник. Он любопытствует, что такое наши дома и как хозяйки их держат. Можно ему спуститься к тебе?
«Путник?» – голос бабушки был наполнен строгостью и подозрением. «Когда это люди стали по ночам путешествовать? Он что – ночевал у тебя, Велика?».
– Нет, конечно.
Девушка насторожилась, удивленная вопросом: до сих пор родные старались не касаться темы слишком часто забредавших к ней мужчин. Даже мама, пару раз столкнувшаяся с ними в дверях. Хотя глаза у нее тогда были такие перепуганные... Что же изменилось?
«Велика, ты говоришь неправду. И мы обе это знаем. Ты уже достаточно своевольничала...».
– Бабушка!
«И слишком долго тебе все сходило с рук... Так что сейчас – лучше признаться. Я жду». Велика не сразу догадалась, что ее уже не спрашивают – обвиняют.
– Даже если и ночевал – что с того? – выкрикнула она. И сразу прокляла свой длинный язык. И свою гордость. Она не считала себя виноватой – но не стоило этого показывать. Потому что теперь...
Схватившись за лавку обеими руками, девушка ждала гневной отповеди, не замечая, что встревоженный гость прикоснулся к ее плечу. И отповедь последовала.
«Значит, напрасно я не поверила», – голос бабушки звучал глухо. «В твоем доме ночуют мужчины. И не первый раз – не отпирайся». Она замолчала, и Велика почувствовала, как сжимают бабушкины пальцы хрупкое тельце птицы. Словно вот-вот раздавят. «Думаешь, никто об этом не догадывается? Ты бы хоть о нас подумала. Мы с твоей матерью не знаем, куда глаза девать, когда о тебе соседи спрашивают. Не хочу тебя видеть. Ни тебя, ни этого чужака. И больше не присылай ко мне птиц».
Бабушка замолчала и, видимо, отпустила зарянку. Велика закрыла лицо руками, но было поздно – слезы уже хлынули... За спиной гневно захлопнул окошко дом.
Велика давно знала, что рано или поздно это случится. И с замиранием сердца ждала, когда родные откажутся от нее. Когда им надоест терпеть ее самоволие и чудачества. Но, даже ожидаемые, слова бабушки ударили слишком больно. Чужак стоял рядом, не пытаясь утешить. А Велика оплакивала – себя, дом, свою несостоявшуюся жизнь. Пока не заскреблась в окошко рыжая жмиркина белка. Как бывшей подруге удавалось первой узнавать скандальные новости, всегда было для Велики загадкой. Но сейчас она не сомневалась, зачем Жмирка прислала рыжехвостую: сочувственно поохать, а в душе – посмеяться и позлорадствовать.
– Не пускай! – сквозь всхлипы приказала она дому. – Я никого не желаю видеть. Я вообще не хочу здесь жить. И, если бы не ты, они бы меня больше не увидели. Никогда. И больше за меня не краснели. Это ты виноват. Ты держишь меня на привязи. У меня нет сил так жить, понимаешь? И бросить тебя нет сил...
Она еще много чего говорила, пока белка скреблась в окно. Потом белка ускакала. Теперь Велика плакала молча. Но даже слезы рано или поздно кончаются. Мужчина рядом шевельнулся, и, вспомнив о долге перед гостем, Велика вытерла глаза:
– Прости, я... я очень сильно поссорилась с родными. Тебе нельзя спускаться в поселок.
