Первой увидела Каспара служанка. Испуганная его видом, она громко вскрикнула. Квант появился из комнаты, за ним жена.
Каспар смотрел на них, но ничего не говорил, только показывал на свою грудь.
– Что случилось? – кратко и сурово спросил Квант.
– Дворцовый сад… укололи меня, – лепетал Каспар.
А Квант? Мы видим, что он ухмыляется. Да, видим, что он ухмыляется. И если бы столетия, облаченные в пурпур, как ангелы господни, подступили к нам, заклиная не искажать факты, мы могли бы сказать лишь одно: Квант ухмылялся, как-то странно ухмылялся.
– Куда же вас укололи, мой милый? – спросил он, растягивая слова.
Каспар снова указал на свою грудь.
Квант расстегнул на нем сюртук, жилет и рубашку, чтобы посмотреть на рану. Правда, на груди у него был прокол, величиною с лесной орех, но вокруг ни следа крови. Раны без крови не бывает, как не бывает утверждения без доказательств.
– Укололи, значит, – произнес Квант. – В таком случае немедленно идемте обратно, и вы мне покажете место в дворцовом саду, где это произошло, – энергично добавил он. – А что, спрашивается, вам понадобилось в дворцовом саду в этот час и при такой погоде? Марш, идемте за мной! Это дело должно быть выяснено немедленно.
Каспар покорно потащился вслед за учителем на улицу. Кванту пришлось взять его под руку, как дряхлого старика.
После долгого молчания Квант злобным голосом сказал:
– На сей раз вы совершили самую дурацкую из своих проделок, Хаузер. И она уже не кончится столь благополучно, как кончилась с учителем Даумером, за это я вам ручаюсь.
Каспар остановился, бросил быстрый взгляд на небо и пробормотал:
– Господу… ведомо…
– Оставьте ваши штуки, – заорал Квант, – я что знаю, то знаю. Сколько бы вы не взывали к господу богу, меня вы этим не купите, вы безбожник с головы до пят, и мне это известно. Рекомендую вам больше не разыгрывать из себя немую из Портичи[21] и немедленно во всем признаться. Вздумали малость припугнуть нас и вдобавок всех перессорить. Укололи его! Кто же это, интересно, вас уколол? И зачем? Чтобы вытащить несколько жалких грошей из вашего кармана? Чушь какая! Идите немного быстрее, Хаузер, у меня мало времени.
– Мешочек… Я хочу взять мешочек, – тихонько пробормотал Каспар.
– Какой еще мешочек?
– Незнакомец… дал мне его.
– Какой незнакомец?
– Который меня уколол.
– Но, Хаузер, это же бог знает что! Неужто вы воображаете, что я верю в этого незнакомца? Не больше, чем в черного Петера. Или вы сомневаетесь, что мне известно, кто это сделал? Признайтесь лучше! Признайтесь, что вы сами легонько себя укололи. Я и об этом смолчу – еще раз окажу вам милость.
Каспар плакал.
Они уже почти дошли до дворцового сада, когда силы оставили Каспара. Квант был совершенно сбит с толку. Навстречу им попались несколько парней, он попросил их отвести юношу домой, ему самому-де нужно зайти в полицию. Парням пришлось довольно долго дожидаться, прежде чем Каспар немного очнулся, но и тогда им нелегко было заставить его идти.
Позднее врачи сочли непостижимым, что человек с такою страшною раной в груди смог проделать путь от дворцового сада до дома учителя, затем от дома учителя до дворцовой площади и, наконец, от дворцовой площади снова до дома учителя, первый раз бегом, второй – опираясь на руку Кванта и третий, поддерживаемый парнями, но так или иначе сделать более тысячи шестисот шагов.
Когда Квант направился к ратуше, уже стемнело. Дежурный чиновник объяснил ему, что без специального разрешения бургомистра, который в данный момент находится в водолечебнице, никакие заявления не принимаются. Учитель немножно поболтал с ним и с неохотой отправился в деревню Клейншротт, до которой от города было минут пятнадцать ходу. Там он застал бургомистра, распивавшего пиво в кругу своих приближенных. Квант доложил о случившемся. В ответ послышались удивленные, недоверчивые возгласы, кто-то произносил горячие речи в защиту Каспара, кто-то предложил встать на формально-законную точку зрения, и в конце концов бургомистр дал разрешение на снятие протокола. В шесть часов сей интереснейший документ, уже при свете фонарей, был передан в городской суд для доследования.
Квант отправился домой. На улице перед его домом толпилось множество людей разных сословий, явившихся сюда, несмотря на непогоду, и стоявших в полном молчании, что очень и очень озадачило учителя. Он немедленно поднялся в комнату Каспара, которого тем временем уложили в постель. У него находился доктор Хорлахер, уже успевший осмотреть рану.
– Как дела? – поинтересовался Квант.
Доктор отвечал, что причины для серьезных опасений не имеется.
Вошел надворный советник Гофман. Полицейский принес ему лиловый мешочек, найденный на месте преступления.
– Известно вам, что это такое? – спросил надворный советник.
Блестящими от жара глазами Каспар смотрел на мешочек, который сейчас развязывал Гофман. В нем лежала записка, как всем поначалу показалось, испещренная иероглифами.
Учительша, стоявшая возле кровати Каспара, покачала головой. Потом отвела мужа в сторону и шепнула:
– Странное дело, Хаузер всегда складывает свои письма точно так, как сложена эта записка.
Квант кивнул и подошел к надворному советнику, который пристально вглядывался в записку и потом потребовал ручное зеркальце.
– Зеркальное письмо, как видно, – улыбнулся он.
– Да, – отвечал надворный советник, – какое нелепое.
Держа в одной руке записку, а в другой зеркало, он прочитал: «Каспар Хаузер сможет рассказать вам, каков я из себя и кто я есть. Чтобы избавить его от труда, а также потому, что он может и промолчать, я сам скажу, откуда я Прибыл. Прибыл я с реки у баварской границы. Я открою вам даже свое имя: M. Л. О.».
– Это же звучит как прямая насмешка, – удивленно помолчав, произнес, наконец, надворный советник.
Квант горестно кивнул.
Каспар, услышав прочитанные слова, тяжело уронил голову на подушки; бесконечное отчаяние отобразилось на его лице. Он сомкнул губы так, словно решил никогда больше не говорить ни слова. Но то, что он мог бы заговорить, чего, видимо, не предусмотрел этот M. Л. О., исполнило его лихорадочным торжеством.
Квант, держа в руках записку, которую ему передал надворный советник, взволнованно шагал из угла в угол.
– Недурная проделка, – воскликнул он, – очень недурная! Вы надругались над состраданием своих современников, Хаузер, и вас следовало бы хорошенько высечь, ничего другого вы не заслуживаете.
Гофман нахмурился.
– Спокойнее, господин учитель, оставьте эти разговоры, – сказал он необычно серьезным тоном. И, прежде чем уйти, пообещал завтра утром прислать окружного врача, из чего явствует, что и он не подозревал о непосредственной опасности.
Между тем окружной врач, медицинский советник Альберт, явился в тот же вечер, уступив просьбам фрау Имхоф. Он тщательно осмотрел Каспара, и лицо его приняло весьма серьезное выражение. Квант странным образом воспринял это, как обиду, и сказал тоном, едва ли не вызывающим:
– Из раны ведь даже кровь не идет.
– Кровь сочится вовнутрь, – отвечал медицинский советник, удостоив учителя лишь мимолетным взглядом. Он поставил Каспару на сердце горчичники и предписал полный покой.
Квант схватился за голову.
