безвозмездно.
— А помните, что было в условиях Ясинского? — улыбнулся Корф.
— Мы не будем продавать ничего не стоящее для нас мясо, — покачал головой Клементьев, — как это ставил себе в обязательство господин Дайльтон, то бишь Ясинский в просимой им монополии.
Губернатор и командир клипера внимательно следили за лицом Клементьева, на котором отражались все его заботы. Им очень хотелось помочь молодому капитану. А Клементьев продолжал:
— Сумму, необходимую на приобретение парусного судна, я рассчитываю получить заимообразно на два-три года у правительства или частных предпринимателей под обеспечение застрахованного парохода.
— На кого вы рассчитываете? — поинтересовался Корф. Клементьев пожал плечами:
— Еще не нашел…
— Если же таковые не найдутся? — продолжал допытываться Корф.
— В крайнем случае, быть может, обращусь к иностранцам, которые, несомненно, предложат принять их в участники этого промысла.
Последние слова Клементьев произнес с горечью и задумался. Он высказал все, что хотел. Как-то к этому отнесутся Корф и Рязанцев, как расценят его решение?..
В кабинете было тихо. Георгий Георгиевич поднял глаза на губернатора и с удивлением увидел, что тот, поглаживая бородку, улыбается. Чему?
Капитан перевел взгляд на Рязанцева — и тот тоже смотрел на капитана веселыми глазами.
— Я не понимаю, господа, что… — начал Клементьев, но его перебил Корф.
— Вам, Георгий Георгиевич, не придется принимать предложения иностранцев, так ведь, господин. Рязанцев? — обратился он к командиру. Тот согласно кивнул. Корф, несмотря на свою грузность, легко поднялся с кресла и сказал. Клементьеву: — Прошу вас!
Капитан, недоумевая, встал.
Губернатор взял его за, локоть и подвел к окну, выходившему в сад, расстилавшийся до самой бухты. Узкая полоса пляжа отделяла его от воды, Георгий Георгиевич скользнул взглядом по молоденьким, уже лишенным листвы фруктовым деревцам — предмет гордости Корфа, по бронзовой статуе Вакха в центре сада, привезенной губернатором из Италии, и остановился на пустынной полоске золотистого песка.
Клементьев вопросительно обернулся к Корфу. Тот поднял руку и указал влево:
— Вот там, у свай, видите шхуну?
— Да. — Клементьев пристально рассматривал судно, стоящее на приколе со снятым парусным оснащением. Оно показалось ему чем-то знакомым, но рассмотреть название не удалось.
— Нравится? — спросил Корф.
— Видно, что крепкой постройки. Ходкая. — Клементьев внимательно смотрел на шхуну.
— Георгий Георгиевич, неужели вы не узнаете судно, которое мы арестовали? — вмешался в разговор Рязанцев.
— Не утерпели? — с шутливой укоризной покачал головой Корф.
— «Ирокез»?! — воскликнул Клементьев.
— Он самый. — Рязанцев подошел к капитану. — Наш первый приз.
— И этот приз мы вручаем вам, Георгий Георгиевич, — сказал Корф и, подойдя к столу, взял бумагу, пробежал по ней быстрым взглядом серых выпуклых глаз и протянул ее Клементьеву: — Вот свидетельство тому, что шхуна вам передается во временное и безвозмездное пользование.
Клементьев был изумлен и обрадован. Он растерянно перевел взгляд с генерал-губернатора на командира клипера и взволнованно поблагодарил:
— Спасибо, большое спасибо, господа…
Он хотел еще что-то добавить, но не находил слов. «Скольким я обязан Корфу, — пронеслось в голове Клементьева, — за его заботливое участие, с которым он отнесся к моему делу еще в Петербурге».
Он вспомнил, что в самый тяжелый момент, когда его предприятию грозил провал, на помощь пришел Корф. А было это так. Клементьев продал за 60 тысяч рублей свое имение в Тульской губернии, занял деньги у кого только можно было, и все же ему еще недоставало пятидесяти тысяч. За ними он обратился к правительству. Министр финансов долго не отвечал и не принимал Георгия Георгиевича, но тот был настойчив, и вот состоялась их встреча.
Небрежным жестом в сторону кресла министр пригласил Клементьева сесть. Лейтенант изучал холеное лицо известного ученого, профессора математики, о котором говорили, что лучшие свои вычисления он делает на бирже[24]. По тому, с каким ледяным выражением лица министр читал его прошение, Георгий Георгиевич понял, что здесь рассчитывать на поддержку не придется, и он сразу возненавидел и ровный пробор на чуть склоненной голове, и белые тонкие руки, которые небрежно держали бумагу.
В большом, роскошно обставленном кабинете было тихо. Эту тишину нарушил шелест отодвинутой бумаги. Министр поправил очки в тонкой золотой оправе и откинулся на кожаную спинку резного кресла. Вышнеградский и Клементьев встретились взглядами. За очками плохо было видно глаза министра, но Клементьеву казалось, что они смотрят зло, неприветливо. Ровным голосом министр сказал:
— А знаете ли, лейтенант, сколько нужно русским крестьянам перерезать баранов, чтобы подарить вам эти пятьдесят тысяч?
Этот вопрос прозвучал для Клементьева как пощечина. Он же не просил их «подарить», он указал в прошении, что вернет их, а пока просит под залог своего китобойного парохода. Сразу же в памяти всплыли разговоры о том, что новый министр финансов непрерывно увеличивает таможенные тарифы. Это способствовало вторжению в русскую промышленность иностранных капиталов. Ввоз капитала обеспечивал иностранцам большие прибыли. Клементьев знал, что за минувшее десятилетие вложения иностранного капитала в русскую промышленность увеличились вдвое и достигли двухсот миллионов рублей. «Стригут иностранцы нас, как овец, — проговорил про себя Клементьев. — Если так будет продолжаться, то и китобойное дело приберут к своим рукам». Но что же делать? Министр явно не намерен давать ему денег. «Ну и черт с тобой», — молча выругался Георгий Георгиевич и громко, почти весело ответил министру:
— Не меньше, ваше превосходительство, чем потребуется баранов для уплаты жалованья министру финансов!
Министр поморщился, на его холеном лице выступили пятна. Он хотел выставить лейтенанта из кабинета, но сдержался. Клементьев все же был отпрыском старого дворянского рода, да и, как слышал министр, много влиятельных людей довольно благосклонно относятся к его затее. Он криво усмехнулся, но на дерзость не ответил, а пообещал еще раз поразмыслить над прошением Клементьева и закончил аудиенцию.
От министра Георгий Георгиевич вышел в мрачном настроении. Было ясно, что теперь уже о субсидии нечего и мечтать.
Об этом он рассказал генерал-губернатору Корфу. Тот покачал головой, но в его глазах, как показалось Клементьеву, вспыхнули веселые огоньки, а губы плотно сжались, чтобы скрыть улыбку.
— Разве с министрами так говорят, Георгий Георгиевич? Корфу все больше нравился молодой офицер, и он охотно помогал ему, видя в нем человека, озабоченного положением русского морского промысла на далекой окраине, где Корф был губернатором.
К тому же Корф чувствовал себя отчасти виноватым в трагической судьбе Лигова. Вот почему он добивался отказа в предоставлении монополий Ясинскому, вот почему немедленно стал хлопотать о субсидии Клементьеву. В поддержку Клементьева выступило и Российское общество рыбоводства и рыболовства, Географическое общество и другие. Вновь заговорили об истории Лигова, стало складываться мнение, что надо всячески поддерживать продолжателя его дела.
Клементьев получил не только пятьдесят тысяч рублей, но еще солидную сумму, собранную частными лицами по подписке. Среди них были ученые, моряки, журналисты — люди все прогрессивные, заботящиеся о далеких русских землях.
— Чем же я смогу отблагодарить вас, господа? — оторвался от дум Клементьев. — Вы так добры ко мне!
— Верной службой Отчизне! — Корф перекрестился, его примеру последовали моряки.
