— Кому и где вы, Георгий Георгиевич, намереваетесь продавать китовое сырье? — Корф заговорил о том, что уже давно беспокоило Клементьева.
— Признаться, я еще окончательно не решил, — Капитан чуть нахмурился. — Мы далеко находимся от мировых рынков. Возможно, что мне придется ходить о грузом в Европу.
— Сколько потратите времени, — заметил Рязанцев. Клементьев пожал плечами:
— Ничего не поделаешь. К тому же сейчас, когда я имею транспортное судно, это мало будет сказываться на результатах охоты.
— Я думаю, господа, что нашему китобою не обязательно ходить в Европу, — улыбнулся Корф. — Рынок сбыта есть и у нас рядом.
— Где? — нетерпеливо спросил Клементьев.
— Япония.
Ответ Корфа был таким неожиданным, что моряки молчали и не скрывали своего удивления. Корф продолжал:
— Да, да, Япония. Она наш сосед. И будет очень хорошо, если мы станем дружными соседями. Граф Путятин заложил основы этого[25]. Помните, господа, что мы никогда не участвовали в военных экспедициях против Японии.
— И я должен с японцами торговать! — воскликнул Клементьев.
— Добрая торговля лучше всякой ссоры, — засмеялся Корф и уже серьезно повторил: — Да, я вам рекомендую завязать торговые отношения с японскими купцами, пока мы не сможем широко потреблять китовую продукцию у себя.
— Американские китобои по-прежнему бесчинствуют в Охотском море, — заговорил Рязанцев. — Зверобои охотятся у Камчатки и Чукотского полуострова.
— У себя в газетах они нагло бахвалятся тем, что нынешним годом продажа одних клыков от моржей, набитых в русских водах, дала им прибыли сто восемьдесят тысяч долларов. — Корф обратился к Клементьеву и почти тоном приказа сказал: — Я прошу вас, Георгий Георгиевич, быть стражем наших морских богатств. Пароход ваш быстроходный, любого браконьера настигнет.
— Есть! — вытянулся Клементьев.
— Только не увлекаться, — предупредил Корф, заметив, а какой готовностью ответил на его предложение моряк. — И о рейсах предполагаемых сообщайте капитану второго ранга…
— Вы, Георгий Георгиевич, отправитесь в Охотское море весною? — спросил Рязанцев. — Значит, зимовать будем вместе?
— Нет, — покачал головой Клементьев, приняв окончательное решение сразу же после получения шхуны. — Сейчас осень. Охотское море уже закрыто льдом. Зачем же мне терять время, когда у меня есть «Надежда».
— Какая надежда? — не понял Корф, подняв светлые брови.
— Простите, господа, — поклонился Клементьев. — Так я решил назвать шхуну «Ирокез». Каждый российский патриот идет сюда, на Восток, с большими надеждами послужить Отечеству. Вот и я тщу себя надеждой большой, что сослужу службу Отечеству, создам наш истинно российский китобойный промысел.
«Сколько людей шли сюда с надеждами, — подумал Рязанцев. — Но как редко сбывались эти надежды. Сколько было разочарований, горя, смертей, мучений». Он вспомнил Лигова, но ничего не сказал, чтобы не портить настроение Клементьеву. Об этом же думал и Корф, но думал по-своему, иначе. Если сбудется надежда Клементьева, то, быть может, сбудется и его надежда.
От губернатора Клементьев направился к Лигову, он почти бежал, не обращая внимания на прохожих. Георгий Георгиевич даже не сократил шага, когда дорога пошла в гору. Раскрасневшийся, в расстегнутой шинели и сдвинутой на затылок фуражке, он стремительно распахнул калитку, пересек Двор и взбежал на широкое крыльцо, около которого стояло несколько узлов, баулов и корзинок, сплетенных из бамбука. Дверь была распахнута, и из дома доносились оживленный говор, звонкие детские голоса.
Георгий Георгиевич, взявшись за бронзовую, до блеска начищенную ручку, остановился в недоумении. Он ожидал, что дом Лигова стоит погруженный в тишину, что в его просторных комнатах царит полумрак, грустный покой, все так, как было перед его отъездом в Норвегию…
— Заждались вас, Георгий Георгиевич, — раздался голос Ходова. Боцман стоял на пороге с раскрасневшимся, довольным лицом. Глаза его сияли. Он улыбнулся. — Ждут вас. Божий сегодня денек. Радости-то сколько!
На боцмане была старенькая тужурка, а в руках он держал веник. Он совершенно не походил на того торжественного и нарядного Ходова, который ушел утром с корабля.
— Пожалуйте, ваше благородие, — шире распахнул дверь Фрол Севастьянович и пошел по коридору. Капитан последовал за ним. Коридор был загроможден узлами и корзинами. Из большой, цилиндрической корзины пахло ананасами. Под приподнятой крышкой капитан увидел крупные коричневые плоды. Клементьев снял шинель и фуражку, одернул китель.
Едва они вошли в гостиную, как мимо них с криком пробежали два до удивления похожих друг на друга мальчика лет десяти — одиннадцати.
— Джо! Джо!
Они так быстро скрылись в одной из дверей, что Клементьев успел только заметить их темно- шафранные лица и черные прямые волосы, разделенные пробором.
— Ишь, пострелята! — добродушно покачал головой Ходов, Клементьев хотел спросить боцмана о детях, но тот открыл дверь в кабинет Лигова и торжественно объявил:
— Его высокородие Георгий Георгиевич Клементьев! Клементьев вошел и в первую секунду из-за густого табачного дыма ничего не мог рассмотреть. Он закашлялся.
— Фрол Севастьяныч, открывай окна настежь, — весело приказал Лигов. — А то Георгий Георгиевич задохнется.
Он подошел к Клементьеву и протянул ему руку:
— Наконец-то! Жду не дождусь!
Лигова было не узнать. Куда девались грустное, унылое выражение лица, вялость в движениях. Олег Николаевич словно помолодел. Откинутая назад голова, улыбка и блеск голубых глаз говорили о большой радости, переживаемой Лиговым. В руках он держал наполовину выкуренную сигару.
— Знакомьтесь, — Лигов взял капитана под локоть и повернул к дивану. Навстречу легко поднялся человек в штатском костюме. Был он ниже Лигова, тоньше. Смуглое лицо с темными глубокими глазами как-то не вязалось с совершенно седыми волосами. В тонких чертах лица было что-то восточное.
«Где я его встречал?» — силился припомнить Клементьев, пожимая протянутую руку.
— Северов, — быстро представился незнакомец. — Не можете вспомнить, где меня видели? А бухта Счастливой Надежды?
— Да, да, конечно, — закивал Георгий Георгиевич, и перед ним ярко, до самых мелких подробностей всплыли в памяти события того дня, когда «Мария» подверглась нападению американской шхуны «Блэк стар», а потом русские моряки и китобои хоронили жену Лигова.
Бухта Счастливой Надежды! Это название болью отозвалось у каждого в сердце. Лигов посмотрел в открытое окно, глубоко затягиваясь сигарой. Лицо его моментально утратило жизнерадостность. Алексей Иванович Северов грустно улыбнулся:
— Счастливой Надежды! Надежды, надежды… Сколько их было у нас. Но, кажется, ваши, Георгий Георгиевич, начинают сбываться.
Клементьев живо подхватил:
— Наши надежды, господа! Так будет вернее, если вы, конечно, не откажетесь.
Лигов повернулся к Клементьеву и смотрел на него с благодарностью. Лицо его посветлело, он осторожно положил окурок сигары в пепельницу, внимательно прислушиваясь к тому, что говорил Клементьев:
— Я, господа, только ваш последователь. И все, что имею, также принадлежит вам. Сегодня генерал- губернатор Корф… Он подробно пересказал встречу с Корфом и Рязанцевым. По мере его рассказа Лигов все больше оживлялся, а Северов взволнованно ходил по кабинету и изредка прерывал Георгия
