— Уничтожить его мы всегда успеем. Надо заставить служить нам!
— Отличная мысль! — польстил Джиллард.
— Не ваша, — отрубил Дайльтон и продолжал: — Отправляйтесь во Владивосток и все узнайте. Сделайте все, чтобы нанять к нам этого рекордсмена. Кстати, и Ясинского проверьте. Как бы не начал торговлю с другими. Предупредите!
Глаза Дайльтона грозно сверкнули. Он помолчал, потягивая сигару.
— Кстати. Как оказался гарпунер Ингвалл на русском китобойце? Разве Совет Лиги гарпунеров дал свое согласие?
Джиллард только пожал плечами.
— Это я сам выясню, — сказал Дайльтон. — Зиму думаю провести с мальчиком в Гонолулу. Давненько там не бывал, да и отдохнуть надо, а мальчику пора привыкать к путешествиям.
В голосе президента компании зазвучали нежные нотки. Настроение у него изменилось, и он уже более миролюбиво закончил:
— Не теряйте времени, Уильям. В путь.
Когда советник собрался уходить, Дайльтон остановил его и велел:
— Если не удастся заполучить этого русского капитана, то достаньте чертежи его китобойца!
— Будет сделано, шеф! — Джиллард почувствовал уверенность и силу. Ему захотелось вновь действовать. Теперь он испытывал нетерпение, как игрок перед новой партией, обещающей не только выигрыш, но и наслаждение борьбы. Да и выигрыш не помешает!
Советник вышел. Дайльтон повернулся к окну, посмотрел на порт. У причалов борт о борт стояли китобойные суда. Мачты их белели на фоне голубого неба. Дайльтон задумался, машинально постукивая пальцами по стеклу. Долго стоял так президент компании, потом, как бы утверждая свое решение, последний раз ударил сильно, так, что задребезжало стекло.
Пора, давно пора менять флот. Заменить эти тихоходные, устаревшие парусники современными китобойцами. Его первым паровым судном должен стать китобоец этого русского, как его… Дайльтон подошел к столу, прочитал имя Клементьева. Лицо его стало жестким, глаза ушли под нахмуренные брови. Капитан Удача не устоял, а с этим лейтенантом расправа будет еще короче. Дайльтон сжатыми в кулаки руками оперся о стол, его глаза задержались на названии китобойца. «Геннадий Невельской», — прочитал Дайльтон. Чье же это имя? Какого-то государственного деятеля или моряка? Свой китобоец он назовет в честь своего сына Рандольфа — «Рандольф Дайльтон». Он будет флагманом его нового китобойного флота.
Дайльтон вскинул голову. Он не видел ни кабинета, ни голубоватых его стен. Перед его глазами было море, по которому китобойные суда неслись к фонтанам, шумевшим над темными спинами китов.
— Георгий Георгиевич, проснитесь! — Ходов стоял в дверях каюты Клементьева и, стараясь сдержать свой хрипловатый бас, будил капитана. — Ваше благородие, проснитесь!
Клементьев крепко спал. Лежал он на постели в одежде.
Фрол Севастьянович с уважением смотрел на бронзовое от тропического загара лицо капитана. На правой щеке приметно темнела родинка.
Боцман покачал головой. Эк умаялся! Да и не мудрено: выдержать такой шторм! До самого затишья от штурвала не отходил. А молодец, всех рыбаков спас. Фрол Севастьянович подумал о Лигове. Не ошибся Олег Николаевич, знал, к кому посылал. Теплое чувство благодарности шевельнулось в груди старого моряка. И если бы сейчас его спросили, какой же из капитанов ему больше по душе, не сразу бы ответил боцман.
Фрол Севастьянович привычным жестом погладил усы и осторожно прикоснулся к плечу капитана:
— Георгий Георгиевич!
Клементьев открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Полежал, прислушиваясь. Было тихо, очень тихо, только внизу ритмично работала машина да в открытую дверь доносился всплеск воды.
— Как наши пассажиры, Севастьяныч? — спросил Клементьев и быстро поднялся на ноги, почти касаясь головой потолка.
Через плечо боцмана он посмотрел на голубое искрящееся море. Оно было таким спокойным, ласковым, что вчерашняя его ярость вспоминалась, как сон. По высокому небу неторопливо скользили легкие белые облака.
— Спали крепко, а сейчас все на берег указывают. Один немного разумеет по-нашему. Просит их высадить, — доложил боцман. — Вот я и побеспокоил ваше высокоблагородие!
Клементьев рассмеялся и махнул рукой:
— Ну ладно. Сейчас выйду. Вот только побреюсь. — Он провел ладонью по щекам, подошел к туалету и тут же повернулся: — Впрочем, время терять нечего. Зови сюда рыбака, что по-русски понимает.
Пока боцман бегал за корейцем, капитан достал с полки карту, расстелил ее. Край карты лег на рамку из слоновой кости, в которой была фотография. Клементьев машинально отодвинул ее и, почувствовав рукой прохладную кость, взглянул на снимок. Забыв обо всем, он долго смотрел на изображение Тамары. Все так близко и дорого: и эти пушистые кудряшки, и большие глаза, и четко обрисованные губы, и узкий подбородок.
У Клементьева сжалось сердце. Бедная, наверное, она так же страдает, как и он, и любит по- прежнему. Тайком от родителей прислала ему эту фотографию с короткой надписью: «Любимому. Твоя Тамара». Сбудутся ли надежды?.. Ясинский ясно дал понять, что надеяться ему не на что.
Клементьев задумался, вспоминая последнюю встречу с Тамарой. Как могла она узнать его адрес в Норвегии? Наверное, у Лигова, хотя Олег Николаевич об этом не писал.
В дверь постучали. Капитан поставил фотографию.
— Войдите!
В каюту вместе с Ходовым вошел низкорослый рыбак в белых, закатанных до колен штанах и свободной куртке из полотна. Желтое, широкоскулое лицо его на первый взгляд казалось бесстрастным. Но черные горячие глаза, устремленные на капитана, выражали и благодарность за спасение, и настороженность, опасение за свое будущее.
— Альён хасимника[18], — произнес кореец, наклонив в знак приветствия голову с зачесанными назад прямыми черными волосами.
— Вы говорите по-русски? — спросил Клементьев.
— Да! Я мало говорю русски!
— Боцман, — Клементьев указал на Ходова, — передал мне, что рыбаки хотят домой, на берег.
Кореец, напряженно вслушивавшийся в то, что говорил капитан, закивал радостно:
— Ан, ан[19]…
— В какой бухте вы живете? — Клементьев, кивнув на карту, жестом пригласил корейца указать точку.
Рыбак приблизился к столу и долго, словно что-то вспоминая, рассматривал карту. Карта восточного побережья Кореи была русская, изданная в 1857 году гидрографическим департаментом морского министерства после исследований, проведенных фрегатом «Паллада».
Смотрел на карту и Клементьев и читал на ней русские названия бухт, заливов, островов: залив Лазарева, острова Куприянова и Гончарова, заливы Плаксина и Корнилова… Он с гордостью думал о соотечественниках, которые изучили берег малоизвестной страны, исправили многие неточности иностранных карт, составлявшихся больше по слухам и предположениям, на глазок…
«В каком же пункте высадить рыбаков?» — размышлял Клементьев. Китобоец недалеко ушел от того места, где были сняты с тонущей шхуны корейцы. «Геннадий Невельской» шел самым тихим ходом. За то время, что спал Клементьев, он прошел незначительное расстояние.
Кореец поднял голову. Вид у него был растерянный. Он не смог разобраться в карте. И сказал:
— Ан, ан… берег… ходи берег…
— Пожалуй, сделаем так, Фрол Севастьяныч, — решил Клементьев. — Пойдем вдоль берега, они и узнают свою бухту.
