как-то… Сила чуется.
Дверь быстро раскрылась. Вошла Таня — запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Оглядела комнату. — Уехал уже?
— Уехал, конечно.
— Ах ты господи! Ну, что это!.. Что, что он рассказывал? — жадно обратилась она к Варваре Васильевне и Сергею.
— Любопытный парень!.. — С медленною улыбкою Сергей неподвижно глядел в окно. — Как это он ловко выразился насчет обмозоленных книжкою мозгов! Черт его знает, какой-то совсем особенный душевный строй!
Таня быстро прошлась по комнате и решительно сказала:
— Слушайте, Митрыч! Теперь пять минут шестого, поезд отходит без четверти шесть. Поедем на извозчике на вокзал. Вы меня познакомите с ним.
— Что ж, поедем!
Они оба вышли.
В дверь раздался стук.
— Войдите!
Вошел больничный фельдшер Антон Антоныч, в белом халате и розовом крахмальном воротничке. Был он бледен, на вспотевший лоб падала с головы жирная и мокрая прядь волос.
— Варвара Васильевна, Никанора привезли: взбесился!
— Да что вы?.. Никанор? Взбесился-таки?
— В телеге привезли из деревни, связанного… Я, изволите видеть, дежурный, а доктора нет. Уж не знаю снимать ли его с телеги или доктора подождать. Больно уж бьется, страшно подойти. За доктором-то я послал.
Варвара Васильевна быстро надевала белый халат
— Ну, вот еще — ждать! Что ж ему так связанным и лежать?.. Пойдемте!
Они поспешно вышли.
Оставшиеся вяло молчали. Было очень жарко. Сергей сидел у окна и читал «Русские ведомости».
— Духота какая!.. Давайте, господа, на лодке покатаемся! — предложил Шеметов.
— Что ж, поедем.
— Только, господа, подождемте Татьяну Николаевну, — сказала Катя.
Сергей сердито возразил:
— Ну, вот еще! Ждать ее!.. Она, может быть, только к ночи воротится!
Лицо его было теперь нервное и раздраженное. Токарев усмехнулся:
— Я готов пари держать, что она с ним села в вагон, чтоб проехать одну-две станции!
Где-то с силою хлопнула дверь. В больничном коридоре тяжело затопали ноги. Кто-то хрипло выкрикивал бессвязные слова и хохотал. Слышался громкий и спокойный голос Варвары Васильевны, отдававшей приказания. Шум замер на другом конце коридора.
Варвара Васильевна вошла в комнату. Катя со страхом спросила:
— Что это такое? Правда, бешеный человек?
— Да. Ужасно жалко его! Такой славный был мужик — мягкий, деликатный, просто удивительно! И жена его, Дуняша, такая же… Его три месяца назад укусила бешеная собака. Лежал в больнице, потом его отправили в Москву для прививок. И вот, все-таки взбесился! Буянит, бьется, — пришлось поместить в арестантскую.
Сергей встал.
— Ну, господа, идем. Будет ждать! Варя, хочешь с нами? Мы едем на лодке.
— Отлично! Идемте…
Они вышли на улицу. У Токарева все еще стоял в ушах дикий хохот больного. Он поморщился.
— А должно быть, тяжелое впечатление производят такие больные.
Варвара Васильевна опустила глаза и глухо ответила:
— Не знаю, на меня они решительно никакого впечатления не производят. Вот ушла оттуда, и на душе ничего не осталось. Как будто его совсем и не было.
В городском саду, где отдавались лодки, по случаю праздника происходило гулянье. По пыльным дорожкам двигались нарядные толпы, оркестр в будке играл вальс «Невозвратное время». Токарев сторговал лодку, они сели и поплыли вверх по течению.
Городской сад остался позади, по берегам тянулись маленькие домики предместья. Потом и они скрылись. По обе стороны реки стеною стояла густая, высокая осока, и за нею не было видно ничего. Солнце село, запад горел алым светом.
Шеметов, как столб, стоял на скамейке и смотрел вдоль реки. Катя сказала:
— Сережа, Вегнер! Столкните, пожалуйста, Шеметова в воду: он мне заслоняет вид.
Сергей, молчаливый и нахмуренный, сидел на корме и не пошевелился. Вегнер сделал движение, как будто собирался толкнуть Шеметова. Шеметов исподлобья выразительно взглянул на него и грозно засучил рукав.
— Посмотрю, кто на это решится!
Он стоял в ожидании, сжимая кулаки. Потом сел и самодовольно сказал:
— Вот что значит вовремя привести подходящий стих! Никто не осмелился!
Токарев греб и задумчиво глядел себе в ноги. Балуев произвел на него сильное впечатление. Он испытывал смутный стыд за себя и пренебрежение к окружающим. В голове проносились воспоминания из студенческого времени. Потом припомнилась сцена из ибсеновского «Гюнта»[10]. Задорный Пер-Гюнт схватывается в темноте с невидимым существом и спрашивает его: «Кто ты?» И голос Великой Кривой отвечает: «Я — я сама! Можешь ли и ты это сказать про себя?..»
Шеметов острил и шутливо пикировался с Катей. Варвара Васильевна и Вегнер смеялись. Сергей молчал и со скучающим, брезгливым видом смотрел на них.
— А Сережа сидит, как будто уксусу с горчицей наелся! — засмеялась Катя.
Сергей сумрачно ответил:
— Не вижу, чему смеяться. Ваши остроты нахожу ужасно неостроумными.
Вдруг Катя насторожилась:
— Что это?
Далеко в осоке отрывисто и грустно ухала выпь — странными, гулкими звуками, как будто в пустую кадушку.
— Выпь, — коротко сказал Сергей.
— Какие оригинальные у нее звуки! Что-то такое загадочное!
Шеметов невинно спросил Сергея:
— А что такое выпь… рыба или птица?
Сергей молча отвернулся, наклонился с кормы и опустил руку в воду.
— Это он выпь хочет выловить, показать нам! — догадался Шеметов.
— Нет, брат, выпь ловить я тебя самого в воду спущу! — злобно ответил Сергей.
Варвара Васильевна засмеялась:
— Нет, Сереже положительно нужно дать валерьянки! Его сегодня какая-то блоха укусила.
Сергей обратился к Токареву:
— Владимир Николаевич, дайте мне погрести!
Он сел на весла и яро принялся грести. Лодка пошла быстрее. Сергей работал, склонив голову и
