радуются так, будто видят любимых, журавль в лунном сиянии страстно зовет подругу. Чхунхян проиграла на семиструнном кыме[72] мелодию «Южный ветер»[73], но потом прилегла и задремала. Тут появился слуга и, боясь, как бы не залаяла собака, тихонько прокрался под окно в комнате Чхунхян.
— Чхунхян, ты что, спишь?
— Зачем ты пришел? — испугалась Чхунхян.
— Молодой господин пожаловали.
У Чхунхян забилось сердце и на душе стало тревожно. В смущении она открыла дверь, прошла в соседнюю комнату и разбудила мать.
— Ой, мама, как вы крепко спите!
— Зачем зовешь, чего тебе? — недовольно спросила мать.
— Да разве я у вас прошу чего-нибудь?
— Тогда зачем позвала?
— Молодой господин со своим слугой пожаловали, — потупившись, промолвила Чхунхян.
Мать открыла дверь и окликнула слугу:
— Кто это там пришел?
— Сын правителя, барич Ли пожаловали, — ответил слуга.
— Сандан! — позвала мать Чхунхян.
— Здесь я.
— Неси циновки и лампы во флигель за домом да приготовь там все для гостей! — распорядилась она и вышла к гостям.
Все люди хвалили ее — и не зря! Издревле считается, что дети больше походят на материнскую родню, вот почему у нее такая дочь, как Чхунхян. Посмотрите на нее! Волосы уже с проседью, но изящество сохранила, манеры сдержанны — она все еще привлекает взор. Лицо полное и гладкое — значит, живет счастливо. Она вышла степенно, неторопливо, обутая в башмаки с широкими носками, и подошла к слуге.
Тем временем юноша стоял, озираясь по сторонам, но тут к нему подошел слуга.
— Это мать Чхунхян.
Мать подошла и, почтительно сложив руки, приветствовала его:
— Как изволили здравствовать, молодой господин?
Юноша улыбнулся:
— Так вы матушка Чхунхян... В добром ли вы здравии?
— Да живу помаленьку. Я не знала, придете ли вы, не встретила вас как положено.
— Что вы, зачем это?
Мать Чхунхян прошла вперед, показывая дорогу. Они миновали главные и средние ворота и очутились в садике за домом. В старом флигельке, крытом соломой, горели лампы, а склоненные ветви ивы заслоняли свет, будто жемчужный занавес подвешен на крючьях. С правой стороны стоит павлония, и с ее листьев капает роса, будто журавль вздрагивает во сне, слева растет сосна, ее чуть покачивает свежий ветерок, и кажется — то шевелится старый дракон. На бананах, орхидеях, опунциях, растущих перед окном, распустились листья, а лотос, покрытый нефритовыми бусинками росы, как жемчужина в воде, чуть качается над волнами. Золотые рыбки, похожие на пиалы, плещутся в пруду, будто, как говорится, хотят превратиться в драконов. Они резвятся, раздвигая молодые листья лотосов. Как сказано в стихах:
Горка эта высится ступенями. Журавль под лестницей, увидев людей, испугался, крылья раскрыл и, ковыляя на длинных ногах, закричал: «Курлык-курлык!» Лохматый пес залаял под коричным деревом, и здесь же, посреди пруда, на волнах качается пара уток, будто ждет: вот, гость придет!
Они уже были возле навеса крыши, когда по приказанию матери из приоткрытого окна, затянутого шелком, показалась Чхунхян. Взгляните на нее! Это ясная круглая луна вышла из-за облаков! Невозможно описать ее восхитительный облик. Она застенчиво остановилась возле флигеля — такая красивая, что сердце тает.
— Ты не устала? Хорошо ли пообедала? — спросил с улыбкой юноша.
Чхунхян засмущалась и, не отвечая на вопросы, стояла молча. Тут мать Чхунхян первая вошла во флигель и, усадив юношу, подала ему чай, табак и веер. Юноша закурил и сел. Он пришел к Чхунхян рассказать о своих чувствах, а совсем не для того, чтобы полюбоваться ее вещами. Еще на улице он знал, что будет говорить, но только вошел и увидел ее — исчезли все слова. Напрасно он покашливал, словно простудился, сколько ни пытался — ничего не мог вымолвить. Тогда он принялся разглядывать комнату.
По стенам было расставлено множество вещей: шкафчики, расписанные фениксами, и драконами, комод с ящичками. Были развешаны даже картины. У Чхунхян нет мужа, откуда же взялись такие свитки и вещи у девушки, занятой учением? Но ведь мать Чхунхян была знаменитой кисэн! Она и собрала все эти вещи, чтобы потом отдать Чхунхян. Здесь были свитки кисти знаменитых в Корее каллиграфов и картины известных мастеров. Вот свиток с феей луны, а на другом — надпись: «Небесный государь сидит в вышине с красным жезлом в руках и по утрам ведет приемы». На этой картине Ли Тайбо — отшельник «Голубой лотос» стоит на коленях перед дворцом «Желтого журавля» и читает «Дао-дэ-цзин»[74], а там — поэт написал стихи «Башня из белого нефрита»[75] и теперь восходит на небеса, чтобы сочинить молитвословие «Поднимаем балку»[76]. Есть свиток, где Ткачиха с Пастухом[77] встречаются на мосту Сорок и Ворон в седьмой день седьмой луны, а на другом — Хэнэ, украв напиток бессмертия, ясной лунной ночью сидит в Просторном студеном дворце.
Юноша был просто ослеплен, у него даже дух захватило. А на другой стене свиток, где нарисован Янь Цзылин[78] с горы Фучуньшань. Он отказался от должности советника, в друзья себе взял белую чайку, а в соседи — обезьяну с журавлем и, облачившись в овечью шкуру, стал удить рыбу в реке Цютунцзян на отмели в семь ли. Все это нарисовано так искусно, что комната напоминает страну бессмертных, только юноше гулять с милой девушкой! Сердечко Чхунхян хочет служить лишь одному суженому, вот она и сочинила стихи, повесив их над письменным столиком:
— Превосходно, в стихах таится глубокий смысл — преданность Мулань![79] — похвалил он.
Тут заговорила мать Чхунхян:
— Благородный молодой господин оказал такую честь, посетив наше убогое жилище. Я очень волнуюсь.
Эти слова помогли юноше развязать язык.
— Зачем вы так говорите? С башни Простора и Прохлады я случайно увидел Чхунхян, мы с ней очень хорошо провели время. Как говорится, мотыльки и бабочки всегда стремятся к цветам, вот и мое опьяненное сердце загорелось желанием прийти к вам сегодня вечером, чтобы заключить союз на сто лет с вашей дочерью Чхунхян. Что вы об этом думаете?
— Ваши речи, право, меня очень смутили, — ответила мать Чхунхян, — но послушайте, что я скажу.
