Пророчат в о с е м ь знаков гороскопа[134] Счастливую судьбу Чхунхян в грядущем. Из всех чиновников в о с ь м и провинций Со мною повстречался самый лучший. Из всех чиновников в о с ь м и провинций Один приехал к нам; чего он хочет — Народом править иль творить злодейства? Девятый раз ударили.
Д е в я т ь раз свилось змеею в сердце Тяжкое, мучительное чувство. Если бы травой д е в я т и л е т н е й Обернулись пролитые слезы! В горных дебрях, где кружит-петляет Д е в я т ь ю изгибами дорога, Мне срубить бы ствол сосны высокой, Погрузить в ладью, поплыть в столицу, Государю во дворце д е в я т о м Д е в я т ь раз подать по д е в я т ь жалоб. А потом мне из дворца бы выйти, Улицу Самчхон найти быстрее, Радостно бы встретиться с любимым! Вот когда утешилось бы сразу Бедное, истерзанное сердце! Ударили в десятый раз.
От этой пытки умирают девять Из д е с я т и людей, Но я свою решимость буду восемь Д е с я т к о в лет хранить, Жестокий кат сломить ее не сможет И на д е с я т ы й раз! Для молодой Чхунхян спасенья нету! Хоть ей шестнадцать лет, Душа ее сегодня превратится В забитой жертвы дух! Уж д е с я т ь раз я выдержала пытку, Но не сошла с ума! Ей нанесли пятнадцатый удар.
П я т н а д ц а т о ю ночью затерялась Луна средь облаков, В столице затерялся мой любимый На улице Самчхон. Луна, луна! Ты видишь с небосвода, Где милый мой? О, почему увидеть, где любимый, Я не могу! На двадцатом ударе она чуть было не потеряла сознания. Ее ударили в двадцать пятый раз.
«Д в а д ц а т ь п я т ь певучих струн на лютне Зазвучали при ночной луне, Грусть невыносимую рождая...» Ты ответь мне, гусь, куда летишь? Залети в Ханъян ты по дороге, Милому на улице Самчхан Обо мне перескажи всю правду Да вглядись в меня, чтоб не забыть! Пусть царю на тридцать третьем небе Скажет юная моя душа, Как из глаз девичьих льются слезы И как алая сочится кровь. У Чхунхян, прекрасной, словно яшма, — Красные от крови капли слез, — «В персиковом роднике Улина Красная от лепестков вода». — Нельзя так обращаться с молодой женщиной, — гневно говорила Чхунхян, — лучше отрубите мне голову! Забейте до смерти! Нельзя так мучить, — горько плакала Чхунхян, — лучше убейте меня скорее! Я после смерти стану птицей юаньняо, ясной лунной ночью в пустынных горах заплачу вместе с кукушкой — душой царевича из царства Шу[135], тогда хоть любимого разбужу от сна!
Она не могла больше вымолвить ни слова и потеряла сознание. Слуги уголовной палаты отвернулись, вытирая слезы, даже палач прослезился.
— Человек не может заниматься таким делом!
Те, кто видел это, и слуги, выполнявшие приказания, стояли вокруг, вытирая слезы.
— Невыносимо смотреть на избитую Чхунхян! О как жестоко, как жестоко обошлись с верной Чхунхян! Она поистине героиня!
Все от мала до велика окружили ее, проливая слезы. А правитель-то!
— Вот видишь, что получилось! Ты зло держала на правителя, за это тебя и наказали. Хорошо ли? И дальше будешь мне противиться?
Чхунхян, еде живая, гневно отвечает:
— А знаете ли вы, правитель, что, если женщину сильно разобидеть, ей уже все равно, что жизнь, что смерть! От ее страданий даже иней может выпасть в пятой или шестой луне. Я погибну, замученная, и моя душа прилетит к трону совершенномудрого государя, поведает ему о своих горестях. Разве тогда вас оставят в покое? Убейте меня!
