амбарами, с карнизами в виде веера, цветной бумагой по стенам, верандой, с раздвижными решетчатыми дверями и с такими же окнами.
В саду перед домом и позади него чудесные работники посеяли удивительные цветы и редкие травы. На солнечной стороне установили рисорушку, в тенистом месте вырыли колодец. У ворот посадили ивы, а за оградой — дыни.
Амбары засыпали зерном: в восточный амбар — десять тысяч кулей неочищенного риса, в западный — пять тысяч кулей белого риса, в амбары перед домом и позади — по пяти тысяч кулей бобов и разных злаков да еще по три тысячи кулей кунжута.
Кроме того, они насыпали зерно грудами — наверное, не меньше десятка куч, — да к этому прибавили еще двести девять тысяч лянов денег.
На несколько тысяч лянов внесли всевозможной утвари в спальню, а кладовые завалили шелком всех сортов и драгоценностями.
Затем явились стройные и сильные рабы, преданные рабыни и проворные мальчики, которые сразу же принялись прислуживать. Следом показались тяжело груженные волы — с рогами, загнутыми и внутрь и назад. Быков тотчас разгрузили — и вот опять перед домом и на заднем дворе громоздятся новые горы мешков с зерном.
Вне себя от восторга, жена Хынбу закружилась в веселом танце.
— Послушай, жена! — заметил ей Хынбу. — Наплясаться ты успеешь и завтра. Там вон среди зарослей осталась еще одна тыква. Давай распилим и ее!
А жена в ответ:
— Не пилите эту тыкву!
— Да почему же не попользоваться, коли счастье привалило? — удивился Хынбу. — Брось-ка пустые разговоры да тяни посильнее пилу.
Крак! — тыква с треском развалилась на две части, и появилась писаная красавица, которая почтительно приветствовала Хынбу положенным числом поклонов.
Изумленный Хынбу поспешил с ответным приветствием.
— Кто вы и почему оказываете мне такие знаки почтения? — спрашивает он.
А красавица мило отвечает:
— Я — Чанъэ, фея Лунного дворца.
— Так почему же вы пожаловали в мой дом?
— Царь ласточек из Цзяннани повелел мне стать вашей наложницей, и вот я явилась к вам.
Услышав это, Хынбу возликовал. Иное дело — супруга Хынбу: та даже изменилась в лице и проговорила, негодуя:
— Вот тебе раз! Терпели мы неслыханную нужду, теперь наконец обрели счастье... И пожалуйста вам! Не говорила ли я давеча: «Не будем пилить эту тыкву»?
Отвечал ей Хынбу:
— Не тревожься! Неужто я оставлю без внимания супругу, делившую со мной все горести и лишения?
С этими словами Хынбу повел жену и наложницу в высокий и просторный дом и зажил в нем с той поры в свое удовольствие.
III
Слух о богатстве Хынбу дошел и до Нольбу. Прослышав об удаче младшего брата, этот злобный, погрязший в грехах человек подумал: «Не иначе, как кого-нибудь ограбил. Вдруг ни с того ни с сего разбогател... Схожу-ка я к нему. Если обойтись с ним покруче, половина добра наверняка будет моя».
Не медля ни минуты, Нольбу помчался к брату.
И вот уже он изумленно взирает на новое жилище Хынбу: такой красоты и роскоши ему еще не доводилось видеть. Всюду высокие и просторные хоромы, на крышах по углам висят колокольчики, позванивающие от порывов ветра.
При виде этого великолепия Нольбу охватила алчность. «Ишь ты, на стрехах колокольчики висят... Откуда все это? Непременно где-то стащил!» — подумал он и, приняв грозную позу, заорал во весь голос:
— Эй, Хынбу!
Случилось же так, что Хынбу как раз в это время был в отлучке и супруга его осталась дома одна. Кликнула она служанку и сказала:
— Никак, у ворот гость? Поди-ка взгляни.
Прелестная служанка повиновалась и, выйдя за ворота, учтиво обратилась к Нольбу:
— Откуда пожаловал гость?
Впервые в жизни видел Нольбу этакое чудо. Опешив от неожиданности, он проговорил:
— Ничтожный приносит вам свое почтение. Не скажете ли вы, куда девался хозяин этого дома, мерзавец Хынбу?
Смущенная женщина кинулась прочь и, вернувшись в дом, доложила хозяйке:
— Пришел какой-то странный человек, с виду помешанный. Супруга вашего мерзавцем обозвал, а передо мной рассыпался в любезностях. Характер у него, видать, сварливый...
Догадываясь, кто ее гость, супруга Хынбу спросила у служанки:
— Каков собою этот янбан?
Та отвечала:
— Голова совиная, глаза — будто у коршуна, рот — словно клюв у цапли, шея жабья. А жадность и злоба так и лезут наружу!
— Ну-ну, довольно трещать! — остановила служанку жена Хынбу.
Перевязав заново ленты на кофте и торопливо оправив юбку, она вышла приветствовать гостя.
А Нольбу, не отвечая на приветствие, заложил руку за пояс и с надменным видом принялся озираться вокруг. Богатое платье супруги Хынбу и явное довольство в доме привели его в бешенство, и он прохрипел со злостью:
— Хм, блистает, что твоя кисэн из губернской управы...
Пропустив эти слова мимо ушей, супруга Хынбу обратилась к гостю с вопросом:
— Как здравствует ваша семья?
Однако Нольбу искал, видимо, лишь повода для ссоры.
— А если и не здравствует, тебе-то что за дело?
Забеспокоилась супруга Хынбу, уж не обошлась ли она с гостем неучтиво, и, положив на пол циновку, а сверху шелковый тюфяк, пригласила деверя:
— Прошу вас, садитесь.
Шагнув к циновке, Нольбу сделал вид, будто поскользнулся, и, выхватив нож, принялся кромсать пол.
— Слишком гладок твой пол! Коли так оставить, можно свернуть себе шею!
Затем взглянул на иероглифы, расписанные по стенам, и с понимающим видом заметил:
— Зачем нужно было столько раз рисовать луну?
Приметил цветник:
— Ежели хочешь, чтобы те цветы сейчас же распустились, то положи в цветник три-четыре вязанки хвороста и подожги их. В одну минуту расцветут!.. А у того журавля слишком длинные ноги. Кому он такой
