погибших? Приснятся ли им те чёрные головешки, которые пожарные выносили из погашенного автобуса?..
Не забудем и про омоновского офицера, проводившего с угонщиками автобуса так называемые переговоры. Оказавшись внутри, именно он мог бы по-мужски поговорить с пацанами, дать им пример благородного, уравновешенного поведения взрослого. Вместо этого он приносит с собой пистолет и открывает стрельбу! А потом, как водится, поджигает автобус, заметая следы. В настоящий момент его укрывают от ответственности: с места происшествия он уехал на «скорой помощи» в госпиталь. Пятерым, оставшимся в автобусе, «скорая» уже не понадобилась…
Никто не видел листка с неумело составленными требованиями к властям, переданного через водителя – который, таким образом, тоже был ими отпущен. Мы пока даже не знаем имён пятерых ребят, лёгших за нас на огненную амбразуру. Зато стала известна фамилия офицера, спрятавшегося за больничными стенами: майор Лоскутков…»
Надежда Борисовна уронила сначала газету, а потом и очки.
– Господи!.. – сказала она.
– Давайте, я позвоню? – предложила Татьяна.
– Куда?..
– В общежитие. Где этот ваш… Лоскутков. Надо же выяснить!
Номер Надежда Борисовна помнила наизусть.
– Общежитие? – с первой попытки дозвонилась Татьяна. – Будьте так добры, Лоскуткова…
– Александра Ивановича, – шёпотом подсказала Надежда Борисовна.
– …Александра Ивановича.
– Здесь такой больше не проживает, – ответили ей спокойно и ровно. Потом трубку повесили. Следующие часа полтора Надежда Борисовна в отчаянии металась по всей квартире, пытаясь разыскать записную книжку и в ней – Сашин мобильный. Или, ещё лучше, телефон Фаульгабера. Уж Семён-то Никифорович должен был знать, что случилось в действительности. Надежда Борисовна проверила все карманы, заглянула в свою и Верину сумки, в кухонный стол и под шкаф, заставила даже Шушуню перетрясти свой ящик с игрушками. Всё тщетно. Записной книжки нигде не было, да и быть не могло. Ещё накануне её порвал в мелкие клочки Николай. Он решил, что жена там записывала телефоны любовников…
…Алёша уехал в командировку. Произошло это до ужаса буднично. Вчера ещё никуда вроде не собирался. А сегодня – вскинул на плечи ярко-красный рюкзак, похлопал ладонями по карманам – кошелёк, паспорт, что ещё там?.. – и адью.
Как и не было его вовсе.
О том, когда вернётся, он по обыкновению никакого понятия не имел. Тёте Фире очень хотелось думать, что он очень скоро появится, и вначале она так и думала.
Потом ей стало казаться, что у него были очень уж грустные глаза, когда он уходил, и она сказала себе, что с такими глазами «на недельку, до второго», пожалуй, не уезжают. Алёша попросил её придержать за ним комнатку и других жильцов пока не пускать. Что он имел в виду – «пока»?.. Тётя Фира выдвинула ящик буфета, в котором держала деньги, полученные от него за постой. Он всегда платил ей вперёд и теперь поступил так же. А она, разволновавшись, не удосужилась сосчитать доллары – просто сунула в обычное место, и всё.
Спохватилась, вытащила, подвела бухгалтерию и… оказывается, Алёша заплатил за год вперёд…
Всплеснув руками, тётя Фира побежала в «его» комнату и в полной растерянности села на продавленный диван. Не знавши и не догадаешься, что здесь только что жили… В комнате царил образцовый порядок. Он казался противоестественным и был сродни пустоте. Той совсем особенной пустоте, какая бывает, когда из дому только что вынесли покойника.
– Бамир биз ду шейн,[67] – вслух проговорила старая женщина, и из глаз сами собой закапали слезы. – Ну и как же я теперь без тебя буду?..
Котик Васька, резво вбежавший следом за хозяйкой, вспрыгнул на диван и деловито принялся умываться. «А вот так и будешь, – говорил весь его вид. – Очень даже и просто». Для него в самом деле не существовало проблем. Люди могли приходить и уходить, появляться и исчезать навсегда – жизнь от этого не прекращалась…
Невесёлые размышления Эсфири Самуиловны были прерваны тяжеловесной вознёй в коридоре. Потом стены содрогнулись от того, что у кого-то другого считалось бы серьёзной попыткой взлома, а Тарас Кораблёв называл простым стуком в дверь:
– Тётя Фира! Вы дома?
Жизнь действительно продолжалась… Эсфирь Самуиловна вытерла глаза, неохотно встала с дивана и пошла открывать.
В коридоре она увидела Тараса и Каролину. И вид у обоих был, как у напроказивших ребятишек, ждущих, сильно ли попадёт. Между ними стояла большая картонная коробка, и Тарас уже прикидывал, пройдёт ли она в узковатую дверь.
– Может, – хмурился он, – здесь и распаковать?..
– Это что такое?.. – изумилась Эсфирь Самуиловна.
– Телевизор, – объяснила немного смущённая Каролина. – Дядя Лёша велел купить и вам принести. Он сказал… – Девушка помедлила и сосредоточилась, стараясь конкретно воспроизвести дяди-Лёшино поручение. – Он сказал: «Тётя Фира, по этому телевизору не передадут новости, которые вас могут расстроить…» Ой, тётя Фира, да что с вами?..
В самом деле, могла ли ожидать Каролина, что старая женщина, осознав смысл подарка, переменится в лице и убежит в комнату плакать?.. Могла ли Каролина догадываться, что вручила тёте Фире самую натуральную похоронку?.. Ибо Эсфирь Самуиловна тотчас и безошибочно поняла: квартирант не вернётся. Он попросту канул. В то же самое никуда, из которого вынырнул много лет назад, чтобы встретиться с Кирой. И ещё теперь – чтобы пройти через её, тёти-Фирину, жизнь. И опять канул… совсем…
Каролина тонких смыслов происходившего, конечно, не знала. Она просто решила, что брякнула нечто неуклюжее, расстроившее милую Эсфирь Самуиловну, и побежала за ней – извиняться и утешать. Тарас мысленно прокомментировал женскую непоследовательность – ей телевизор припёрли, а она в слезы! – и принялся резать липкую ленту, которой была запечатана крышка коробки. Кот Васька был уже тут как тут: лез под руки, старался поддеть крышку когтями и посмотреть, что внутри. Новый и страшно интересный предмет, появившийся в доме, требовал немедленного и самого пристального изучения…
Молодёжь так и не дала тёте Фире как следует погоревать. Они распаковали красавца «Тошибу», затащили его в комнату и потребовали освободить место на комоде. В результате бедный старенький «Вечер» отправился пылиться на шкаф, а его многолетнее место занял суперсовременный японец. Каролина, собиравшаяся восстанавливаться в своём техническом вузе, постигала инструкцию, Тарас нажимал кнопки, ибо предпочитал метод «научного втыка», а Эсфирь Самуиловна постепенно пришла к мысли, что надо бы угостить ребят чаем. С оладьями.
Она вооружилась всеми необходимыми ингредиентами, взяла сковородку и отправилась на кухню.
Там всё было по-прежнему. Витя Новомосковских тоже бдела над сковородкой, только жарила не оладьи, а пельмени на ужин. «Просто Генриэтта» опять собиралась печь что-то сладкое и опасливо принюхивалась к ликёру, приготовленному для добавления в тесто: вдруг подсунули самопальный?.. Тётя Фира с независимым видом проследовала мимо неё к своему столику и вылила в миску кефир.
Солнце садилось, за окном сгущались зимние сумерки. В кухне горел свет, и Гриша Борисов читал газету, усевшись прямо под лампочкой. Его очки содержали добрый десяток диоптрий: со зрением при таких обстоятельствах шутить не годится. В настоящий момент он был временно оторван от работы над диссертацией и даже изгнан из комнаты – Оля укладывала Женечку спать.
Тётя Фира замесила оладьи и пошла зажигать газ.
– Вот за что я, честное слово, вешал бы некоторых газетчиков, – сказал вдруг Гриша. – Даже не за содержание, а за ужасающую безграмотность. Ну вот сколько можно – «власть предержащие»?
– А как правильно? – спросила Витя-Виктория.
– «Власти предержащие». То есть ныне облечённые властью, а не что-то там держащие. Хорошо ещё не «прИдержащие», тоже как-то встречал…
