его без лишних слов. Бесшумными тенями вытянулись они из патриаршей ложи, а после разошлись в разные стороны и начали, каждый своим путем, продвигаться к сцене.
Как оказалось, мерзавцы, оккупировавшие подмостки, были не единственными сатанистами, сумевшими проникнуть в Большой театр. Их засело в здании несколько десятков, и многие из зрителей, поспешивших покинуть зал, очень быстро пожалели об этом. Дьяволопоклонники, вооруженные короткими мечами, отрубали людям руки и головы, хватали женщин и детей, крушили и поджигали прекрасные театральные интерьеры, мочились и испражнялись прямо на пол храма искусства. Казалось, в Большом в тот вечер воцарился кромешный Ад.
Но на пути Ада встали проводники Рая. Доблестные воины Церкви.
У них тоже были мечи. Но не черные и зазубренные, как у сатанистов, а длинные и прямые, сверкающие острым холодом древнерусской стали, секрет которой знали сегодня только монастырские кузнецы. Этими мечами священники пронзали нечестивцев, отсекали им запястья, отводили удары от объятых ужасом простых людей. В ход пошло и огнестрельное оружие. Длинные очереди из епархиальных пистолетов-пулеметов (вот где пригодились договоренности с религиозной общиной иудеев!) швыряли сатанистов на пол, насквозь пробивали им головы, перерубали преступников пополам. Самым сложным было не зацепить случайно кого-нибудь из невинных, но натренированные стрелки справились и с этой задачей. Шестеро умелых воинов Церкви быстро уничтожили группу сатанистов, превышавшую их численностью в восемь раз. Те из дьяволопоклонников, что чудом сумели выжить в этой кровавой бане, бросив оружие, трусливо бросились наутек.
Единственное, чего не успели сделать священники – так это вовремя погасить зажженное сатанистами пламя. Огонь разгорался все жарче, полз вверх по стенам, захватывал все новые территории. Бросив ставшие бесполезными огнетушители, воины Церкви обратили свои взоры на бестолково мечущихся посетителей театра. Четверо занялись эвакуацией людей. Двое – приходской батюшка отец Никанор и монах брат Владимир – бросились по пылающим коридорам в зрительный зал – чтоб попытаться спасти тех, кто все еще оставался там, а также захваченную в заложники актерскую труппу спектакля.
Оставшийся в патриаршей ложе иерей Макарий не был одним из воинов Церкви. Он не умел мастерски обращаться с холодным оружием, не смог бы ударом кулака отправить в нокаут двухметрового громилу, и никогда не сумел бы перекувыркнуться в прыжке. Зато иерей умел быстро и метко стрелять – в этом помогла служба в органах госбезопасности, которой он занимался до того, как прийти в лоно Церкви. Сейчас, присев за скрывавшими его перилами ложи, Макарий наблюдал сквозь просветы между маленькими колоннами за происходящим на сцене. Он ждал удобного момента, когда можно будет применить свое мастерство стрельбы.
А там, на подмостках Большого театра, творилось невообразимое. Схватив за волосы актера, игравшего роль Христа – известного всей стране Сергея Керзубова – вожак сатанинской стаи подтащил его к краю сцены и закричал, глядя в зал, где еще оставалось несколько десятков парализованных ужасом зрителей:
– Стало быть, вы пришли посмотреть на то, как воскресает Иисус?! Так хрен вам, а не Воскресение! – с этими словами он выхватил из ножен жуткого вида кривой зазубренный меч и полоснул им по животу Керзубова. Из раны хлынула кровь. Из горла актера вырвался страшный крик боли и отчаяния. Но Сергей был все еще жив и очень страдал.
– Вот тебе еще, Исусик! – злорадно воскликнул мучивший его сатанист. Следующий удар черного лезвия пришелся по спине. Еще один дикий крик унесся ввысь, к театральным колосникам.
– Так будет с каждым, кто попытается нам противостоять! – заключил волосатый ублюдок. – Неважно, силой оружия, как менты, или силой искусства, как этот, – сатанист с размаху пнул Керзубова под ребра. – Или же силой политической власти, как хочет этот ваш Райшмановский, – лицо дьяволопоклонника исказила гримаса ненависти. – Попомните мои слова – мы скоро доберемся и до него! А пока… Adios, Иисус Христос! – парень воздел свой ужасный меч, намереваясь отрубить Керзубову голову. Но именно в этот миг на сцене появились два новых действующих лица. Иерей Макарий с ходу признал в них отца Никанора и брата Владимира.
Увидев, что происходит, монах достал из-под своей рясы крестообразный церковный сюрикен (еще одно изобретение, переиначенное азиатами на свой лад – на сей раз плагиаторами оказались японские ниндзя) и запустил его в сторону главаря захвативших театр сатанистов. Бросок оказался невероятно удачным – боевой крест чиркнул аккурат по локтевому сгибу и отсек нечестивцу предплечье. Рука, не выпустив меча, шмякнулась на дощатый пол. Сатанист взвыл, схватился за фонтанирующий кровью обрубок и упал на колени. Сергей Керзубов воспользовался моментом, чтоб отползти в сторону.
– Скорее уходите отсюда! – закричал брат Владимир, обращаясь к насмерть перепуганным зрителям. – Через северный коридор пока еще можно пройти! – монах махнул рукой, указывая направление. Обрадованные нежданным спасением люди побежали прочь.
Отец Никанор меткими выстрелами приканчивал сатанистов, которые удерживали остальных участников спектакля. Освобожденные лицедеи сбегали со сцены и исчезали в северном коридоре.
Иерей Макарий, выпрямившись, добил выстрелом в лоб оравшего от боли волосатого сатаниста, пока тот не вспомнил о том, что у него тоже есть пистолет. Спасти Керзубова, на протяжении многих лет достойно представлявшего православную веру в шоу-бизнесе, также было очень важным.
Теперь их оставалось в зале четверо – Макарий, двое воинов Церкви и истекающий кровью Сергей Керзубов. А пламя уже плясало со всех сторон, и даже спасительный северный коридор был теперь перекрыт огнем. Лишь на верхнем ярусе, в ложе, где стоял иерей, пока еще было относительно безопасно. Но как двоим священнослужителям и израненному актеру попасть туда с охваченных огнем подмостков?
В этом помогли театральные декорации. Брат Владимир схватил одну из длинных крепких веревок, раскрутил ее над головой и бросил один конец Макарию. Иерей мигом смекнул, что нужно делать. Разбив выстрелами из пистолета крепления, он оторвал от пола несколько тяжелых театральных кресел и, обмотав их продетой сквозь перила балкона веревкой, затянул узел. Когда священник и монах, поддерживая стонущего Керзубова, вцепились в свой конец веревки, Макарий, поднатужившись, взвалил кресла на перила и бросил вниз, в пылающий зал. Силой противовеса двоих воинов и спасенного ими актера затянуло наверх, в патриаршую ложу.
– Слава Богу, удалось! – тяжело дыша, произнес отец Никанор, вскарабкавшись на балкон и втаскивая за собой вконец ослабевшего Сергея.
Но до благополучного исхода было еще далеко. Им теперь следовало выбраться из горящего здания, а весь нижний этаж был уже во власти огня. Макарий бросил взгляд в коридор. Пол дымился. Того и гляди, обвалятся стены первого этажа, и тогда их уже ничто не спасет.
– Что будем делать, братья? – спросил иерей, повернувшись к своим товарищам.
– Придется прыгать, – брат Владимир простер вперед руку, указывая на высокий эркер в конце коридора.
– Но как? – изумился Макарий. – Здесь слишком высоко.
– Не так уж высоко для мастеров церковного боя, – усмехнулся в бороду монах. – Взбирайтесь ко мне на спину и обхватите руками шею. А отец Никанор понесет артиста.
– Отлично придумано, – иерей поднял руку с пистолетом и разрядил остаток обоймы в стекло. Потом он запрыгнул на спину к брату Владимиру и крепко обхватил руками мощную шею монаха. Владимир, набирая скорость, побежал по коридору, навстречу несшемуся из разбитого окна потоку свежего воздуха. Следом топал отец Никанор. Батюшка бежал чуть медленнее, ведь любое неосторожное движение могло причинить страшную боль покоившемуся у него на спине кумиру публики.
Через несколько секунд воины Церкви один за другим выпрыгнули из окна и, сгруппировавшись, опустились на опустевшую автомобильную парковку. Сергей Керзубов за плечами Никанора тихонько вскрикнул. Макарий не удержался на спине Владимира и тяжело плюхнулся на асфальт. Но иерей отделался лишь легким ушибом бедра, да порезанной об осколок стекла ладонью.
Остальные четверо воинов уже ждали их у источающего черный дым входа в багровеющий страшный цветок театра. К Большому стягивались пожарные расчеты со всей Москвы. Но было поздно. Великий храм Мельпомены пострадал слишком сильно, чтоб его можно было спасти. В ту ночь Большой театр прекратил
