проворной, но на этот раз неторопливой рукой и глухо вздохнул, опрометчиво выдав себя лишь тогда, когда Савельев вписал одиннадцатую фамилию.
— Я ему уже вправлял мозги, не попрет он против тебя, зашептал на ухо Доронину работник управления.
Доронин повторил, но уже без прежней грубости:
— Подожди ты.
Савельев продолжал писать. На секунду, показавшуюся ему самому бесконечной, задумался, прежде чем заполнить последнюю, шестнадцатую строчку в протоколе. Он решил все, конечно, много раньше, в бессонные мучительные ночи, но сейчас, вписывая фамилию Андрея, изобразил нерешительность.
— Идем, — Доронин резко повернулся и направился к выходу.
Его спутник с готовностью поспешил следом. Прикрыли двери, Доронин намеренно громко добавил:
— Вот увидишь, он все равно струсит.
Савельев, еще не указавший в протоколе фамилию капитана, вздрогнул и неловко выпрямился.
— Значит, все-таки решились? — опять не вовремя полез с вопросом телекомментатор. — Неужели выпустите?
— Но почему футболист должен сидеть на скамейке, если он может быть на поле? — вскипел Савельев. Душевное равновесие покинуло его окончательно.
— Потому что этого кое-кто не хочет. Не желает.
— Что же будет с футболом, если футболисты не смогут играть по чьей-то прихоти? Ради интересов футбола он должен играть. Неужели вы не понимаете?
— Да я-то что… — начал оправдываться телекомментатор, но Савельев его уже не слушал. Он направился к выходу, однако его вернул дежурный из управления.
— Вы забыли указать капитана.
Савельев обернулся и молча уставился на дежурного, затем, осознав сказанное, проговорил:
— Да, да, конечно.
— Забудьте о неурядицах. Играйте в футбол, — искренне посоветовал дежурный, и Савельев, заканчивая формальности с протоколом, быстрым взглядом поблагодарил этого человека.
— Не бойтесь, выпускайте Соснору. Решили во втором тайме — и выпускайте. Все поймут правильно, а мы вас поддержим, — не утерпел я и сказал Савельеву.
Мой совет, однако, был встречен не очень дружелюбно.
— Я всегда делаю так, как решаю, — нехотя проговорил Савельев и почему-то отвел глаза.
Мне пришло в голову, что Савельева мучает этот вопрос не только потому, что поставлена на карту судьба «Звезды». Он не может и не хочет думать сейчас только о ее судьбе. Не окажется ли в будущем, возможно не столь уж и далеком, что от того, выйдет сегодня Соснора на поле или нет, будет зависеть его, Савельева, тренерская судьба?
Андрей, согнувшись в кресле, примерял новенькие щитки. Взгляд скользнул по полу. Небрежно брошенные, поблескивали адидасовские бутсы — видно, Алик Хитров никогда не научится порядку.
— Алик, позвал Андрей. — Сменить бы шипы тебе надо, Длинноваты же.
Вместо ответа — удивленный, с неподдельной растерянностью взгляд.
— Перепутал, что ли? — продолжал Андрей. — Разволновался? Глянул бы, какие у Свята.
Андрей придвинул ногой бутсы, порылся в своей сумке, вытянул целлофановый мешочек с шипами.
Подбирая подходящие, успел подумать, что никогда раньше не оказывал ребятам подобных услуг. Впрочем, теперь стало необходимым для него многое такое, что раньше казалось ему вовсе необязательным.
Он знал, что сейчас вернется в раздевалку Савельев.
Он знал, что Савельев будет избегать его, Андрея, взгляда! И потому сам старался не смотреть на дверь! Но и занятый своим нехитрым делом, он почувствовал, что вошел тренер.
«Подойдет? Скажет? Будет ждать вопроса?»
Андрей не поднял головы, пока не закончил возиться с бутсами Хитрова. Не глянул на Савельева и тогда, когда Алик уже запрыгал с ноги на ногу, отбивая барабанную дробь.
И ничего, кроме этой дроби, Андрей не слышал.
Потом он и не вспомнит, говорил Савельев команде что-либо или нет. Но ведь не мог не сказать. Должен был сказать. О составе соперников. Хотя… состав известен был заранее. А о нашем составе?
Три хлопка в ладоши — пора на разминку.
Андрей тряхнул головой, приходя в себя. Он должен хоть проводить идущих на поле. А потом не спеша, медленно пройти с запасными сквозь строй любопытных вопрошающих и сочувствующих взглядов. Вместе с запасными… Этого не было много лет… Не спеша пройти…
Смотреть игру и ждать. Ждать, наступит ли его минута.
А ПЕРВОГО ГОЛА НЕ БЫЛО…
В наше время товарищеские международное матчи уже не собирают полных стадионов. Тогда только, когда идет отбор, когда очки нужны позарез, чтобы пройти дальше, а потом еще дальше, на самый-самый верх — эта надежда нас не покидает, — только тогда горячка. Да и то не всегда — надо, чтобы и соперник был титулован. Такой уж сейчас практичный в футболе век: очки превыше игры. Всегда ли? Все-таки не всегда.
Вот и в этот теплый московский вечер, когда у нашей сборной был несильный соперник, и она лишь загодя готовилась к чемпионату Европы, на трибунах было людно, и они разноголосо шумели, взрывались, охали, изумлялись: Святослав Катков, в двадцатый раз выступая за сборную, снова подтверждал свои права, ему словно было мало того, что все и всюду, по крайней мере у нас, его безоговорочно признали. Он открыл счет в этом матче, а в начале второго тайма вывел на ударную позицию хавбека Поспеева, своего постоянного партнера в «Звезде», и тот забил красивейший гол.
Мы все в ложе прессы наверху лужниковского стадиона дружно ахнули: едва судья поставил мяч в центральном круге, как у кромки поля появился мальчишка с номерами на щитах, — тренер менял именно Свята, вот уж чего никто не мог объяснить. Мало того, Каткова менял его одноклубник, впервые надевший футболку сборной.
— Ну что за номера? — возмутился кто-то.
— Новичку-то было бы легче со Святом.
— Не скажи, — ответил я, — это неспроста.
— Да глупость какая-то.
— Вот и Алексей Брайко дорос до сборной, — продолжал я.
— Можно подумать, что ты в это верил, — возразили мне.
— Верил.
— Сейчас все объявят себя пророками. Смолеев — первый, кто следующий?
Брайко, между тем, вошел в игру так, словно с десяток матчей сыграл в этой команде, составленной из лучших в стране футболистов.
— Верил, — упрямо повторил я, — потому что его дебют в высшей лиге состоялся на моих глазах, и вы все об этом знаете. А связан был тот дебют — вы тоже знаете — с драмой.
Я мог бы добавить, что личные драмы в футболе уникальны, падения, да и взлеты тоже,
