ШКОЛЬНЫЙ СТОРОЖ ЛЯТУГЕ
В школьном здании восемь голландских печей. В чукотских ярангах нет печей: чукчи не знают, как с ними обращаться. Найти школьного сторожа — тоже проблема.
В каждом учреждении культбазы на первых порах были образованные истопники: врач, ветеринар, учитель.
Но однажды к школьному зданию подъехала нарта. Двое чукчей вошли в школу и с любопытством стали осматривать таньгинскую ярангу. Один из них был пожилой, высокого роста, другой — парень лет двадцати, с очень добродушным, улыбающимся лицом. Он не отставал от пожилого и следовал всюду за ним, как молодой олень за важенкой-матерью. Они объяснялись без слов, но, видимо, хорошо понимали друг друга.
Приехавшие оказались чукчами из стойбища Лорен. До них дошел слух, что на культбазе берут людей на работу и за это платят деньги, на которые так же можно покупать товары, как и на песцовые шкурки. Раньше они не знали денег, товары меняли на шкурки. Теперь же появились бумажки — рубли, за которые в факториях давали всякие товары.
Чукча привез своего сына — определить на работу.
— Где школьный начальник? — спросил он.
Его провели в учительскую. Чукча сел на стул и стал молча набивать трубку. Сын остановился посреди комнаты и рассматривал стены и потолок. Закурив трубку, отец встретился взглядом с сыном и что- то сказал ему беззвучно, одним движением губ.
Сын сейчас же сел на стул.
— Глухой он, — показывая на свои уши, объяснил отец, — и языка нет, не говорит. Голова хорошая. Руки крепкие, сильные. Работать хочет на кульбач.
— Как же он будет работать у нас? Как он будет разговаривать?
Чукча сделал две затяжки, не вынимая изо рта трубки.
— Разговаривать с ним не надо. Ему надо показывать, какую работу он должен делать. Один раз показать. Только один раз!
Брать работника с таким недостатком не очень хотелось, но все наши учителя тоже ведь почти на положении глухонемых — они чукотского языка не знают.
Решили парня взять.
— Лятуге его зовут, — сказал отец. — Если губами говорить медленно: «Ля-ту-ге» — он поймет.
Отец продемонстрировал при этом, как нужно говорить одними губами. Заметив объяснения отца, Лятуге улыбнулся и утвердительно закивал головой.
Отец вскоре уехал, а Лятуге остался в школе. Печь его очень заинтересовала, и в особенности железная тытыл (дверка). Но что с ней делать, он не знал. Лятуге подходил к печи и гладил ее лакированную стенку. Он открывал дверку, закрывал, закручивал ее на винт, и отходил в сторону, любуясь издали.
Поздно вечером, когда Лятуге остался один в школьном здании, он ходил от одной печки к другой, внимательно что-то рассматривал и все улыбался и улыбался. Наконец он сел рядом с печью, открыл дверку и засунул в топку ногу. Он водил там ногой от стенки до стенки, видимо исследуя это хранилище огня. Затем Лятуге вытащил ногу, встал и пошел по длинному коридору, оставляя за собой пепельный след.
Техник — производитель работ — в течение нескольких дней жестами и мимикой подробно объяснял Лятуге, как обращаться с печью. Лятуге с улыбкой кивал головой в знак того, что он все понял.
В печи трещала лучина, на которой лежал каменный уголь. Языки пламени охватывали уголь, раскаляя его.
Однажды Лятуге отважился и жестом попросил у техника растопку. Он быстро выхватил свой нож и стал расщеплять лучинку. Получался букетик из стружек. Так чукчи разводили в тундре свои костры. Приготовив стружку, Лятуге показал ее технику и улыбнулся.
— Очень хорошо, — сказал тот. — Ты скоро меня превзойдешь.
Так Лятуге приступил к самостоятельной работе.
В тот же день он устроил нам невообразимый угар. Угар для него был тоже незнаком. Но Лятуге почувствовал что-то неладное и вечером, когда закончил топить печи, носился, действительно как угорелый, по обширным комнатам школы и еще крепче задвигал заслонки голландских печей. Положение, однако, не улучшалось, а, наоборот, становилось все хуже и хуже.
Лятуге побежал к своему учителю по печному делу.
По расстроенному лицу его техник решил, что случился пожар, и опрометью побежал в школу.
Лятуге видел, как его «учитель» быстро открывал заслонки, форточки и двери. Вскоре Лятуге свалился, и его отправили в больницу. На другой день он выздоровел и после первого неудачного самостоятельного опыта стал прекрасным истопником.
Следующей его обязанностью было мытье полов. Лятуге не только не знал этого «искусства», но даже не подозревал о его существовании. В чукотских жилищах, где деревянный пол заменяет моржовая шкура, грязь только выметается, полы не моют, так как шкура от воды разбухает и портится.
Когда ему показали, как нужно мыть пол, Лятуге хохотал от всей души. Но, поскольку это дело серьезно вменялось ему в обязанность, он принялся за работу со всем усердием.
Рано утром можно было видеть, как Лятуге, раздевшись догола, ползал на полу и наводил блеск и чистоту. Полы были крашеные, и это значительно облегчало его труд. Через некоторое время Лятуге решил, что пол лучше мыть на ночь. Его предложение было принято. А еще через несколько дней Лятуге придумал новый способ мытья полов.
В одно из своих посещений отец жестами рассказал сыну, как на пароходе мыли палубу швабрами. Отец высказал мысль, что палуба парохода мало чем отличается от школьного пола: как здесь, так и там пол был деревянный. Лятуге незамедлительно изготовил из веревок большую швабру.
Поздно вечером, проходя мимо школы, я заглянул к Лятуге и, войдя в зал, был поражен: Лятуге босиком, без рубахи стоял в самом центре зала и с силой размахивал шваброй во все стороны. Все стены, отделанные масляной краской, покрылись грязными пятнами. Увидев меня, он остановился, широко улыбнулся и показал на свое «изобретение».
«Смотри-ка, какую удобную штуку я придумал! Быстрей и легче», — говорил его взгляд.
Мне было и смешно и жалко хороших, чистых стен. Мою улыбку он принял за одобрение и еще усердней стал размахивать шваброй.
Опасаясь его взмахов, я пробрался вперед и, оказавшись перед ним, поднял руку. Лятуге посмотрел на меня и в моем удивленном взгляде прочел, видимо, не то, чего ожидал.
Я принес чистую тряпку, подвел Лятуге к стене и, показывая на грязное пятно, вздыхая и качая головой, стал стирать грязь.
Лятуге засуетился, замычал, швабру бросил на пол и, взяв тряпку, торопливо принялся стирать пятна.
ПОД ВОЙ ПУРГИ
Зима наступила вдруг. Утром, направляясь в столовую, мы увидели картину редкой красоты.
Морской берег с обычно черной, как уголь, галькой, серая тундра, склоны гор — все покрылось толстым слоем мягкого, пушистого снега. Мороз высушил его, и казалось — подует ветер, и весь снег легко поднимется в воздух.
Всюду слышались голоса и окрики каюров. Это по первой пороше примчались на нартах чукчи из ближайших селений.
