– Тех, кто откажется подписывать договор, я отправлю вслед за директором школы на встречу с господином Ушинским.
Желающих идти на встречу с Ушинским не оказалось, все двадцать человек молча и послушно зашли в прорабскую и подписали договоры с фирмой «Быстрострой», потом улыбающийся Пересветов выдал нам рабочие костюмы и сказал:
– Бойцы, поздравляю вас с зачислением в нашу ударную бригаду, вам действительно повезло, потому что на обычных стройках строители получают в среднем по десять тысяч рублей в месяц, а у нас зарплата в три раза больше, потому что депутат Палкин – самый щедрый из депутатов Петербурга, и, оценив это по достоинству, в следующую избирательную компанию вы проголосуете за него. Ур-ра!
Пересветов закричал «ура», а мы, двадцать человек, стояли молча с рабочей одеждой в руках и еще не до конца верили в реальность происходящего (конечно же, я говорю о своих впечатлениях, а что ощущали остальные заложники, я только предполагаю). Потом нас отвели в столовую на первом этаже трехэтажного здания и накормили до отвала макаронами с мясом. Пересветов ел вместе с нами и хвастался:
– Здесь кормят на убой, любой может съесть две, три или четыре порции, а если есть желание, то и по пять, вот мне, к примеру, хватает и одной, но вам предстоит более активная работа, чем мне, поэтому ешьте больше – проживете дольше.
Девятнадцать человек из бригады ели очень неохотно, и их можно было понять: наверняка они ночью спали, а утром перед работой завтракали, а вот я всю ночь провел в движении при сильнейшем нервном напряжении, и поэтому во мне проснулся зверский аппетит, я ел и не мог насытиться, словно голодал до этого не меньше недели. Остальные девятнадцать человек, не доевшие свои первые порции, удивленно смотрели, как я без особого труда расправляюсь с пятой. После пятой порции я перевел дух, а улыбающийся Пересветов сказал:
– Ну вот и прелестненько, у нас появился стахановец. Как тебя зовут, герой?
– Игорь Арбатов, – ответил я, потом поправился: – А может быть, Спирин, я сам уже точно не знаю…
Улыбающийся прораб закурил беломорину и признался:
– Мне по фиг, какая у тебя фамилия, будешь Арбатов-Спирин, главное, чтобы ты работал исправно и не ломался, ведь сломанные игрушки выбрасывают. А сейчас я отведу вас по вашим комнатам, вы переоденетесь, и мы пойдем работать.
С первого этажа, где находилась столовая, нас провели на второй и распределили по семи комнатам: в шесть – по три человека, и в одну – два. Мне повезло, потому что я попал в последнюю. Хоть я и оптимист, но не люблю жить в общежитии, и если бы я мог выбирать, то выбрал бы одну комнату на меня одного, но мои желания здесь никого не волновали.
В небольшой чистой комнате стояло две кровати, укрытые зелеными покрывалами, два стула, две тумбочки и два небольших шкафа для одежды. Веселый прораб, который вошел в комнату вслед за мной и моим новым соседом, сказал:
– Через пятнадцать минут я жду вас в переодетом виде на улице, перед этим домом. И не вздумайте куролесить, здесь все контролируют очень серьезные люди: один неверный шаг – и вы можете погибнуть, как этот героический директор школы, его тело наверняка подбросят на шоссе под быстро идущий грузовик.
Жизнерадостный прораб вышел из комнаты, а мой сосед, высокий молодой мужчина лет двадцати восьми с черным лицом, протянул мне черную руку и сказал:
– Давай, Игорь, познакомимся, меня зовут Денис Давыдов.
Я пожал его руку и посоветовал:
– Денис, сходи вымой руки и лицо, ты где-то успел перепачкаться в черной краске.
Новый знакомый недовольно поморщился, выдернул свою руку из моей и проворчал:
– Твой юмор такой же уродский, как и лицо.
Я смутился:
– Извини, я впервые знакомлюсь с русским негром. Или ты не русский?
Негр подошел к одной из кроватей, сел на нее и заявил:
– Да вообще-то как бы русский, и нигде, кроме Петербурга, не был, мой папа бросил свое семя в советскую девушку Катю и, узнав, что она забеременела мной, сбежал в свою сраную Анголу. Теперь раз в год он присылает мне открытку на Новый год, а встречаться со мной не хочет.
– Мой папа поступил очень похоже, – проговорил я. – Сорок лет я о нем ничего не слышал, вчера мы встретились впервые, и я теперь не знаю, хочу ли повторной встречи. Как ты думаешь, Денис, нас действительно продержат здесь два месяца? Мои близкие сойдут с ума.
Денис, уже начавший переодеваться, ответил:
– Боюсь, что нас здесь продержат намного дольше, с депутатами шутки плохи, ведь у них власть. За свои двадцать восемь лет я встречался с ними три раза и всегда оставался в проигрыше, будет хорошо, если мы вообще выйдем отсюда живыми.
– А ты, Денис, не оптимист, – заметил я.
Негр кивнул:
– Ты угадал, я – реалист, и прекрасно понимаю, что мы как свидетели этому депутату Палкину не нужны, значит, он постарается нас отсюда не выпустить.
– Но ведь мы только что написали договоры о добровольном сотрудничестве с его строительной фирмой, – вспомнил я. – С его легкой руки мы все здесь – добровольцы-шабашники, приехавшие за длинным рублем. Меня, кстати, когда принимали в пионеры, тоже не спрашивали, хочу я этого или нет, привезли вместе с толпой моих одноклассников в райком комсомола и радостно сообщили, что нам выпала великая честь нести знамя коммунизма в своих юных руках. И точно так же потом принимали в комсомол – привезли толпу пятнадцатилетних олухов в райком компартии и сообщили, что нам выпала честь нести великое знамя коммунизма, и никого не заботило, хотим мы этого или нет. Нас самих, кстати, это тоже не заботило, потому что в те времена так было принято.
Негр сморщил свое молодое симпатичное (с чертами Александра Пушкина) лицо и сообщил:
– А меня в пионеры и в комсомольцы не приняли бы, если бы это и происходило в мое время. И скорее всего, не из-за цвета кожи, а из-за того, что я еврей. В Советском союзе, как я знаю, не любили евреев.
– А ты еще и еврей?! – изумился я.
Денис кивнул:
– Да, наполовину. Моя мама – чистокровная еврейка, и в паспорте у меня записано, что я еврей.
Я рассмеялся:
– Братишка, негров-евреев я еще не встречал.
Денис, закончивший переодеваться, подмигнул мне:
– А вот и не правда, а вот и ошибаешься! С Александром-то Пушкиным ты наверняка знаком, я еще не встречал людей, которые бы о нем не слышали, а он был еврейским негром или негритянским евреем, самым знаменитым и выдающимся.
Я изобразил удивление:
– И чего же выдающегося он сделал?
Денис с минуту внимательно на меня смотрел, потом покрутил пальцем у виска и спросил в свою очередь:
– Издеваешься, да?
Я взглянул в его большие темные пушкинские глаза и изрек:
– Нет, не издеваюсь, я действительно не знаю, что же выдающегося сделал этот Александр Пушкин, его роман «Война и мир» я не дочитал даже до половины, потому что там никто никого не трахает, а это жизненная неправда, в жизни люди все время трахаются.
Негр возмущенно фыркнул, взмахнул руками, словно дирижер перед оркестром и звенящим голосом сказал:
– Таких дебилов я еще не встречал, ты, наверное, родился где-нибудь у негра в жопе, где никто ничего не знает. Идиот, «Войну и мир» написал Лев Толстой, а Пушкин написал…
– «Идиота», – договорил я за него, – но «Идиота» я не дочитал даже до половины, потому что там тоже
