Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»

встречал, встань-ка, дружище, я должен его осмотреть.

Я с трудом поднялся с пола, развернулся к депутату, а он с улыбкой умиления опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть диковину. И чем дольше он ее рассматривал, тем сильнее гудел мой пробужденный «молоток». Наконец напряжение внутри меня достигло такой силы, что я не выдержал и шибанул этим «божественным молотком» по рыжей башке депутата. Тот повалился на пол, а я бурно кончил прямо на его мерзкую рожу с закрытыми глазами. Кроме нас, в комнате никого больше не было. Моя голова кружилась, я сел на край кровати, взял со стоящего рядом столика бутылку коньяка и начал пить прямо из горлышка. Твою мать! Меня, судя по всему, перепутали с моим отцом, который сыграл в свое время с депутатом Палкиным какую-то злую шутку, и депутат за «добро» решил ответить «добром». И меня сегодня впервые чуть было не трахнули… Хотя почему это впервые? Все мои женщины, кроме Полины, трахали меня в прямом и переносном смысле. Особенно эта розовая Рита из Большого дома…

А депутат что-то уж долго не шевелится…

Я подошел к лежащему, присел, взял его левую руку и стал нащупывать пульс, но ничего не нащупал. Тогда я приложил ухо к его жирной волосатой груди и не услышал ни звука. Господи помилуй, только этого мне не хватало! Я же всего лишь ударил этого урода по голове стоящим членом и все, а от такого удара невозможно умереть… но депутат был мертв – его сердце не билось и он не дышал. Возможно, его перегруженное депутатскими заботами сердце просто устало и остановилось. А может быть, он умер от перевозбуждения, а мой удар лишь послужил для этого толчком… Твою мать! Ведь я нахожусь в доме депутата, который охраняют вооруженные до зубов охранники, и живым отсюда меня не выпустят, если узнают о смерти хозяина. Значит, необходимо сделать так, чтобы они узнали об этом как можно позднее.

С огромным трудом я затащил жирное, поросшее рыжими волосами тело депутата на кровать, уложил головой на подушку, прикрыл до подбородка одеялом. Потом я снова отпил из бутылки граммов двести коньяка, надел на себя мой рабочий костюм, который валялся на полу, и выглянул из-за двери.

В маленькой соседней комнате на стуле сидел гигант Небаба в кожаной куртке и смотрел телевизор. Я на цыпочках решил тихонько проскользнуть за его спиной, но ничего не вышло – начальник охраны боковым зрением уловил мое движение, резко вскочил и вытянулся по стойке смирно:

– Товарищ генерал, вы меня не узнаете?

– Нет, – честно ответил я, принимая подобающую генералу позу, – до приезда сюда я с вами не встречался.

Небаба расстроился:

– Ну как же так, два года назад мой брат Анатолий, который служит у вас адъютантом, представил меня вам. Я же бывший подполковник УГРо, Небаба, помните?

Я решил, что будет лучше, если я его вспомню:

– Ах, подполковник Небаба, конечно, помню!

Начальник охраны радостно заулыбался:

– Ну и хорошо, что вспомнили, ведь вы обещали брату подумать о моем назначении в ваш отряд специального назначения. Ну и как, подумали?

Сообразив, что судьба опять протягивает мне счастливый билет, я улыбнулся и ответил:

– Все прекрасно, полковник, с сегодняшнего дня можешь считать себя моим человеком в окружении Палкина, мне нужна исчерпывающая информация о его прошлом, настоящем и будущем в письменном виде через три дня.

Небаба щелкнул каблуками:

– Есть! – и спросил: – А автобус взрывать или нет?

– Какой автобус? – удивился я.

Начальник охраны пояснил:

– Строители сегодня закончили строить дом депутата Палкина, получили расчет, и депутат приказал взорвать автобус, на котором их повезут через полчаса домой. Если все остается в силе, то я думаю взорвать коробочку прямо на мосту через речку Сестра, будет красивый фейерверк – и никаких концов для ментов, ха-ха-ха! – Небаба засмеялся и воскликнул: – Каламбур! Было двадцать концов, а потом – пых! – и ни одного!

Я грозно взглянул на гиганта и приказал:

– Слушай мою команду, полковник Небаба! Взрыв отменяется, всех строителей довезти до города в целости и сохранности, и пусть они бегут и жалуются в милицию на Палкина. Это в наших интересах, ясно?

Небаба опять щелкнул каблуками и отчеканил:

– Так точно, мой генерал!

Затем мой новый работник Небаба проводил меня до большого черного «мерседеса» последней модели с тонированными стеклами, открыл передо мной заднюю дверцу, отдал мне честь и сказал водителю:

– Василий, отвезешь генерала до Большого дома – и сразу обратно, у шефа сегодня встреча с избирателями, все ясно?

Водитель кивнул, сел на свое место, завел машину, и мы подъехали к воротам, которые тут же открылись. И только после того, как мы выехали с территории Палкина, я сообразил, что золотая осень уже миновала: большинство деревьев стояло без листьев. Лучшая часть осени почти прошла, а я этого даже и не заметил, пока бегал с кирпичами вначале с первого этажа на второй, потом – на третий, на четвертый, на пятый, помогая делать большой хороший дом с толстыми стенами для депутата Палкина, забывая по вечерам от усталости даже о Полине.

Ах, Полина, радость моя, сейчас я приеду к маме и тут же позвоню тебе, чтобы договориться о встрече хотя бы на завтра. Я поехал бы к тебе прямо сейчас, но не хочу нарываться на твоего мужа, о котором ничего не знаю, да это и к лучшему – не знать его, потому что мне будет очень неприятен человек, трахающий мою любимую женщину.

Машина проехала мимо указателя с надписью «Лисий нос», и я сообразил, где находится дача Палкина, он выбрал не самое плохое место в Ленинградской области. Кстати, очень даже странно: Палкин мертв, и я немного даже помог ему уйти из этого прекрасного мира, но каких-то угрызений совести абсолютно не испытываю. Как любит хохмить моя мама, если у человека нету совести, то грызть можно только его тело. Ну, совесть-то у меня вроде бы есть, но Палкина я не воспринял как человека, его я воспринял как дикого зверя, встреча с которым грозит смертью, и если бы он не умер, то наша бригада живой бы от него не ушла, значит, удар моего славного «божественного молотка» был соизмерим с ударом Георгия Победоносца по змею. И Георгий после своего удара не комплексовал, он радовался победе – и все.

Интересно, а где мама хранит три миллиона баксов? Такая сумма – не шутка! Все же мама почти гениальный человек. А мы теперь богатые люди, и нам не нужно будет бегать на нелюбимую работу, и мы с Полиной сможем уехать вдвоем куда-нибудь на Багамы (другого моря, кроме Балтийского, я вживую не видел, а Балтийское море – не самое теплое). И мои обе Александры и дети тоже ничего не видели, а теперь, благодаря маме, все изменится. Кстати, я, наверное, не самый хороший отец: за два месяца, проведенных у Палкина, почти ни разу не вспомнил о своих детях – двух мальчиках и трех девочках, которых я очень люблю, когда вижу.

А мой Петербург тоже очень красив, невзирая на мусор на улицах. Когда городу исполнилось триста лет, этот мусор кто-то тщательно убирал, но прошло всего полгода, и этот кто-то убирать перестал. Говорят, в Париже почти так же грязно, поэтому для начала съезжу в Париж, и хорошо бы с Полиной, а потом уже в другие, более чистые города Европы: чистота и порядок ведь тоже могут в первый раз напугать непривычного к этому человека. О, а ведь теперь я смогу не работать и путешествовать по миру, и все это благодаря маме, самому умному человеку на земле (для меня, во всяком случае). Жаль, что у меня в карманах моей рабочей одежды нет денег: свою зарплату за два месяца работы я так и не успел получить, а зря – купил бы маме цветы, она очень любит розы, хотя какие розы за десять рублей двадцать восемь копеек! Даже самую захудалую гвоздичку не купить.

Машина остановилась напротив Большого дома, я вылез из нее, попрощался с водителем, и он сразу же уехал. Я перечитал письмо тридцать три раза, прежде чем до меня дошло его содержание. Господи, да меня, кажется, опять кинули!.. В горле вдруг образовался сухой неприятный колючий ком, а сердце бешено заколотилось, потом остановилось, несколько секунд не работало и снова бешено забилось, из глаз потекли