почти пятьдесят лет, пока она, голубушка, не умерла, царство ей небесное.
Виталий заметил:
– Пахомыч, но ведь ты нам всем рассказывал, что ты девственник и ни разу в жизни в женщину не входил.
Старичок гордо подтвердил:
– Да, я девственник и горжусь этим, и моя жена тоже была девственницей, и сейчас она в раю, а вы все, похотливые животные, будете в аду кипеть в котлах со смолой, а я буду иногда спускаться к вам из рая и подбрасывать в огонь дров, чтобы вы не скучали, исчадия ада, тьфу!
Старичок плюнул на пол, поднялся, кряхтя, с постели и поковылял прочь из палаты.
– Если Пахомыч будет подбрасывать дрова в огонь, значит он черт! – заключил Юрий, и они с Виталием громко заржали.
Душков, перестав смеяться, посочувствовал:
– Вообще-то жалко старика, пятьдесят лет прожил с женой и ни разу не вошел в ее необитаемую пещерку, вся жизнь насмарку. А жить ему осталось, врачи говорят, не больше месяца…
Тут он увидел, что лекарство в моей бутылочке подходит к нужной отметке, и поспешил за доктором.
Через минуту появилась симпатичная Наталья Ивановна, вытащила иглу из моей вены, свернула капельницу и, взглянув в мои глаза, опять покраснела и молча покинула палату. А я подумал, что в другой раз был бы очень доволен тем, что мной, не самым красивым мужчиной, заинтересовалась такая видная женщина, но после того как меня предали две мои самые близкие женщины, мне надо перестать быть таким доверчивым.
Потом я задремал и очнулся уже вечером – оттого, что сильно захотел по малой нужде. Я открыл глаза и обалдел: рядом сидела старшая Александра и выкладывала из сумки в тумбочку бананы и яблоки. Увидев, что я проснулся, она сказала:
– Ну, Игорь ты нас и перепугал: сначала где-то пропадал два месяца (нам звонили, что ты в срочной командировке, но на заводе ничего об этом не знают), а вчера звонит соседка твоей мамы и говорит, что тебя увезла «скорая». Доктор сказала, что ничего страшного нет, и через пару недель тебя выпишут, а что случилось на самом деле?
Я улыбнулся:
– Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс, закрытый перелом.
Глаза Александры испуганно распахнулись:
– Какой перелом? Ты что меня пугаешь?
Я погладил ее худощавое колено:
– Александра, не переживай так сильно, это же фраза из фильма «Бриллиантовая рука», помнишь?
Александра успокоилась:
– Ну слава богу, если ты шутишь, значит, жить будешь… А почему в палате так много людей, здесь же, как в конюшне, нечем дышать?
Виталий ответил за меня:
– Главврач заинтересован в большой смертности, у него договор с директором ближайшего кладбища, там сейчас место для могилы стоит, как однокомнатная квартира, это очень выгодный бизнес.
Глаза Александры снова стали увеличиваться, но ее поспешил успокоить Юра:
– Вы не слушайте этого болтуна, он вечно напридумывает кучу всяких небылиц и ищет потом наивных слушателей, потому что он писатель, а они любят наврать!
Виталий не согласился:
– Вообще-то, молодой человек, я не вру, а фантазирую, а это абсолютно разные вещи.
Александра нахмурилась, встала с кровати, поцеловала меня в щеку и, сообщив, что мальчики здоровы, а она придет ко мне завтра и принесет постельное белье, вышла из палаты.
А Юра заметил:
– Рядом с тобой, Арбатов, она почти красавица.
Я собрался все-таки пойти пописать, но в эту минуту в палату влетала младшая Александра с сумкой в руках. Увидев меня, она погрозила мне пальцем, заулыбалась, стремительно подошла к кровати, села на край, поцеловала меня в щеку и сказала:
– Игоречек, солнышко, ты переполошил нас до потери пульса, позвонила твоя жена… Ой, ты знаешь, твоя мама нас познакомила, у тебя такая милая жена, мы теперь иногда общаемся… И вот вчера твоя жена позвонила и сказала, что ты попал в больницу. Игоречек, что случилось?
Я повторил свою версию:
– Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс, закрытый перелом.
Глаза Шурочки лукаво заблестели, она положила руку на мой прикрытый простынею детородной орган и прошептала:
– Надеюсь, не в этом месте.
Юра захихикал (он находился ближе всех и услышал эту реплику).
Шура раскрыла тумбочку и стала перекладывать в нее из сумки яблоки и бананы. Потом она села, тесно прижавшись ко мне своей толстенькой попкой, сморщила носик и сказала:
– Фи, как противно у вас тут пахнет, бедненькие мужчинки, вы бы хотя бы форточку открыли.
Виталий фыркнул:
Шура заулыбалась:
– Игоречек, но тебя это не должно пугать, потому что тебя мы в таком случае кремируем, а твой пепел я использую на даче твоей мамы, в прошлом году там очень плохо росли помидоры. Ну, все, я побежала, а то девочки сидят там одни, приду завтра и принесу простыни. А вы бы хоть дверь не закрывали, а то не доживете до выписки в такой атмосфере.
Александра чмокнула меня в щеку и выскочила из палаты, эффектно виляя своей попкой.
Юра спросил:
– Если первая женщина была жена, то кто же эта красотка?
– Тоже жена, – ответил я, – вернее, первая – это официальная жена, а вторая – любовница, но, по сути, она тоже мне жена, потому что у нас три дочери. А от первой Александры два сына, так что я не девственник, как ваш Пахомыч, но мне на это наплевать и я бы согласился стать девственником.
Виталий расхохотался:
– Ну, голубчик, это уже непоправимо. Вот у Пахомыча еще есть выбор, и он мог бы расстаться со своей девственностью.
Я пожал плечами и собрался идти в туалет, но тут дверь в палату снова приотворилась, и на пороге нарисовался (вот уже никак не ожидал!..) Слава Ершов. В одной руке он держал букет гвоздик, а в другой полиэтиленовый пакет с бананами и яблоками. Странное дело: я обрадовался ему больше, чем своим женщинам. Может быть, мне следовало родиться «голубым» и любить мужчин, а не этих непостоянных женщин? Но, как говорит Душков, это непоправимо.
Славик молча сел на край моей кровати, положил пакет и цветы на тумбочку и вытащил из кармана рабочей куртки закупоренную бумажной пробкой бутылку:
– А это тебе от нашей бригады.
Я предложил выпить всем находящимся в палате. Юра с Виталием охотно согласились и подсели ближе со своими кружками. Пахомыч (он уже вернулся на свое место) отказался, потому что он, по его словам, за всю жизнь не принял ни капли алкоголя и не хочет уподобляться свинье на старости лет. А несколько человек в дальнем углу палаты вообще никак не отреагировали на мое предложение.
Пахомыч снова громко плюнул и вышел, а Славик разлил на четверых сразу всю бутылку, мы чокнулись, сказали друг другу: «Пусть земля нам будет пухом», – выпили, и тотчас все с вопросительными лицами повернулись к Славику. У Славы лицо вытянулось и тоже стало вопросительным. Он сунул нос в стакан, понюхал и выругался:
– Знаю я, чьи это проделки, твою мать! Завтра я Ильичу задам: вместо спирта налил, гад, воды.
– Это забавно, – усмехнулся Душков, – я обязательно использую это в каком-нибудь своем новом
