Петроний нахмурил брови и ответил с выражением скуки на лице:
— Ты, божественный, можешь обречь меня на смерть, если я мешаю тебе, но не пугай меня ею, потому что боги прекрасно знают, боюсь ли я ее.
Сказав это, он посмотрел Нерону прямо в глаза, а тот, помолчав, сказал:
— Не сердись… Ты ведь знаешь, что я люблю тебя…
'Плохой признак', — подумал Петроний.
— Я хотел было позвать вас сегодня на пир, но теперь запрусь и буду оттачивать этот проклятый четвертый стих. Кроме тебя, ошибку могли заметить Сенека и, может быть, Секунд Карин, но я тотчас отделаюсь от них.
Цезарь позвал Сенеку и заявил, что с Аркатом и Карином он должен поехать по Италии и во все провинции за сбором денег, которые он повелевает ему брать с городов, деревень, с знаменитых храмов — словом, отовсюду, где они есть и откуда их можно выжать. Сенека, который понял, что ему навязывают роль грабителя, святотатца и разбойника, отказался наотрез.
— Я должен ехать в свое имение, государь, чтобы ждать там смерти… Я стар, и мои нервы больны…
Иберийские нервы Сенеки были, пожалуй, здоровее, чем нервы Хилона, но общее состояние вообще было худо, — он походил на тень и за последнее время совершенно поседел.
Нерон, посмотрев на него внимательно, подумал, что действительно он протянет недолго, и сказал:
— Не буду подвергать тебя трудностям путешествия, если ты болен, но из любви, какую питаю к тебе, хочу, чтобы ты всегда был у меня под рукой, поэтому вместо поездки в имение запрись в своем доме и сиди там безвыходно.
Он засмеялся и продолжал:
— Но если пошлю Арката и Карина одних, то будет похоже, что я послал волков за овцами. Кому отдать их под начало?
— Отдай мне! — сказал Домиций Афр.
— Нет! Я боюсь навлечь на Рим гнев Меркурия, которого ты превзошел бы воровством. Мне нужен стоик, как Сенека, или как мой новый друг — философ Хилон.
Сказав это, он оглянулся по сторонам и спросил:
— А что случилось с Хилоном?
Хилон, отдышавшийся на чистом воздухе, вернулся в цирк к пению цезаря, приблизился к Нерону и сказал:
— Я здесь, светлый плод солнца и луны. Я был мертв, но твоя песнь воскресила меня.
— Пошлю тебя в Ахайю, — сказал Нерон. — Ты должен знать до последнего гроша, сколько там хранится в каждом храме.
— Сделай это, о Зевс, а боги наградят тебя так, как до сих пор никого не награждали.
— Я сделал бы это, но не хочу лишать тебя зрелищ.
— О Ваал!.. — сказал Хилон.
Августианцы, довольные, что настроение цезаря улучшилось, стали со смехом восклицать:
— Нет, нет, государь! Не лишай этого мужественного грека зрелищ!
— Но лиши меня зрелища этих капитолийских гусят, мозги которых, вместе взятые, не заполнят скорлупы желудя, — огрызнулся Хилон. — Я пишу по-гречески гимн в твою честь, о первородный сын Аполлона, поэтому позволь мне провести несколько дней в храме Муз, чтобы вымолить у них вдохновение.
— О нет! — воскликнул Нерон. — Ты хочешь отвертеться от следующих игр. Ничего не выйдет!
— Клянусь, государь, что я сочиняю гимн.
— Пиши его по ночам. Моли о вдохновении Диану, она ведь сестра Аполлона.
Хилон опустил голову, со злобой поглядывая на присутствующих, которые снова стали издеваться над ним.
Цезарь, обратившись к Сенецию и Нерулину, сказал:
— Представьте, из назначенных на сегодня христиан мы справились лишь с половиной!
На это старый Аквил Регул, великий знаток дел, касающихся цирка, подумал немного и сказал:
— Зрелища, в которых выступают люди без оружия и без искусства, тянутся так же долго, но менее занимательны.
— Я велю вооружить их, — сказал Нерон.
Суеверный Вестин, погруженный в задумчивость, вдруг пришел в себя и таинственно спросил:
— Заметили ли вы, что они видят нечто?.. Когда они умирают, то смотрят вверх… и умирают без страданий. Я уверен, что они видят что-то…
И он поднял глаза вверх. Ночь протянула над цирком усеянный звездами веларий. Но ему ответили смехом и шутками над тем, что могли видеть христиане в минуту смерти. Цезарь сделал знак рабам, державшим светильники, и покинул цирк, а за ним стали выходить весталки, сенаторы и августианцы.
Ночь была ясная и теплая. Перед цирком стояла еще толпа, желавшая видеть отбытие цезаря, но все были молчаливы и мрачны. Раздалось несколько рукоплесканий и тотчас стихли. А из ворот скрипучие телеги все время вывозили останки христиан.
Петроний и Виниций молчали всю дорогу, и лишь около дома Петроний спросил:
— Подумал ли ты о том, что я говорил тебе?
— Да, — ответил Виниций.
— Веришь ли ты, что и для меня теперь это дело стало очень важным. Я должен спасти ее вопреки воле цезаря и Тигеллина. Это — борьба, в которой я решил победить, игра, в которой я хочу выиграть, хотя бы ценой собственной жизни… А сегодняшний день еще больше укрепил меня в этом намерении.
— Пусть Христос наградит тебя.
— Увидим.
Они вышли из лектики. В эту минуту мелькнула чья-то черная тень, кто-то приблизился к ним и спросил:
— Не ты ли благородный Виниций?
— Да, — ответил трибун, — что тебе нужно?
— Я - Назарий, сын Мириам. Пришел из тюрьмы и принес тебе известие о Лигии.
Виниций положил руку ему на плечо и при свете факела стал смотреть в глаза Назария, не в силах вымолвить ни слова. Юноша угадал замерший на губах Виниция вопрос и ответил:
— Она жива еще. Урс послал меня к тебе, господин, чтобы сказать, что она в бреду молится и повторяет твое имя.
Виниций сказал:
— Слава Христу, который может вернуть ее мне.
Потом, взяв Назария за руку, он повел его в библиотеку. Тотчас туда пришел и Петроний, чтобы послушать их разговор.
— Болезнь спасла ее от насилия, потому что палачи боятся заразы, — говорил юноша. — Урс и Главк сидят около нее день и ночь.
— Сторожей там не переменили?
— Нет, господин. И они в их комнате. Те узники, которые сидели в нижней тюрьме, умерли все от лихорадки и задохнулись без воздуха и света.
— Кто ты? — спросил Петроний.
— Благородный Виниций знает меня. Я сын вдовы, у которой жила Лигия.
— Ты христианин?
Юноша вопросительно посмотрел на Виниция, но, увидев, что тот в эту минуту молился, поднял голову и сказал:
— Да.
— Каким образом ты свободно проходишь в тюрьму?
— Я нанялся там выносить мертвых и сделал это нарочно, чтобы помогать братьям и приносить им вести из города.
