— Горе мне! — застонал Хилон.
Цезарь, которого ободрила наглая самоуверенность Тигеллина, стал смеяться и сказал, указывая на грека:
— Смотрите, на кого похож потомок Ахилла!
Действительно, вид Хилона был ужасен. Остатки волос на голове стали совершенно седыми, на лице написано было выражение невероятного ужаса и страшной подавленности. Иногда казалось, что он теряет сознание и впадает в забытье. Он часто не отвечал на вопросы, потом вдруг приходил в ярость и становился таким наглым, что августианцы предпочитали оставлять его в покое и не дразнить.
В таком состоянии он был и сейчас.
— Делайте со мной, что хотите, но на игры я больше не пойду! — в отчаянии завопил он вдруг.
Нерон пристально посмотрел на него и, повернувшись к Тигеллину, сказал:
— Позаботься, чтобы этот стоик был поближе ко мне в садах. Я хочу увидеть, какое впечатление произведут на него наши факелы.
Хилон испугался гнева, который слышался в голосе цезаря.
— Государь, я ведь ничего не увижу, мои глаза совсем не видят ночью.
Цезарь ответил со страшной улыбкой:
— Ночь будет светла, как день.
Потом он обратился к другим августианцам и стал разговаривать о конских состязаниях, которые намеревался устроить под конец игр. К Хилону подошел Петроний и, тронув его за плечо, сказал:
— Разве я не говорил, что ты не выдержишь?
— Я хочу напиться… — отвечал тот и протянул руку за чашей с вином, но не в силах был донести ее до рта; это увидел Вестин, взял у него чашу и, пододвинувшись ближе, с выражением любопытства на лице спросил Хилона:
— Тебя преследуют фурии? Не правда ли?..
Старик тупо смотрел на него, раскрыв рот, будто не понимая вопроса, и моргал глазами. Вестин повторил:
— Преследуют тебя фурии?
— Нет, — ответил Хилон, — но передо мной ночь.
— Как ночь?.. Да помилуют тебя боги!.. Какая ночь?
— Ночь ужасная и непроглядная, и что-то шевелится в ней и приближается ко мне. Но я не знаю — что именно, и боюсь.
— Я всегда был уверен, что они чародеи. Не видишь ли ты страшных снов?
— Нет, потому что я совсем не сплю… Я не думал, что их так накажут.
— Ты жалеешь их?
— Зачем вы проливаете столько крови? Ты слышал, что говорил человек с креста? Горе нам!
— Да, слышал. Но ведь они поджигатели.
— Неправда!
— Враги человеческого рода.
— Неправда!
— Отравители источников.
— Неправда!
— Убийцы детей.
— Неправда!..
— Как же так? — спросил изумленный Вестин. — Ведь ты же сам утверждал это и выдал их Тигеллину!
— Потому-то меня окружила ночь и смерть приближается ко мне… Иногда мне кажется, что я уже умер, и вы также…
— Нет! Это они умерли, а мы живем. Но скажи: что они видят, когда умирают?
— Христа…
— Это их бог? И это могущественный бог?
Но Хилон ответил вопросом:
— Что это за факелы должны гореть в садах? Ты слышал, о чем говорил цезарь?
— Слышал и знаю… Христиан оденут в скорбные туники, пропитанные смолой, привяжут к столбам и подожгут… Но пусть их бог не насылает за это на город великого бедствия!.. Такая казнь ужасна…
— Я предпочитаю это, потому что не будет крови, — сказал Хилон. — Вели рабу поднести чашу к моим губам. Хочу напиться — и расплескиваю вино, потому что руки мои дрожат от старости…
Августианцы в это время также беседовали о христианах. Старый Домиций Афр издевался над ними.
— Их так много, что нам грозила гражданская война, и помните, все боялись, что они будут защищаться. А они умирают, как бараны.
— Пусть бы они попробовали оказать сопротивление! — воскликнул Тигеллин.
В разговор вмешался Петроний:
— Ошибаетесь. Они защищаются.
— Каким образом? Чем?
— Терпением.
— Это новый способ.
— Конечно. Но разве вы можете утверждать, что они умирают, как обыкновенные преступники? Нет! Они умирают так, что преступниками кажутся те, которые обрекли их на смерть, то есть мы и весь римский народ.
— Что за бред! — воскликнул Тигеллин.
— Ты глуп, — бросил Петроний.
Окружающие, пораженные верностью его замечания, стали с изумлением переглядываться и говорить:
— Да, да! Есть что-то необыкновенное и странное в их смерти.
— Я говорю вам, что они видят своего бога! — воскликнул Вестин.
Тогда некоторые обратились с вопросом к Хилону:
— Послушай, старик! Ты знаешь их хорошо. Скажи нам, что они видят?
Грек залил вином свою тунику и ответил:
— Воскресение из мертвых!..
И так затрясся весь от волнения, что присутствующие громко захохотали.
XVII
Несколько ночей Виниций провел вне дома. Петроний думал, что он затеял какой-нибудь новый план освобождения Лигии из Эсквилинской тюрьмы и занят этим, но не хотел расспрашивать, чтобы не принести этим несчастья. Этот изысканный скептик стал в некоторых отношениях суеверным, особенно с того времени, когда не удалось освободить девушку из Мамертинской тюрьмы. Он перестал верить в свою счастливую звезду.
Он теперь не рассчитывал на удачу хлопот Виниция. Эсквилинская тюрьма, устроенная наскоро в погребах домов, разрушенных во время пожара, не была такой ужасной, как старая Мамертинская, но охранялась она гораздо тщательнее. Петроний прекрасно понимал, что Лигию перевели туда лишь затем, чтобы она не умерла и выступила в цирке, и легко догадаться, что именно потому ее особенно зорко стерегут.
'По-видимому, — говорил себе Петроний, — цезарь вместе с Тигеллином придумали какое-то страшное зрелище при ее участии. И Виниций скорее погибнет сам, чем сможет освободить ее'.
Виниций тоже пал духом. Теперь ему мог помочь один лишь Христос. Молодой трибун добивался возможности проникнуть к Лигии в тюрьму, чтобы повидаться с ней.
