Князя. А прежде был лес — Божий, степь — Божья; кто первый пришел, тот и взял и никому не платил. А теперь все панов и князей.
— Правда ваша, дитки, — сказал дед, — но я вам скажу, что вы с князем не справитесь; а кто хочет резать панов, тот пусть не остается здесь, а бежит к Хмелю, и то сейчас или завтра, потому что князь уже в пути. Если Гдешинский уговорит его идти на Демьяновку, то он не пощадит вас, а всех перережет, — так лучше бегите к Хмелю. Чем больше будет вас там, тем легче будет Хмелю справиться с князем; тяжелый труд ждет его. Много выслано против него гетманских, коронных и княжеских войск. Ступайте, детки, помогать Хмелю и запорожцам: они, бедняги, не выдержат, а ведь они бьются с панами за вашу свободу. Ступайте, тогда и от князя убережетесь, и Хмелю поможете.
— Вже правду каже! — послышались голоса в толпе.
— Хорошо говорит!
— Мудрый дид!
— Так ты видел, что князь уже в пути?
— Видать не видал, но в Броварках слышал, что он вышел уже из Лубен; он все сжигает и вырезает на пути, а где найдет хоть одну пику, то оставляет только небо да землю…
— Господи помилуй!
— А где нам искать Хмеля?
— Я затем и пришел сюда, чтобы сказать вам, где надо искать его. Идите, детки, в Золотоношу, а оттуда в Трахтымиров, и там Хмель будет уж ждать вас, туда соберутся со всех деревень, усадьб и хуторов; туда придут и татары, иначе князь не даст вам и ходить по земле.
— А ты, батьку, пойдешь с нами?
— Пойти не пойду, потому старые ноги земля не носит. А вы заложите мне телегу, я поеду с вами. А перед Золотоношей сойду и сам посмотрю, нет ли там княжеских солдат; коли есть, то минуем Золотоношу и прямо в Трахтымиров проедем: там уж казацкий край. А теперь дайте мне к моему мальчику чего поесть, а то мы совсем голодны. Двинемся завтра утром, а по дороге я вам спою о Потоцком и о князе Ереме. О, злые они, львы! Много прольется крови на Украине, небо багровеет, а месяц словно в крови плавает. Молите, детки, Бога, чтобы он сжалился над нами, недолго уж нам всем осталось жить и ходить на белом свете. Я слышал тоже, что из могил встают упыри и жалобно воют.
Страх овладел мужиками, и они невольно стали оглядываться, креститься и перешептываться. Наконец, один из них крикнул:
— В Золотоношу!
— В Золотоношу! — повторили все, словно там ждало их спасение.
— В Трахтымиров!
— На погибель ляхам и панам!
Вдруг вперед выступил какой-то молодой казак и, потрясая пикой, крикнул:
— Батьки! Коли завтра мы идем на Золотоношу, то сегодня можем пойти на комиссарский двор!
— На комиссарский двор, — крикнуло сразу несколько голосов. — Сжечь и забрать добро!
— Нет, детки, не идите на комиссарский двор и не жгите его, а то вам же будет плохо. Ведь князь, может быть, уже близко, — увидит зарево, придет, и тогда горе вам! Лучше покормите нас и покажите, где переночевать. Сидите лучше тихо да не гуляйте по пасекам.
— Правда, а ты, Максим, дурень!
— Иди ко мне, батьку, на хлеб и соль и на чарку меду, а потом ляжешь спать на сене, — сказал старый мужик, обращаясь к деду.
Заглоба встал и дернул Елену за рукав свитки… она спала.
— Устал мальчуган да заснул, несмотря на стук молотов! — сказал он, а про себя подумал: 'Вот что значит невинность! Она среди разбойничьих ножей и кос спит спокойно. Видно, стерегут тебя небесные ангелы, а вместе с тобой и меня, старика'.
Он разбудил ее, и они пошли к деревне, которая была невдалеке. Ночь была тихая, теплая, и только вдали раздавалось эхо молотов.
Старый мужик шел вперед, указывая дорогу, а Заглоба, будто бы шепча молитву, бормотал монотонным голосом:
— Господи Боже, помилуй нас, грешных… Видите, для чего нам нужно было дидовское платье… Святая Пречистая Богородица! Яко на небеси, так и на земле… Есть нам дадут, а завтра двинемся в Золотоношу, да не пешком… Аминь, аминь! Богун, наверное, нападет на наш след; его не обманут наши хитрости… Аминь… Но будет поздно, в Прозоровке мы переправимся через Днепр, а там мы уже у гетманов… Дьявол угоднику не страшен!.. Аминь… Тут через несколько дней весь край будет в огне, как только князь двинется за Днепр… Чтоб их чума задушила!.. Слышите, как там воют у кузницы… Аминь… Тяжелые настали времена, но я останусь дураком, если не проведу вас благополучно, если б даже нам пришлось бежать до самой Варшавы.
— Что ты бормочешь, батьку? — спросил мужик.
— Ничего, молюсь за ваше здоровье. Аминь…
— А вот и моя хата.
— Слава богу!
— На вики виков! Прошу отведать хлеба, соли.
— Господь тебе пошлет!
Несколько минут спустя дед уже угощался бараниной, запивая ее медом, а на другой день утром поехал с мальчиком в телеге в Золотоношу в сопровождении мужиков, вооруженных пиками и косами. Они ехали через Краевец, Чернобой и Кропивную. Весь этот край был в сильном возбуждении. Крестьяне вооружались; кузнецы работали с утра до ночи, и только страшное имя князя Еремии и его могущество сдерживали кровавую развязку. Между тем уже за Днепром буря свирепствовала вовсю. Весть о корсунском поражении разнеслась по всей Руси, и кто только остался жив, тот бежал.
XXI
На следующее утро после бегства Заглобы и Елены казаки нашли Богуна почти задохшимся в жупане, которым обмотал его Заглоба. Но он скоро пришел в себя, так как у него не было тяжелых ран. Вспомнив все случившееся, он взвыл, как дикий зверь, впал в бешенство, бросался с ножом на людей, так что казаки боялись даже подойти к нему. Наконец, не чувствуя себя в силах усидеть в седле, он велел привязать между двух лошадей еврейскую колыбельку и, сев в нее, приказал везти себя в Лубны, предполагая, что беглецы поехали туда. Лежа на еврейских перинах, в пуху и крови, он летел степью, точно упырь, который спешит скрыться до рассвета в свою могилу; за ним скакали его казаки, уверенные, что скачут на верную смерть. Они летели таким образом до Васильевки, где стояла сотня княжеской венгерской пехоты. Дикий атаман, не колеблясь, ударил на нее, первый бросился в битву и после непродолжительного сражения истребил весь отряд, исключая нескольких солдат, которых пощадил, с целью пыткой добиться от них необходимых сведений. Узнав, что они не видали никакого шляхтича с молодой девушкой, он не знал, что делать, и в отчаянии начал срывать с себя повязки. Идти дальше было невозможно — везде стояли княжеские полки, а жители, бежавшие из Васильевки, должно быть, уже предупредили их о нападении на Васильевку. Верные казаки подхватили ослабевшего от бешенства атамана и повезли его опять в Розлоги, но, вернувшись, не застали даже и следов двора: его сожгли вместе с князем Василием соседние крестьяне, рассчитывая, что если князья Курцевичи или князь Еремия захотят им мстить, то они свалят всю вину на Богуна и на его казаков. Все было выжжено дотла, вишневый сад был вырублен, а челядь вся перебита. Чернь безжалостно мстила за притеснения, какие она терпела от Курцевичей. Под Розлогами в руки Богуна попал Плесневский, который ехал из Чигирина с известием о желто-водском поражении. Он возбудил подозрение Богуна, потому что на предложенные ему вопросы, куда и зачем едет, он стал путаться и не мог дать точных ответов, но, когда его припекли огнем, он выболтал все, что знал о битве и о Заглобе, которого встретил накануне. Обрадованный атаман вздохнул свободнее. Повесил Плесневского и пустился дальше, уверенный, что теперь Заглоба уже не уйдет от него. Чабаны тоже дали ему некоторые сведения, но за бродом он потерял
