— Только ты не попробуй мне изменять! — сказал он грозно. — Смотри! Тогда и Господь тебя из моих рук не спасет.
— Не таковские мы люди, — мрачно ответил Кемлич, — и пусть Господь меня осудит, если была у меня в голове хоть мысль об этом!
— Верю, — сказал после короткого молчания Кмициц, — измена хуже разбоя, и не всякий разбойник изменять станет!
— Что вы прикажете теперь, ваша милость? — спросил Кемлич.
— Прежде всего есть два письма, которые нужно сейчас же отправить. Есть ли у тебя расторопные люди?
— Куда им ехать?
— Один поедет к князю-воеводе, но князя ему видеть не надо! Пусть просто передаст письмо, как только встретит первый попавшийся княжеский полк, и не ждет ответа.
— Смолокур поедет, это человек расторопный и бывалый.
— Хорошо; другое письмо надо отвезти на Полесье, — спросить, где стоит ляуданский полк пана Володыевского, и отдать письмо самому полковнику в руки…
Старик хитро заморгал и подумал:
«О, значит, работа на все руки, если они уж и с конфедератами снюхались; ну и жарко будет!»
Потом он сказал громко:
— Ваша милость! Если это письмо не спешное, можно бы, выехав из лесу, отдать кому-нибудь по дороге. Много шляхты здесь заодно с конфедератами, и каждый охотно отвезет, а у нас одним человеком больше останется.
— Это ты умно придумал, — лучше, чтобы тот, кто отвезет письмо, не знал, от кого везет. А скоро мы выедем из лесу?
— Как вашей милости угодно. Можно выезжать из него и две недели, можно и завтра выехать.
— Об этом потом поговорим, а пока слушай меня внимательно, Кемлич!
— Слушаюсь, ваша милость.
— Во всей Речи Посполитой, — сказал Кмициц, — меня называют палачом, запродавшимся гетману или шведам. Если бы король знал, кто я, он мог бы мне не поверить и отвергнуть мои намерения, хотя видит Бог, что они чисты. Слушай, Кемлич!
— Слушаю ваша милость.
— Не называй меня Кмициц, а зови Бабинич, понимаешь? Никто не должен знать моего настоящего имени. Ни пикнуть мне! А будут спрашивать, откуда я, скажешь, что по дороге ко мне пристал и не знаешь, а если, мол, кому любопытно, то пусть у меня у самого спрашивает.
— Понимаю, ваша милость!
— Сыновьям это скажешь и людям. Если бы с них шкуру драли, пусть и тогда знают только, что я Бабинич! Вы мне за это головой ответите!
— Так и будет, ваша милость. Пойду скажу сыновьям — этим шельмам надо все разжевать да в рот положить. Вот какая мне от них радость! Бог меня ими покарал за прежние грехи. Вы дозвольте, ваша милость, еще одно слово сказать?
— Говори смело!
— Вижу я, лучше будет, ежели мы не скажем ни солдатам, ни челяди, куда едем…
— Может и так быть!..
— Пусть знают только, что едет не пан Кмициц, а пан Бабинич. И вот еще: отправляясь в такую дорогу, лучше скрывать чин вашей милости.
— Почему?
— Потому что шведы дают пропускные грамоты только известным людям, а у кого грамоты нет, тех ведут к коменданту.
— У меня есть грамоты к шведским начальникам.
Удивление блеснуло в хитрых глазах Кемлича, и, подумав минуту, он сказал:
— Вы позволите, ваша милость, сказать вам еще, что я думаю?
— Только советуй хорошенько и не мямли, ну, говори, я вижу, ты человек оборотистый.
— Если грамоты есть, это и лучше, можно при нужде показать, но ежели ваша милость на такую работу едете, которая должна в тайне остаться, лучше грамот не показывать. Я не знаю, даны ли они на имя Бабинича или пана Кмицица, но коли показывать их — ведь след останется, и тогда погоню снарядить легче.
— Вот это не в бровь, а в глаз! — быстро сказал Кмициц! — Лучше грамоты спрятать на другое время, если только можно будет без них пробраться!
— Можно, ваша милость, но только надо будет мужиками переодеться или мелкой шляхтой. Это нетрудно, у меня есть кое-какая одежда, шапки и серые тулупы, какие мелкая шляхта носит. Возьмем табун лошадей и поедем с ними, будто на ярмарку, и будем пробираться все глубже, под самый Лович и Варшаву. Я уже это проделывал, ваша милость, не раз, в спокойные времена, и дорогу я хорошо знаю. Как раз об эту пору бывает ярмарка в Субботе, на нее съезжаются люди со всех сторон. В Субботе мы узнаем о других городах, когда в них бывает ярмарка, и — только бы дальше, только бы дальше! Шведы тоже обращают меньше внимания на мелкую шляхту, ведь ими кишмя кишат все ярмарки. А ежели нас какой-нибудь комендант и будет допрашивать, так мы сумеем вывернуться, а если случится наткнуться на маленький отряд, можно будет, с Божьей помощью, и по трупам проехать!
— А если у нас лошадей отнимут? Ведь реквизиция в военное время вещь обыкновенная!
— Либо купят, либо отнимут! Если купят, тогда мы поедем в Субботу будто не продавать, а покупать лошадей; а если отнимут, тогда мы поднимем вой и будем ехать с жалобой в Варшаву или Краков!
— Ну и хитер же ты, — сказал Кмициц, — вижу, что ты мне пригодишься! А если шведы лошадей заберут, так найдется такой, кто за них заплатит!
— Мне и так нужно было ехать с ними в Эльк, в Пруссию, и все так хорошо сложилось — нам как раз туда и дорога. Из Элька мы поедем вдоль границы, потом прямо к Остроленке, а оттуда пущей на Пултуск и Варшаву.
— Где же это Суббота?
— Неподалеку от Пятницы, ваша милость!
— Ты шутишь, Кемлич.
— Да нешто я смею! — ответил старик, скрестив на груди руки и склонив голову. — Уж так странно там города называются. Это за Ловичем, ваша милость, но еще подальше.
— И большая ярмарка бывает в этой Субботе?
— Не такая, как в Ловиче, но об эту пору как раз приходится большая ярмарка, на нее сгоняют лошадей из Пруссии и съезжается тьма народу. В этом году, должно быть, будет не хуже, потому там все спокойно. Везде шведы пануют, и по городам у них гарнизоны. Если там народ и захочет подняться, так не сможет.
— Тогда я принимаю твой совет… Мы поедем с лошадьми, за которых я тебе сразу заплачу, чтобы тебе убытка не было.
— Благодарю вас, ваша милость, за помощь.
— Приготовь-ка только тулупы, шапки и прямые сабли. Скажи сыновьям и челяди, кто я такой, как меня зовут, скажи, что я еду с лошадьми, а вас нанял в помощь. Ну, трогай!
А когда старик повернулся к двери, пан Андрей сказал ему вдогонку:
— И пусть меня никто не называет ни начальником, ни полковником, а просто: ваша милость. А зовут меня Бабинич.
Кемлич вышел, и через час все они сидели уже на лошадях, готовые двинуться в далекий путь.
Пан Кмициц, одетый в серый тулуп мелкого шляхтича, в серую потертую барашковую шапку, с повязкой на лице, точно после какой-нибудь пьяной драки, был совершенно неузнаваем и походил как две капли воды на мелкого шляхтича, который бродит с ярмарки на ярмарку. Его окружали люди, одетые точно так же, как и он, вооруженные прямыми саблями, длинными бичами, чтобы погонять лошадей, и арканами, чтобы ловить их, когда они разбегутся.
Солдаты с удивлением поглядывали на своего полковника и делились вполголоса своими
